В трущобах Индии - Луи Жаколио

— Бедная Диана, если бы она знала! — сказал Сердар, дочитав длинное письмо до этого места. — Ах! рок преследует меня, несчастие не перестало рушиться на мою голову. Я не могу изменить своим клятвам, предоставить этого несчастного принца на волю англичан, которые в виде трофея повезут его из города в город, отдав его на поношение первым встречным… А с другой стороны, могу ли я отказаться от свидания, назначенного мне сестрою, не рискуя ослабить любовь ее к себе?.. И эта амнистия, которая дается только мне, могу ли я воспользоваться ею, не рискуя прослыть изменником в глазах моих товарищей?.. Что делать, Боже мой? Что делать? Просвети меня лучом Твоей бесконечной мудрости… Ты не допустишь торжествовать злу, разве только с той целью, чтобы заметнее было Твое правосудие… Неужели я мало еще страдал и не имею право надеяться на мир и покой?

В конце письма Диана сообщала брату, что отец, умирая, простил его, убежденный в его невинности, благодаря стараниям и доказательствам лорда Инграхама. Остальные письма были от его зятя, племянника и Мари; в них говорилось только о любви к нему и подтверждалось все, написанное в письме Дианы; пятое ему писал его корреспондент из Парижа — оно не представляло ничего важного.

Прочитав несколько раз письмо своей сестры и покрыв его поцелуями, Сердар долго думал о том странном положении, в которое его поставили. Напрасно ломал он себе голову, придумывая план, который мог бы удовлетворить всем его требованиям, и наконец остановился на одной всепримиряющей мысли, а именно: предоставить решение этого вопроса своим товарищам и затем поступить так, как будет решено большинством.

Решение это вернуло спокойствие его измученному сердцу; в первый раз после долгих лет почувствовал он, что оживает; любовь сестры и ее семьи вернула ему надежду, это высокое благо, без которого человечество давно уже впало бы в уныние. Когда к нему снова вернулось обычное самообладание, он вспомнил, что совсем забыл своих товарищей за эти долгие часы размышлений. Было, вероятно, четыре часа утра; ночь все еще была темная, но мрачные тучи, заволакивавшие небо, теперь уже рассеялись, и мириады звезд, мерцавших на небе, достаточно ярко освещали поверхность озера.

Сердар вышел на палубу. Нариндра и Рама-Модели спали, завернувшись в одеяла. Он решил, что их незачем будить, так как махрат перед этим почти падал от усталости. Он пустил машину самым умеренным ходом. Ему было решительно все равно, когда вернуться в Нухурмур, раньше или позже; он совсем не хотел спать, а приятная свежесть ночи окончательно успокоила его кровь, как огонь бурлившую в его жилах под наплывом испытанных им недавно волнений. Он приладил румпель по направлению к пещерам, чтобы не тревожить своих мыслей заботами об управлении шлюпкой, и сел на переднем планшире, откуда удобнее было следить за ходом судна. Плавание это, — впрочем, не представляло ни малейшей опасности. Недолго оставался он предоставленным самому себе. Пробужденный дрожанием винта, Нариндра встал и, увидя Сердара, сел подле него.

— Сон не хочет знать меня, — сказал Нариндра тем мелодичным голосом, который поражал всех, кто первый раз слышал его.

— Я и не поблагодарил тебя, как ты того заслуживаешь, — отвечал ему Сердар. — Тебе обязан я самыми великими радостями своей жизни с тех пор, как приехал в эту страну.

— Жаль очень, если я омрачу твою радость, — сказал махрат, — я должен передать весьма важные известия своему другу.

— Говори!.. Я готов ко всему; после радости — грусть, после счастья — горькие разочарования. Такова участь всех человеческих существ и моя особенно больше чем кого другого, мой друг.

— Известия, привезенные мною, могут быть приятными и неприятными, смотря по тому, как ты на них посмотришь, Сердар! Английское правительство издало декрет о всеобщей амнистии относительно всех лиц, скомпрометированных последним восстанием; оно дает слово оставить жизнь Нана-Сагибу и платить ему пенсию, сообразную его сану. С ним, одним словом, будут обращаться, как со всеми принцами, лишенными трона; к тем же, которые в течение месячного срока не сложат оружия, отнесутся как к разбойникам с большой дороги и повесят. Случай этот мне кажется весьма благоприятным, чтобы положить конец жизни, которую мы ведем, потому что рано или поздно…

— О! Я знаю англичан, — прервал его Сердар, — они нарочно притворяются ласковыми, чтобы захватить Нана-Сагиба и привязать его к триумфальной колеснице Говелака. Нет! Мы не можем допустить, чтобы знамя независимости втоптали в грязь и унижали его в глазах индусов!

— Однако, Сердар…

— Продолжай свой рассказ, увидим потом, как лучше поступить.

— Англичане узнали самым странным образом, что Нана не покидал Индию.

— Каким же образом?

— Боюсь причинить неприятность своему другу.

— Говори, не бойся… Я сказал тебе, что готов ко всему.

— Да, я буду говорить, потому что должен сказать правду. В газетах Бомбея пишут, что правительство из Лондона прислало депешу вице-королю Калькутты, предупреждая его, что из рассказов твоей семьи…

При этих словах Сердар так вздрогнул, что Нариндра остановился, не решаясь говорить дальше.

— Продолжай! Продолжай! — сказал Сердар дрожащим голосом.

— От родных твоих в Европе узнали, что ты остался в Индии, а так как всем известно, что только благодаря твоей помощи мог бежать Нана-Сагиб, то все уверены, что он не расстался с тобой. Вот почему отдано приказание осмотреть по всем направлениям окрестности Ганга и большую цепь гор на Малабарском берегу, единственные места, где благодаря джунглям и густым лесам возможно долго скрываться от самых тщательных поисков.

— А затем…

— А затем, не доверяя туземцам, вице-король отправил батальон четвертого полка шотландцев из Бомбея, чтобы осмотреть Гатские горы, начиная от Бомбея до мыса Коморина, тогда как другой батальон сделает то же самое между Бомбеем и границами Кашемира.

— Прекрасно, нагуляются вдоволь, — холодно отвечал Сердар.

— Надеюсь… Сердара не так просто поймать. Не будет ли, однако, более благоразумным вместо того, чтобы противиться без всякой патриотической цели…

— Все? — перебил его Сердар.

— Я должен еще предупредить тебя, что большое количество индусов и иностранных авантюристов, соблазнившись суммой обещанной премии…

— Да, миллион, ни более, ни менее… Англичане хорошо платят изменникам…

— Готовятся идти вслед за войсками.

— Что касается этих, то мы заставим их раскаяться в своей смелости. У солдат же не тронем ни одного волоска на их голове; они повинуются тому, что им приказывают.