Тень ветра - Карлос Сафон

— По твоей просьбе?

Я не ответил. Отец вздохнул.

— Папа, ты не понимаешь…

— Разумеется. Ни тебя, ни Фермина, ни…

— Папа, насколько мы знаем Фермина, это совершенно невозможно.

— А знаем ли мы его? Получается, что даже его настоящее имя нам неизвестно.

— Ты ошибаешься на его счет.

— Нет, Даниель. Это ты ошибаешься, и во многом! Кто позволял тебе вмешиваться в жизнь других людей?!

— Я имею право говорить с кем хочу.

— Наверняка ты считаешь, что имеешь право не думать о последствиях.

— Ты хочешь сказать, что я виноват в смерти этой женщины?

— У этой женщины, как ты ее называешь, были имя и фамилия, и ты ее знал.

— Об этом мне напоминать не нужно, — сказал я со слезами на глазах.

Отец смотрел на меня, грустно качая головой.

— Боже мой, подумать страшно, как там бедный Исаак! — пробормотал он, обращаясь сам к себе.

— Я не виноват в ее смерти! — еле слышно проговорил я, надеясь, что, если буду повторять это достаточно часто, сам в это поверю.

Отец ушел в подсобку, сказав:

— Ты сам должен понимать, Даниель, за что ты в ответе, а за что нет! Иногда я уже не знаю, кто ты таков.

Я схватил плащ и выскочил на улицу, под дождь, туда, где никто меня не знал и никто не мог заглянуть мне в душу.

Под ледяным ливнем я шел, сам не зная куда. Перед моими опущенными глазами стоял образ бездыханной Нурии Монфорт на холодном мраморном столе, с телом, исколотым ножом. Город растворялся в дожде, на перекрестке улицы Фонтанелла я даже не посмотрел на светофор. Почувствовав тугой удар воздуха, я развернулся и увидел стену из металла и света, которая неслась на меня с огромной скоростью. В последний момент какой-то прохожий рванул меня назад и буквально вытащил из-под автобуса. Перед глазами у меня, едва ли не в сантиметре от моего лица, пронесся сверкающий бок чудовища; верная смерть, разминувшаяся со мной на долю секунды. Когда я осознал, что произошло, прохожий, который спас мне жизнь, уже удалялся по переходу: серый силуэт в плаще. Я не мог ни двигаться, ни даже дышать, а мой спаситель остановился на другой стороне улицы и смотрел на меня сквозь пелену дождя. Это был все тот же третий полицейский, Паласиос. Поток машин скрыл его от меня, а когда дорога очистилась, агент Паласиос уже исчез.

Не в силах больше ждать, я пришел к дому Беа. Мне необходимо было вспомнить то хорошее, что было в моей жизни, то, что исходило от нее. Бегом преодолев все пролеты лестницы и задохнувшись, я остановился перед дверью Агиларов. Трижды сильно ударив дверным молотком, я собрался с духом, откинул волосы со лба и вдруг осознал, что промок до костей. Но дело сделано. Если откроет сеньор Агилар с намерением переломать мне ноги или расквасить физиономию — что ж, чем раньше, тем лучше. Я ударил еще раз и наконец услышал за дверью шаги. Кто-то подозрительно глянул на меня через глазок.

— Кто там?

Это был голос Сесилии, одной из горничных Агиларов.

— Даниель Семпере, Сесилия.

Глазок закрылся, и послышался звук открывающихся замков и засовов на входной двери, которая, наконец, распахнулась, и на пороге возникла Сесилия, в чепчике и форменном платье, с подсвечником в руках. Судя по ее напуганному виду, я выглядел так, что краше в гроб кладут.

— Добрый вечер, Сесилия. Беа дома?

Она непонимающе на меня уставилась, потому что, согласно правилам, принятым в этом доме, мой приход ассоциировался у нее исключительно с Томасом, старым другом и школьным товарищем, да и то это давно уже стало нечастым событием.

— Сеньориты Беатрис нет…

— Она вышла?

Сесилия, воплощение ужаса, навеки пришитое к фартуку, кивнула.

— Ты знаешь, когда она вернется?

Горничная пожала плечами.

— Часа два назад она с господами ушла к врачу.

— К врачу? Она больна?

— Не знаю, сеньор.

— К какому врачу?

— Я не знаю, сеньор.

Я решил не мучить более служанку, ведь отсутствие родителей Беа открывало для меня другие пути.

— А Томас, он дома?

— Да, сеньор. Проходите, я ему доложу.

Я прошел в прихожую и стал ждать. Раньше я бы сразу направился в комнату друга, но так давно уже не был в этом доме, что вдруг почувствовал себя совсем чужим. Сесилия ушла по коридору в ауре света, оставив меня в темноте. Мне послышался далекий голос Томаса, затем приближающиеся шаги. Извинение за непредвиденный визит уже вертелось на губах, но в прихожей вновь появилась служанка. Взгляд Сесилии был расстроенным, и моя фальшивая улыбка увяла.

— Сеньор Томас говорит, что очень занят и не может принять вас.

— Ты сказала, что это я? Даниель Семпере?

— Да, сеньор. Он передал, чтобы вы уходили.

Внутри у меня все похолодело так, что перехватило дыхание.

— Сожалею, сеньор, — сказала Сесилия.

Я кивнул, не зная, что говорить. Этот дом тоже был для меня почти родным. Служанка открыла дверь:

— Хотите, я дам вам зонтик?

— Нет, Сесилия, спасибо.

— Мне жаль, сеньор Даниель, — повторила служанка.

Я слабо улыбнулся:

— Ничего, Сесилия.

Дверь захлопнулась. Оставшись в темноте, я постоял несколько секунд и бросился вниз по лестнице. Безжалостный ливень все усиливался. Дойдя до угла улицы, я все же обернулся на миг и нашел глазами окна Агиларов. Мой бывший друг Томас стоял у окна своей комнаты, не двигаясь, и смотрел на меня. Я помахал ему рукой, он не ответил и тут же отошел от окна. Минут пять я ждал, вдруг он появится снова, но безрезультатно. От дождя у меня заслезились глаза. Так, в слезах, я и ушел прочь.

42

По дороге назад, в книжную лавку, я перешел дорогу возле кинотеатра «Капитоль», где двое художников, съежившись на козлах, удрученно наблюдали, как еще не законченная афиша на глазах расплывалась в потоках дождя. Очередной полицейский живым воплощением стойкости застыл на своем посту напротив лавки. Проходя мимо часовой мастерской дона Федерико Флавиа, я заметил, что часовщик вышел на порог посмотреть на ливень. На лице дона Федерико все еще виднелись ссадины — следы пребывания в полицейском участке. Он был одет в безупречный костюм серой шерсти и в руке держал сигарету, которую, однако, даже не потрудился зажечь. Я махнул ему рукой, и он улыбнулся мне в ответ:

— Что ты имеешь против зонтов, Даниель?

— Разве есть что-нибудь прекраснее дождя, дон Федерико?

— Есть — воспаление легких. Давай-ка, заходи, я уже починил.

Я уставился на него в недоумении. Дон Федерико пристально смотрел на меня все с той же улыбкой. Молча приняв его предложение, я прошел вслед за ним в его лавку чудес. Как только мы очутились внутри, он протянул мне маленький сверток в оберточной бумаге.

— Иди уже, а то этот болван, который следит за книжной лавкой, глаз с нас не спускал.

Я украдкой заглянул в сверток. Там была какая-то книжечка в кожаном переплете. Молитвенник. Тот самый молитвенник, что держал в руках Фермин, когда я в последний раз его видел. Дон Федерико, подталкивая меня к выходу, многозначительно кивнул, сделав мне знак молчать. Оказавшись на улице, он вновь приветливо заулыбался, как и мгновение до этого, и нарочито громко сказал:

— И помни: когда будешь заводить, не заводи до упора, не то пружина опять соскочит, понял?

— Не волнуйтесь, дон Федерико, большое спасибо.

Подходя к дому, я почувствовал, как от волнения в животе у меня что-то сжалось, и это ощущение становилось все сильнее с каждым шагом, по мере того как я приближался к агенту в штатском. Поравнявшись с ним, я в знак приветствия махнул ему рукой, в которой держал сверток дона Федерико. Агент взглянул на него с вялым любопытством. Я зашел в лавку. Отец по-прежнему стоял за прилавком, как будто с тех пор, как я ушел, так и не двинулся с места. Он огорченно посмотрел на меня:

— Послушай, Даниель, то, о чем мы говорили…

— Не волнуйся, папа, ты был прав.

— Да ты весь дрожишь…

Я слабо кивнул, и он бросился за термосом. Воспользовавшись моментом, я закрылся в маленькой уборной в подсобке, чтобы осмотреть молитвенник. Из него выскользнула записка от Фермина и закружилась в воздухе, как бабочка. Я подхватил ее на лету. Послание было составлено на полупрозрачном листке папиросной бумаги и таким мелким почерком, что мне пришлось поднять его к свету, чтобы разобрать написанное:

Даниель, друг мой, не верьте ни одному слову из того, что пишут в газетах по поводу убийства Нурии Монфорт. Все это чистая ложь, как обычно. Со мной все в порядке, я здоров и нахожусь в надежном месте. Не пытайтесь найти меня или передать мне весточку. Это послание уничтожьте сразу, как прочтете. Глотать его не стоит, достаточно сжечь или порвать на клочки. Я свяжусь с вами, воспользовавшись как собственной изобретательностью, так и услугами сочувствующих нам третьих лиц. Прошу Вас передать содержание этой записки моей возлюбленной, иносказательно и со всей осторожностью. Сами ничего не предпринимайте. Ваш друг, третий в команде, Ф. Р. де Т.