Орудия войны - Яна Каляева

никогда до такого не додумалась. — Эти орудия в конечном итоге будут прикрывать вашу Донскую область, — Саша махнула рукой в сторону висящей на стене карты. — Пока правительство не сомнет нас, оно не доберется и до вас. Вы же понимаете, что Новый порядок никогда вашей автономии не признает. Не то чтоб мы мечтали вас защищать, но это обусловлено географией.

Топилин задумчиво смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого. Саша глянула на Антонова и увидела, что он чуть улыбается. Потом поняла, что так же улыбается сама.

— По четыреста патронов на винтовку, — сказал наконец Топилин. — И по два ящика на пулемет. Медикаменты для нашего санитарного отряда, полный комплект. Вся добыча, взятая моими людьми на Тамбовщине. Как у нас говорят, что с боя взято, то свято. Все кони. Остальное ваше.

Антонов и Саша быстро переглянулись.

— Идет, — сказал Антонов.

— Какие у меня будут гарантии, что мой отряд спокойно доедет до границы области?

— О, это просто, — улыбнулась Саша. — Один из нас вас проводит. Тот, кого вы выберете. Второй уедет с орудиями и прочим.

— Это весьма разумное предложение, Александра Иосифовна, — оказывается, Топилин все это время знал, как ее зовут. — И раз вы оставляете за мной выбор… сопровождающего, — он секунду поколебался, подбирая замену слову “заложник”; все, разумеется, понимали, что речь об этом, — то вы меня и проводите. Я, пожалуй, предпочел бы общество живой женщины. Однако и общество мертвой женщины, как вы себя изволили представить, меня вполне устроит. Даю вам слово: до тех пор, пока на мой отряд не нападают и не чинят нам препятствий к отходу на юг, вы будете в целости и сохранности. На границе губернии я вас отпущу. Там вас может поджидать отряд сопровождения. Дюжины человек, полагаю, хватит, чтоб вы спокойно вернулись в свой штаб. В остальном никаких вооруженных людей на нашем пути не должно появляться. Мы же не хотим, чтоб кто-то пострадал.

Саша и Антонов переглянулись. Она кивнула.

— Только чтоб никакого гра… взятия добычи на пути, — поставил условие Антонов.

— Об этом не беспокойтесь. Раз мы договорились, трогать ваших тут не станем. Нам надо будет вставать на постой. Но мы никого не обидим. Нам понадобится фураж и провиант, но мы станем платить за него новыми рублями.

Саша кивнула. Рубли нового образца, выпущенные белыми полгода назад, до сих пор оставались в цене. Деньги прежних правительств уже через три месяца после выхода из типографии годились разве что на растопку, а вот Новому порядку удалось совладать с гиперинфляцией. Повстанцы охотно использовали эти рубли при расчетах между собой.

— Предлагаю в таком случае определить маршрут нашего отступления, — сказал Топилин.

Они склонились над картой Тамбовской губернии — самодельной, похожей на ту, что изготовил Белоусов для штаба Объединенной народной армии. Выходило, что Саша освободится через четыре дня. Ладно, через пять, включая день на сборы. Обозначили даже точку, где ее будут ждать сопровождающие.

— По рукам, — предложил Топилин.

Антонов, а потом Саша пожали Топилину руки, скрепив таким образом сделку.

Глава 27

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Ноябрь 1919 года

— Нет… — выдохнула Саша. Она привалилась к забору — земля уходила из-под ног, в глазах темнело. — Нет! О таком мы не договаривались! Это мерзко, мы бы на такое никогда не пошли!

— Позвольте вам напомнить, Александра Иосифовна, — скучно сказал Топилин, — заключенное вчера соглашение гласит: за нами остается вся добыча, взятая на Тамбовщине.

— Добыча! — Саша почти кричала. — Черт бы вас побрал! Добыча — это… вещи, скарб! Пусть даже серебро и золото. Дьявольщина, Топилин, добыча — это не… не люди!

А ведь вчера так хорошо все складывалось. Гостей накормили, на ночь разместили в тепле. К полудню прибыл заранее подготовленный транспорт из Семикино, и его едва хватило, чтоб вывезти все, что казаки передали повстанцам по сделке. Боеприпасы, винтовки, новенькие комплекты обмундирования, медикаменты, но главное — орудия! Четыре длинных трехдюймовки и столько же коротких, и снаряды — по сотне на каждую.

Казаки оказались настроены неожиданно миролюбиво — видать, соскучились по родным станицам. Даже на Сашу нападок больше не было. “Осточертел ваш кислый ржаной хлеб. У нас пшеница на Дону, такого там не едят”, — рассказывал Саше один из казаков, загружавших телеги повстанцев военным имуществом. “Вы же, мужики, на Дон теперь бар-то не пустите”, — добавил другой.

Одновременно казаки грузили свою добычу — награбленные вещи, в основном всякое барахло.

Все так хорошо складывалось. Телеги были загружены еще до темноты. Антонов и Саша обнялись на прощание.

— Справишься тут? — спросил еще раз Антонов.

— Работа — не бей лежачего! — улыбнулась Саша. — Просто побыть с казаками четыре дня. Спрячь получше самогон к моему возвращению, вернусь — что найду, все отправлю в госпиталь, как давеча! Заложницей становиться не хочется, конечно, но что поделать, сделка есть сделка. Нашим передавай от меня коммунистический привет.

И вот только теперь, перед выходом казаков на маршрут, Саша увидела, в чем состояла заключенная ею сделка на самом деле.

Люди. Женщины. Средних лет, молодые и совсем девочки. Лица со следами побоев и слез. Одеты богато, но будто бы с чужого плеча; на некоторых — яркие вульгарные украшения. Их прогнали по улице, как скот, и рассадили по повозкам. Немногие хотя бы озирались по сторонам, и никто не пытался сопротивляться. Они выглядели окаменевшими. Кажется, им уже было все равно, что с ними станется.

Детей с ними не было, а у баб обыкновенно же есть дети. Скорее всего их убили у матерей на глазах либо бросили на произвол судьбы в разоренных деревнях.

— Вы не можете угонять в рабство людей! — кричала Саша. — О таком мы не договаривались!

— Мне было любопытно, Александра Иосифовна, насколько Антонов и вы в действительности понимали суть заключенной вами сделки, — сказал Топилин. — И насчет вас возникли сомнения. Потому вас я и выбрал в заложники, чтоб вы были у меня под контролем и не создали неожиданных осложнений.

— Антонов никогда не согласился бы торговать своими людьми!

— Вы полагаете? А он так убежденно говорил, что люди не важны, важны