Наследие - Кристофер Паолини

— Ну? — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Продолжай в том же духе, — и немного присел, готовясь к очередной атаке.

Арья посмотрела на него, прищурилась с неожиданной злобой и пожала плечами:

— Вот и отлично.

И они снова бросились друг на друга, испуская воинственные кличи и наполняя все вокруг лязгом мечей. Они сходились и расходились без конца; оба взмокли и покрылись слоем пыли, а у Эрагона к тому же хватало весьма болезненных синяков и царапин. Но они продолжали сражаться с угрюмыми, решительными лицами, и никто из них не просил — и не предлагал — прекратить этот жестокий, мучительный поединок.

Сапфира наблюдала за ними, удобно устроившись на краю поля, где зеленела густая весенняя трава. По большей части свои соображения она держала при себе, чтобы не отвлекать Эрагона. Но время от времени она все-таки делала краткие замечания относительно его техники или техники Арьи, и Эрагон каждый раз находил эти замечания весьма ценными. Он, правда, подозревал, что Сапфира не раз самовольно вмешивалась в ход боя, спасая его от особенно опасных, как ей казалось, ударов. Порой он отчетливо ощущал, что его руки и ноги действуют гораздо быстрее и ловчее, чем следовало, а иногда и опережая его собственные намерения. Когда это происходило, в голове он чувствовал слабое покалывание, и это означало, что Сапфира завладела какой-то частью его сознания и управляет ею.

Наконец он не выдержал и попросил Сапфиру прекратить это:

«Я должен научиться сам противостоять натиску Арьи. Ты же не можешь помогать мне всегда. Мало ли что может случиться».

«Я могу попытаться».

«Я знаю. Я и сам готов всегда тебе помогать. Но пойми, Сапфира: на эту гору я должен взобраться сам!»

Уголки ее губ чуть изогнулись:

«А зачем взбираться самому, если туда можно взлететь? Ты никогда никуда не доберешься до вершины на этих своих коротеньких подпорках, которые вы именуете ногами».

«Доберусь, и ты прекрасно это понимаешь. И потом, летать я могу только с твоей помощью, на твоих крыльях. Зачем мне нечестно завоеванная победа, если она принесет лишь мгновенный и весьма дешевый восторг?»

«Победа — это победа, а мертвый противник — это мертвый противник, как бы ты этого ни хотел».

«Сапфира…» — грозно предупредил он ее.

«Хорошо, маленький брат, я больше не буду».

И, к большому облегчению Эрагона, Сапфира и впрямь его послушалась и перестала ему помогать, позволив решать все задачи самостоятельно, но продолжала зорко следить за каждым его движением.

Рядом с Сапфирой у края поля собрались и эльфы, которым было поручено охранять ее и Эрагона. Заметив их, Эрагон нахмурился: ему было чрезвычайно неприятно, что еще кто-то видит его бесконечные ошибки и поражения. Впрочем, эльфы все равно не согласились бы уйти. Да и кое-что полезное в их присутствии было: прочие любопытствующие старались держаться подальше от поля, где в яростной схватке сходятся Всадник и эльфийка. И не то чтобы Блёдхгарм, этот эльф в волчьей шкуре, делал что-то особенное, чтобы обескуражить тех, кто хотел бы поглазеть на поединок. Обычных зевак достаточно сильно смущало уже само его присутствие.

Чем дольше Эрагон упражнялся в искусстве владения мечом, тем сильней становилось его отчаяние. Он, правда, ухитрился победить в двух поединках. Но, во-первых, с огромным трудом, отчаянно сражаясь, а во-вторых, благодаря скорее удаче, чем умению. На такие увертки он вряд ли решился бы во время настоящего поединка, разве что совершенно плюнув на собственную безопасность. За исключением этих двух, как он считал, случайных побед, Арья продолжала одерживать над ним верх, причем с невероятной легкостью.

Вскоре гнев и отчаяние Эрагона достигли точки кипения, и ему изменило всякое чувство меры. И однажды, вспомнив те, не совсем достойные способы, которые два раза обеспечили ему победу, он поднял правую руку с мечом и приготовился метнуть его в Арью, как метнул бы во врага боевой топор.

И в ту же секунду в его ушах раздался чей-то могучий голос, и это, безусловно, была не Арья, не Сапфира и не кто-то из эльфов. Этот голос явно принадлежал дракону, причем мужского пола. Эрагон попытался прервать эту связь, спешно устанавливая мысленный барьер, ибо полагал, что это голос Торна. Однако громовой голос не умолкал. Он достигал, казалось, самых потаенных уголков его сознания и был подобен грохоту горного обвала. И только тут Эрагон догадался, что с ним говорит Глаэдр.

«Довольно», — сказал золотистый дракон, и Эрагон замер, сделал крошечный шажок вперед, споткнулся и чуть не упал ничком. Он даже на носки поднялся, чтобы удержаться и не метнуть Брисингр в Арью. Однако успел заметить, что и все они — Арья, Сапфира, Блёдхгарм и эльфы — тоже услышали мысленный приказ Глаэдра и сперва притихли, а потом удивленно зашевелились.

По голосу Глаэдра чувствовалось, что душа его, непостижимая и бездонная, по-прежнему истерзана горем. Но впервые после гибели Оромиса во время битвы при Гилиде старый дракон, похоже, испытывал желание с кем-то пообщаться, а не погружаться все глубже и глубже в бездонную пропасть душевных страданий.

«Приветствуем тебя, Глаэдр-элда!» — разом откликнулись Эрагон и Сапфира.

«Как ты поживаешь?..»

«С тобой все в порядке?..»

«А ты?..»

В мысленный разговор с Глаэдром вступили и все остальные — Арья, Блёдхгарм и еще двое эльфов, голоса которых Эрагон определить не сумел. В ушах у него теперь звучала настоящая какофония, созданная этими, перекрывающими друг друга мысленными голосами.

«Довольно, — повторил Глаэдр, и голос его прозвучал устало и раздраженно. — Или вы хотите привлечь к себе нежелательное внимание?»

Все тут же умолкли, ожидая, что золотистый дракон скажет дальше, и Эрагон быстро переглянулся с Арьей.

Глаэдр заговорил не сразу. Он еще несколько минут наблюдал за ними, и его мысленное присутствие тяжело давило на сознание Эрагона, хотя, видимо, и остальным это давалось нелегко.

Затем снова прозвучал звучный повелительный голос старого дракона:

«Вы слишком увлеклись этими упражнениями. Это продолжается слишком долго… А ты, Эрагон, не должен уделять столько времени фехтованию. У тебя есть и более важные дела. Меч в руке Гальбаторикса — это отнюдь не самое страшное, чего тебе следует опасаться: как, впрочем, не следует особенно опасаться и того острого клинка, что у него во рту. А вот тот кинжал, что у него в голове, может быть чрезвычайно опасен. Величайший талант Гальбаторикса заключается в том. что он способен червем заползти в самые глубины, в самые сокровенные уголки твоей души и в итоге подчинить тебя своей воле. Вместо боев с Арьей тебе следовало бы сосредоточиться на умении управлять собственными мыслями. Пока что твои мысли прискорбно недисциплинированны… Или ты все-таки будешь настаивать на этих бесконечных и бессмысленных сражениях?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});