Николай II (Том II) - А. Сахаров (редактор)

Ярость Кайзера выливается на поля телеграммы резолюцией: «Это по отношению к убийцам-то? После того, что случилось? Бессмыслица!»

И хотя речь идёт отнюдь не о разговорах военных, он приписывает чуть ниже:

«Я против военных советов и совещаний. В них всегда одерживает верх трусливое большинство».

Телеграф ещё не успел донести до Берлина и посла в Вене его резолюцию, как он прочитывает новую депешу фон Чиршки, начинающуюся словами: «Я пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы спокойно, но настойчиво и серьёзно предостерегать от необдуманных шагов…»

Вильгельм взрывается бешенством в резолюции:

«Кто его на это уполномочил? Это глупо! Это вовсе не его дело!.. Если дела потом пойдут неладно, будут говорить, что Германия не захотела! Пусть Чиршки бросит эти глупости. С сербами нужно покончить, и чем скорее, тем лучше».

Германские дипломаты начинают понимать, куда клонит дело их император. Из Вены приходит сообщение, что австрийцы собираются предъявить Сербии чрезвычайно тяжёлые, почти невыполнимые требования, сформулированные так, чтобы их нельзя было принять, шифровка заканчивалась вполне воинственными словами: «Если сербы согласятся выполнить все предъявляемые требования, то такой исход будет крайне не по душе графу Берхтольду, и он раздумывает над тем, какие ещё поставить условия, которые оказались бы для Сербии совершенно неприемлемыми».

Кайзер возмущён промедлением. Он требует на полях телеграммы: «Очистить Санджак! Тогда сразу произойдёт свалка! Австрия должна немедленно вернуть его себе, чтобы предотвратить возможность объединения Сербии с Черногорией и отрезать сербов от моря!»

«Гогенцоллерн» медленно, из фиорда в фиорд, поднимается всё выше в северные широты, почти до мыса Нордкап. Воздух становится свежее, природа – суровеет на глазах. На стол подают парное мясо северного оленя и печёнку. Обычно холод снижает у немцев накал страстей. Но на великого германского Кайзера ничто не действует. Его просто трясёт от лицемерного письма британского министра иностранных дел лорда Грея, в котором он видит только пустые миролюбивые фразы и неисполнимые предложения. Вспарывая стальным пером бумагу на письме, Вильгельм злобно пишет:

«Как я могу решиться успокаивать австрийцев! Негодяи (сербы) агитировали за убийство, их необходимо согнуть в бараний рог… Это возмутительное британское нахальство!.. Я не считаю себя вправе, подобно Грею, давать его императорскому величеству Францу Иосифу указания, как ему защищать свою честь. Грею это нужно объяснить ясно и определённо; пусть он видит, что я не шучу. Сербия – разбойничья шайка, которую нужно наказать за убийство! Я не стану вмешиваться ни в какие дела, подлежащие разрешению императора. Это чисто британские взгляды и манера снисходительно давать указания. С этим нужно покончить!

Император Вильгельм».

…20 июля начальник морского кабинета адмирал Мюллер получает приказ Кайзера сообщить сугубо конфиденциально директорам крупнейших судоходных компаний Фатерлянда о том, что вскоре могут начаться военные действия. В связи с этим желательно вывести все германские суда из портов будущего противника, чтобы они не были захвачены в качестве военных призов.

С борта «Гогенцоллерна» идёт в Берлин шифровка о том, что необходимо начинать скрытную мобилизацию и вернуть Флот Открытого моря с учений на базу. Канцлер Бетман пытается почтительнейше предостеречь императора. В ответ по телеграфу несётся грубость: «Неслыханное предложение! Прямо невероятное! Штатский канцлер до сих пор не оценил положение!» Сам Кайзер теперь уже точно уверен, что желанная война будет и интриги плелись не напрасно.

Но упрямый Бетман, опасаясь Англии, на следующий день снова настаивает на сохранении спокойствия, сопротивляется слишком поспешной мобилизации.

Адмирал Атлантического океана отвечает ему почти миролюбиво: «Спокойствие – это долг мирных граждан! Спокойная мобилизация – вот так новое изобретение!»

Вдруг, когда кризис уже в полном разгаре, приходит какая-то непонятная депеша из Вены. Фон Чиршки доводит до сведения императора, что министр Берхтольд пригласил российского посланника, говорил с ним в примирительном тоне и заверил его в отсутствии всяких завоевательных планов у Австро-Венгрии. Успокоившийся было Вильгельм вновь начинает подозревать союзника в трусости и нежелании идти на крайние меры. Возмущённый, он делает надпись на полях: «Совершенно излишне! Создаёт впечатление слабости… Этого нужно избегать по отношению к России. У Австрии есть достаточные основания. Теперь нечего ставить на обсуждение уже сделанные шаги… Осёл! Необходимо, чтобы Австрия забрала Санджак, а то сербы доберутся до Адриатики!.. Сербия не государство в европейском смысле, а разбойничья шайка!»

От этой последней телеграммы терпение его совершенно иссякает, и он приказывает взять курс на Бремерхафен. Ему надоело «отдыхать» на окраине Европы, и он хочет поскорее вернуться в эпицентр событий – в Берлин. Он решает, что именно из Шлосса удобнее всего руководить последними приготовлениями к войне, пробовать позицию Англии. Но что очень важно в эти ответственные дни – обменяться с Николаем такими телеграммами, какие усыпят бдительность российского кузена и оттянут начало мобилизации русской армии.

Белоснежный «Гогенцоллерн», извергая клубы чёрного дыма, в сопровождении двух миноносцев на полном ходу устремляется на юг…

40

Сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел кабинета его величества, рано утром получил у себя на Уайт-холле новые депеши из Берлина и Вены, касающиеся развития сербского кризиса. В дополнение к ним очень своевременно пришёл пакет, запечатанный красным сургучом с личными печатями Первого лорда Адмиралтейства сэра Уинстона Черчилля, содержавший доклады военно-морской разведки о ситуации, складывающейся в Санкт-Петербурге и Париже. Сэр Эдуард внимательно прочитал документы, и его серые тусклые глаза немного потеплели: дело шло именно так, как хотело его правительство. А хотело оно многого.

Во-первых, было очень важно держать Кайзера в неведении относительно истинной позиции Лондона о его возможном участии в надвигающейся Большой Войне. Весь опыт Уайтхолла в начале века показывал, что как только английское правительство публично, как это было во времена агадирского кризиса[117], устами канцлера казначейства Ллойд-Джорджа, и конфиденциально, по доверительным каналам самого сэра Эдуарда, предупредило Берлин, что Британия выступит на стороне Франции, Вильгельм немедленно ретировался из Марокко. Аналогичная ситуация возникла и совсем недавно, в 1912 году, когда заявление сэра Эдуарда о том, что Англия не останется нейтральной, вызвало в Берлине шок и мощное успокаивающее давление его на Вену. Поэтому, чтобы втравить Германию в Большую Войну, и дальше надо было всячески приглушать сомнения Вильгельма в нейтралитете Англии и подталкивать его к решительным шагам вместе с Веной против Белграда.

Во-вторых, в идеале было бы, если Австрия схватится с Сербией, а Германия – с Россией. Тогда «германский крепыш», нагло ведущий себя на морях и в чужих колониях, «оттянул» бы из Центральной Азии и с Ближнего Востока самого главного соперника Британии – Россию. Возможно, московиты были бы тогда разгромлены и их соперничество в Китае, Афганистане и Персии с имперскими интересами ослаблено. Но имелись и слабые стороны такого варианта. Неисчерпаемые людские ресурсы России, а также её бурное промышленное развитие могли создать ситуацию, при которой Германия и Австрия проиграют битву с ней. И что тогда?.. К тому же Франция, политики и военные которой были убеждены в том, что «Британский флот на колёса не поставишь, чтобы он защитил Париж от немцев», ни за что не дала бы разгромить Россию, чтобы не остаться один на один с отлаженной и мощной военной машиной Германии. Участие Франции в вооружённом конфликте сразу превращало его в общеевропейскую войну. Вот и приходится решать, оставаться ли арбитром над схваткой и ждать, когда соперники так обескровят друг друга, что можно будет легко приумножить империю за счёт чужих колоний и сфер влияния, сохранить флот как инструмент политики, или, втянув Германию в драку и дождавшись момента, когда противники войдут в такой клинч, что разнять их никакой силе будет невозможно, вступить в бой на стороне Франции…

Был и третий важный аспект складывающейся ситуации. Он вытекал из того, что царь Николай идеалистически надеется на возможность умиротворения противников путём передачи их спора в международный арбитраж в Гааге, отцом основателем которого он считает себя и этим очень гордится. А его упрямство общеизвестно. Кроме того, в России всегда была сильна прогерманская партия, к которой, как знал Грей из донесений посла Бьюкенена и сообщений разведки, принадлежат некоторые великие князья, влиятельная великая княгиня Мария Павловна и даже министр Двора барон Фредерикс. Поэтому существует реальная опасность, что Россия избегнет втягивания в войну, и тогда главная цель Британии – разгром и России и Германии – не будет достигнута… Кто-кто, а Грей очень хорошо представлял себе истинный характер русского царя – скрытный, упорный, слишком идеалистический для циничного XX века с простодушной и несовременной русской религиозностью и даже фатализмом, но принципиальный в отстаивании того, что он считал добром, то есть мира для всех народов. А что касается образа глупого и слабого правителя, который лепили из Николая газетные пропагандисты, то его сэр Эдуард совершенно не принимал в расчёт. Зная сильную сторону российского монарха – он собственнолично руководил внешней политикой своей империи и делал это весьма профессионально, о чём говорил хотя бы пример Портсмутского мира, переговоры о котором он направлял твёрдой рукой, – британский министр предпочитал действовать через своего русского коллегу, англомана Сазонова. Благо этот российский дипломат долго служил в Британии и, как все русские, хоть немного пожившие на Острове, стал горячим поклонником всего британского – от образа жизни до английской аристократии и её интересов.