переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов

остывающий чай, сделал большой глоток — Вот как…

— И как не крути, но все эти сказки про то, что рычаги забирают жизнь — все враки глупые! — отрезал Тихон — Сам посуди, Охотник — ты внутри огромного дома престарелых. Говорю же — большинству тут не меньше восьмидесяти лет от роду стукнуло. И ведь живут! А теперь вспомни тот мир. Не знаю как там сейчас в ваши двухтысячные, а в мое время если кто помер в семьдесят, то по тому на похоронах и не печалились почти, ведь как не крути — хорошо пожил старик! Аж семьдесят годков жил! В то время как многие к пятидесяти господу души отдавали, а к сорока выглядели стариками изработанными.

— То было другое время… тяжелое… но и в мое время чаще умирают к шестидесяти или шестидесяти пяти. Но так не везде. Во многих странах средний возраст умерших ближе к восьмидесяти или даже восьмидесяти с лишним.

— Счастливые те страны. Не иначе одной травой питаются и лишь воду пьют?

— Наверное — улыбнулся я — Хотя в свое время и я жил по заветам ЗОЖ.

— Ась?

— Здоровый образ жизни. Больше овощей и фруктов, почти или вообще никакого мяса, изредка свежую рыбу, много разных каш. И желательно получать так мало калорий каждый день, что бы по весу всегда быть чуть ниже своей нормы.

— Так то не здоровый образ жизни — фыркнул старик — То монашеский образ жизни. Все монашки так и жили испокон веков! И жили по сто лет и более! Сюда еще уединение добавить надо. А еще затворение ушей, чтобы новостей душу будоражащих даже через оконце не услыхать. Добавь к сему два-три стакана доброго крепкого чая с парой кусочков сахарка… и вот он твой ЗОЖ во всем великолепии.

— М-да…

— Я тебе к чему это рассказал — чтобы подмеченное мной не пропало. Записей ведь я не веду. Не подумай — никуда не собираюсь, в теле бодрость ощущаю, а в душе желание жить и дела воротить. Но так на всякий случай.

— Спасибо. Это удивительная информация… Получается, что смиренные тоже здоровы, но былой бодрости в них почти не осталось. А те, кто постоянно дергал третий залповый рычаг и стрелял по Столпу — те до сих пор живы. Так?

— Так — припечатал Тихон — Так вот выходит из моих наблюдений.

— А еду учитывали? — спросил я.

— А что с ней?

— Те, кто постоянно дергал третий рычаг питались иначе — напомнил я — Питались богаче. И это лишь внешнее наблюдение. Рыба, мясо, дополнительные приемы пищи, специи особые и прочее. А ведь никто не знает какие скрытые добавки могли быть в той «бонусной» трапезе и всех остальных.

— Скрытые добавки?

— Да черт его знает — пожал я плечами — Тут другой мир. Другая еда. Другие добавки. Может даже сама обычная еда действует на наши организмы так, что постепенно оздоравливает их, очищает от шлаков, токсинов и прочего мусора. Но и рычаги тут точно как-то привязаны — одной едой все это долгожительство и энергию не объяснить. И онкологию не объяснить.

— И сердечное здоровье не объяснить — дополнил Тихон — И невероятную редкость инсульта.

— Это тоже можно объяснить едой — покачал я головой и допил чай — На Земле есть или во всяком случае были целые народности, что не знали такого понятия как инфаркт сердца или мозга. Почему? Потому что питались особо и вели свой сложившийся за века образ жизни…

— Я рассказал. Дальше думай сам.

— Спасибо огромнейшее, отец Тихон. Я верю, что рычаги имеют какое-то отношение к здоровью и жизни сидельцев. Просто надо еще чуток фактов, чтобы удостовериться или опровергнуть. Буду дальше собирать информацию и буду дальше мыслить. Если еще что подобное вдруг вспомните — всегда буду рад услышать.

— Расскажу — пообещал Тихон — За иконы, свечи и талоны спасибо. Еще что?

— О да — улыбнулся я, доставая из похудевшей сумки несколько аккуратно сложенных писем — Вам почта, отче.

— О как… — не сдержал изумления старик, бережно принимая адресованное ему письмо — И от кого же?

— От одинокого снежного Робинзона по прозвищу Апостол — еще раз улыбнулся я — В миру Андрея. В общество он не стремится, но с годами сдерживать тоску видать все труднее. Прошу письмо прочесть и написать ответ. А я доставлю. Вот бумага и синий карандаш.

Прибрав клетчатый лист и карандаш, Тихон кивнул:

— Прочту, осмыслю, отвечу. Карандаш не верну, сразу предупреждаю.

— Вот вам еще и зеленый в подарок. И вот еще письмо. Адресованное уже можно сказать обществу.

— Озвучим.

— И ответ.

— И ответ напишут старики.

— Пусть пишут все, кто хочет — дополнил я, выкладывая на стол еще несколько тетрадных листов — Но строчки пусть помельче и почаще лепят.

— Это само собой. Надо же… Ты хоть понимаешь что это? — старик возбужденно потряс у меня перед носом письмами — Это же почта! ПОЧТА!

— А я почтальон — с полной серьезностью кивнул я — У меня даже фуражка есть. Вернее была. Но я ее верну. И почту скоро и по другим адресам разносить стану.

— Великое дело. Это же радость для стариков какая — чего-то ждать! Письма ждать!

— В будущем и посылки могу разносить. Тут ведь кто-то вяжет из старушек?

— Вяжут.

— Пусть к письму носки приложат. Не бесплатно, а в обмен на что-то им надобное.

— Не замучаешься таскать?

— Я в убытке не останусь — хмыкнул я, поднимаясь — И где у нас иноземцы?

— Никак созрел для разговора с гостями прижившимися?

— Самое время — кивнул я, поправляя ремень набитой важными личными вещами сумки.

А важными я считал свои записи, пару книжек, писчие принадлежности, талоны и еще различные скопившиеся мелочи. Все свое ношу при себе. И своя ноша не давит…

***

Место для переговоров я выбрал самое прозаичное — тот же стол, где недавно сидел с Тихоном. Готовиться никак не стал — во всяком случае о гостях не хлопотал. Поймав Матвея, попросил его организовать нам встречу, после чего налил себе еще жиденького чая, принес тарелку супа, сходил по личным делам, развесил снаряжение на просушку, а как закончил с его осмотром, уселся за остывший перекус. Как по сигналу напротив уселись двое широкоплечих и почти не странных стариков.

Почти…

Оставшиеся в меньшинстве иноземцы инстинктивно стремятся не выделяться из толпы. Поэтому один из стариков отрастил шикарный густой седой чуб, что ниспадал до переносицы, скрывая могучую и чуждую нам