Правда об Иване Грозном - Наталья Пронина

Теперь эта цель была достигнута, и Грозный, не желая более воевать, немедля предложил новоизбранному королю Стефану Баторию прекратить старое, затянувшееся противостояние. «Ты б о том досаду отложил, – писал царь, – и с нами нежитья не хотел, занеже то не при тебе делалось». Вполне логично указывая, что «тебе (Стефану) было в Лифляндскую землю вступаться непригоже, потому что тебя взяли с княжества Семиградского на королевство Польское и на великое княжество Литовское, а не на Лифляндскую землю». В грамоте от 12 сентября 1577 г., врученной (для передачи королю) отпускаемому в Польшу гетману Полубенскому, Иван Грозный прямо посоветовал Баторию, чтобы тот «на кровопролитье бы еси хрестьянское не прагнул (не стремился) и послов своих к нам с почестивостью, для братские приязни посылал неомешкаючи» [476] .

Однако мира не получилось. И вовсе не по вине «агрессивности» царя Ивана… Едва расправившись в декабре с непокорным Гданьском, король Стефан уже 19 января 1578 г. добился от Варшавского сейма решения о начале новой войны с московитом. Практически же эти действия короля являлись продолжением старой борьбы. Той извечной, непримиримой и беспощадной борьбы Польши против России, продолжать которую было одним «из главных обязательств, данных Баторием при его избрании» [477] . Выполняя это обязательство, Стефан еще в октябре 1577 г. отдал свой первый приказ о наступлении на русские позиции. Отдал как раз тогда, когда Грозный, рассчитывая на мирное соглашение, только что вывел уставшие московские войска из Ливонии, оставив лишь укрепленные гарнизоны в занятых городах. В результате этого неожиданного нападения русские потеряли сразу две мощные крепости – Венден и Двинск. Так, выполняя волю своих фактических хозяев, с первого шага явно не по-рыцарски (вопреки навязываемому г-ном Радзинским романтическому представлению о нем как о короле-рыцаре), начал действовать бывший семиградский воевода. Так незамедлительно могли убедиться в правильности осуществленного выбора и те, кто возвел на престол именно его, Батория, одного из самых талантливых и опытных полководцев того времени.

Лишь спустя год, за который он успел не только отвоевать у русских ряд ливонских замков, но и быстро реорганизовать по западноевропейскому образцу польское войско, состоявшее из нерегулярного и трудно управляемого шляхетского ополчения, усилить пехоту и усовершенствовать артиллерию, Стефан уже официально объявил войну России. Причем в начале военных действий обвинил… самого русского царя [478] . Но и об этом весьма неприглядном моменте телесказитель Радзинский в своем повествовании даже не упомянул, с восторгом рисуя образ благородного польского короля – полную противоположность трусливого московского тирана… Нет. Вопрос, как всегда, стоял значительно глубже. И речь шла не только и не столько о «рыцарской чести» того или иного правителя, сколько о жестком столкновении давних политических интересов. Столкновении не на жизнь, а на смерть.

Задайся автор разбираемого текста целью хотя бы немногими основными чертами действительно раскрыть читателю ту сложнейшую внешнеполитическую ситуацию, в которой оказался Иван IV на последнем, самом трагическом для России изломе Ливонской войны, г-н Радзинский обязан был бы тогда сказать не только о причинах и обстоятельствах нового наступления Речи Посполитой (а он этого не сделал совершенно). Обязан был автор сказать и многое другое, к сожалению, вряд ли уместившееся бы на тех не полных двух страничках, что отведены у него для событий конца Ливонской войны. А дела развивались следующим образом.

Блестящая победа Грозного в 1577 г. серьезно обеспокоила не только Краков и поддерживающий его Ватикан. До поры до времени Священная Германская империя нейтрально относилась к намерениям русских утвердиться в Прибалтике, а иногда, помнит внимательный читатель, негласно поддерживала их (хоть и не без собственной корысти). Но как только дело дошло до реальных успехов Московии, границы которой вплотную подошли к балтийскому побережью, настроения при дворе немецких Габсбургов резко изменились. Изменились так, что даже Польша мгновенно перестала быть для Германии и врагом, и объектом агрессии. Врагом стала Россия…

Особенно вскипели страсти на Регенсбургском рейхстаге, заседавшем с июля по октябрь 1576 г. Помимо прочих общеимперских дел, именно «русский вопрос» вызвал самые жаркие прения среди его участников. Именно там, отмечает историк, возник первый немецкий «план контрагрессии, направленной на Московскую державу; его развивает пфальцграф Георг Ганс, ярый враг Москвы, еще в 1570 г. предлагавший организовать германский флот на Балтийском море для разгрома русской морской торговли . Вскоре после Регенсбургского рейхстага пфальцграф сближается со Штаденом [479] и знакомится с его проектом завоевания Московии» [480] . Проект бежавшего из России служилого немца настолько пришелся по сердцу Георгу Гансу, что он незамедлительно ознакомил с ним и императора… Надо сказать, что любопытный этот документ был составлен, как полагают некоторые историки, на основе подробных записей, сделанных автором еще на Руси. Найденный в Ганноверском архиве и только в 1925 г. опубликованный в России под весьма обычным, малопримечательным заглавием – Генрих Штаден, «О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника», он в действительности имел другое, более откровенное и жесткое название: «План обращения Московии в имперскую провинцию».

Интересны конкретные детали сего «проекта»: Штаден, во-первых, предлагал для отвлечения Грозного от Ливонии создать ему новый фронт в Поморье, на севере, нанести удар со стороны Студеного моря, откуда он не ждет нападения. Далее подробнейшим образом расписываются все северные морские пути, коими имперским войскам следует добираться до России, в устья каких рек заходить кораблям для высадки десанта, какими дорогами и к каким городам войскам двигаться уже после высадки, где и что грабить в первую очередь. Скрупулезно оговаривается также, сколько вообще людей и артиллерии потребуется для осуществления намечаемой операции, даются указания точных расстояний между городами, объясняется, где надо создать военные базы и как велики должны быть оставляемые в городах гарнизоны. Например, Штаден пишет: «Когда будет занято свыше 300 миль вдоль морского берега и в глубь материка вдоль течения Онеги, следует в Каргополе на перевале, где начинается течение рек, впадающих в Волгу, устроить большой укрепленный лагерь». Или такой совет: «С отрядом в 500 человек – половина мореходцев – следует занять Соловецкий монастырь. Пленных, взятых с оружием в руках, надо увезти в империю на тех же кораблях. Они должны быть закованы в кандалы и заключены по тюрьмам в замках и городах; их можно будет отпускать и на работу, но не иначе, как в железных кандалах, залитых у ног свинцом» [481] .

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});