Маска безумия (СИ) - Ольга Романовская

    - Из вас плохой врачеватель душ, - сквозь зубы процедил Хаатер.

    - Неужели? - вскинул брови Брагоньер. - Боюсь, я знаю о вас слишком много. О ваших отношениях с женщинами, к примеру.

    - Они твари, - яростно выкрикнул обвиняемый. - Шлюхи, продающиеся за золото!

    - И многие вам продались?

    Хаатер промолчал, а потом презрительно бросил:

    - Я верен заветам богини и чист перед ней. У вас же руки по локоть увязли в грехе. А у вашей разлюбезной госпожи Тэр - по самое тухлое сердце. Она давно не девица и сношается с мужчинами ради....

    Брагоньер не дал ему договорить, вместо продолжения фразы вырвав крик боли.

    - Вы ошибочно родились мужчиной, - не скрывая гнева, сказал соэр. - К счастью, в моей власти исправить эту оплошность и сделать вас тем, кем вы являетесь.

    Насвистывая, палач взялся за раскалённые щипцы и направился к Хаатеру. Через минуту стены пыточные отразили его истошный крик.

    Брагоньер и бровью не повёл. Он не сомневался, теперь Хаатер перестанет упорствовать. Так оно и случилось.

    Уходя, соэр обернулся к распластавшемуся на полу Хаатеру:

    - Как видите, я всегда держу слово. Вы поступили опрометчиво, впутав в это дело женщину. Через две недели суд. Через три вас казнят. Как - на усмотрение судьи. Если вас действительно избрала Сората, она сделает руку палача лёгкой. Но я буду настаивать, чтобы вас утопили или повесили: такие, как вы, позорят дворянство.

    Расследование подходило к логическому завершению.

    Некромант нашёл и поднял бродягу, который помогал Хаатеру. С помощью мага удалось взять показания у души убитого, засвидетельствованные независимым волшебником. Взамен на услугу государству некромант был отпущен, чему немало обрадовался.

    Господин Диюн, всё ещё томившийся в застенках, с радостью изобличил в изувеченном Матео Хаатере своего наставника и, упиваясь собственной значимостью, часами разглагольствовал о подлости и опасности того для общества.

    В тюрьме ученик не только предал учителя, но и успел кардинально поменять убеждения. Теперь господин Диюн утверждал, будто бы всегда ратовал за власть и хотел подловить Хаатера, чтобы потом сдать его в руки правосудия.

    - Я ведь всегда знал, он мне не друг, господин соэр, - подобострастно улыбаясь, тараторил Диюн. - Он аморален. Сами послушайте, что Цинглин говорит. А ещё в Префектуре служил... А если кто господину соэру дурное обо мне рассказывал, то это другой человек в мои одежды нарядился, имя присвоил. Его найти и покарать надо. А всем сказать, что господин Диюн ничего такого не говорил. Вот и господина соэра обманули, сказали, будто бы господин Диюн к волнениям призывал, обижал кого-то, женщин тех же. Так это двойник мой. Я очень уважаю господина соэра, что скажете, то и сделаю. Вы только намекните, что нужно. Я и невысказанные желания всегда выполняю. Когда арестовывали, в Управление везли, взятку господину капралу дать пытался, только он не взял, постеснялся.

    - Значит, в храме вы не проповедовали? - следователь не преминул сделать пометку о новом вскрывшемся правонарушении свидетеля.

    - Да то просто проверка была. И реакция положительная, по-моему. Как проверка выглядела? Я о морали говорил, о том, что многие нарушают, ведут себя дурно, потому что совесть у людей нечиста, Сорату забыли. Так кто не такие - разве я их оскорблял? Ну и на кого господин Диюн показывал? На некто. Что тут обидного и противозаконного? Но проверка точная. Даже жрец в грехе погряз, раз господина Диюна выгнал и донос написал. И не только он гневился - значит, я на верном пути.

    Следователь оборвал пафосную речь Диюна, напомнив, что его фантазии мало согласуются с реальностью, в которой имела место быть иная трактовка событий. А если у него раздвоение личности, то надлежало обратиться к врачу.

    Господин Диюн приуныл. Умильно закатывая глаза, попытался навязаться в друзья следователю и, заодно, всему Следственному управлению. И тут же изрёк: друзей и честных верноподданных, изобличающих скверну, вроде Хаатера, сажать в тюрьму нельзя, а необходимо, наоборот, наградить.

    Увы, закон оказался суров, и Диюн отправился досиживать отмеренный срок.

    Письмо господина Моуса, восстановленное по оттиску на чистом листе, стало одним из козырей обвинения, неопровержимой уликой.

    Два пухлых тома доказательств с чистосердечным признанием Матео Хаатера, отправили в суд. Он обещал быть скорым и безжалостным.

    Господина Диюна также ожидало судебное разбирательство: на этот раз за взяточничество, пособничество преступнику и дачу ложных показаний. Увы, следователь не поверил, будто Диюна оклеветали, надев его личину. Так что к сроку за оскорбление властей и общества обещал добавиться новый.

    Эллина Тэр вернулась в Сатию в середине сентября, в самый разгар судебного разбирательства. Оно стало самым громким событием года, приковав к себе внимание как высшего света, так и простых обывателей.

    Целители-маги знали своё дело и в кратчайшие сроки поставили пациентку на ноги.

    Гоэта знала, ей предстоит выступать свидетельницей, поэтому не удивилась, найдя под дверью повестку в суд. В Сатию, к слову, её любезно доставили с помощью артефакта перемещения, избавив от необходимости трястись по половине дорог Тордехеша. Перенос заказало и оплатило Следственное управление.

    Первым делом Эллина навестила подругу: та шла на поправку. Гоэта предпочла не рассказывать Анабель о кладбищенском кошмаре, туманно обмолвившись, что её похитили и держали в заложницах:

    - А потом люди из Управления меня освободили.

    Вечером того же дня, как Эллина переступила порог своего дома, Тенистую улицу навестил Брагоньер. Он приехал прямо с судебного заседания, где, по словам многих, произнёс лучшую свою обвинительную речь.

    Гоэта радушно встретила его, засуетилась, устраивая в гостиной. От её благодарностей звенело в ушах. Брагоньер слушал и хмурился: слова отзывались в голове мигренью, да и их смысл ему не нравился. Эллина опять говорила о долге, о том, что отработает потраченные на неё деньги.

    - Госпожа Тэр, да замолчите вы когда-нибудь! Я устал от вашего непонятного желания поставить в укор помогавшему чистосердечную заботу, - откинувшись на спинку стула, соэр прикрыл глаза. Он безумно устал, и, кажется, в довершение всех бед, ему продуло шею. - Ещё раз заикнётесь, будто дешевле тех жалких лозенов, посажу в одну камеру с Хаатером.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});