Плач - Кристофер Сэнсом

– Теперь полегче, – осторожно ответил лорд Уильям. – А как твоя семья? Как твой умный племянник Фрэнсис?

– Он теперь в Кембридже. Быстро растет, – грустно заметил его старый друг. – Напоминает мне, что я старею. В последние месяцы я почувствовал свой возраст.

– Я тоже, – с чувством сказал лорд Парр. – В старости жизненные соки изменяются и замедляются, не правда ли? – И тут он как бы между делом продолжил: – Сэр Эдмунд, прошу тебя о небольшом одолжении. Сержант Шардлейк – барристер в Суде по ходатайствам, он действует в интересах моей жены, и у него дело на Михайловскую сессию, в части которого здешние записи могли бы пролить свет на кое-что.

– О? – Уолсингэм посмотрел на меня.

Дядя королевы изложил историю о вымышленном свидетельстве. Эдмунд пронзительно взглянул на меня маленькими усталыми глазами.

– Говорите, между двенадцатым июня и пятым июля? – Он хмыкнул, глядя на меня. – А вы знаете, кто тогда был здесь?

Я помолчал, будто бы вспоминая.

– Анна Эскью?

– Именно. И не так много других. К тому времени жара стала нестерпимой. – Сэр Эдмунд состроил гримасу. – Впрочем, не для нее. – Он посмотрел на лорда Парра. – Ты ручаешься за него?

– Ручаюсь.

Уолсингэм повернулся ко мне:

– Кто этот свидетель?

Я назвал первое пришедшее в голову имя:

– Коттерстоук. Эдвард Коттерстоук.

Сэр Эдмунд покачал головой:

– Не помню такого имени. Но можете спуститься в камеры и посмотреть записи, раз лорд Парр за вас ручается. – Он вдруг рассмеялся. – Не смотрите так, мастер законник, я не запру вас там!

Уильям тоже рассмеялся и проворчал:

– Сэр Эдмунд оказывает вам милость, Мэтью. Официально эти документы закрыты для посторонних.

– Простите, сэр Эдмунд. Премного вам благодарен, – сказал я.

Констебль насмешливо рассмеялся:

– Да, одно название темниц Тауэра вызывает у людей страх, для чего отчасти эти темницы и нужны.

Он что-то черкнул на листке бумаги и позвонил в колокольчик у себя на столе. Когда явился стражник, сэр Уолсингэм велел ему:

– Отведи этого законника в темницы посмотреть записи о заключенных с двенадцатого июня по пятое июля. Проследи, чтобы ничего не записывал. – Он бросил на меня насмешливый взгляд. – А потом в целости и сохранности приведи обратно сюда.

* * *

Стражник повел меня обратно по лестнице вниз и через большой зал. Это был здоровенный мужчина за тридцать, и он сильно хромал. Как и сэр Эдмунд, этот человек принял мой опасливый взгляд на дверь как должное.

– Ищете имя, сэр? – спросил он.

– Да, имя свидетеля, который утверждает, что его допрашивали в Тауэре. Думаю, он лжет.

– Странная ложь.

– Он, наверное, решил, что я не смогу проверить здесь…

Стражник поморщился от боли:

– Можно мне постоять, сэр? Нога болит.

– Конечно.

– В прошлом году один французский солдат ткнул эспонтоном[33] в Булони.

– Сочувствую. Я знаю, это была тяжелая кампания.

– Зато после этого мне дали эту работу – больше не буду воевать… Ну, вроде бы отпустило, сэр, спасибо.

Затем мой спутник поговорил со стражником у двери к темницам. Дверь открылась, и мы стали спускаться по отвратительным каменным ступеням, скользким от зеленой тины, так как мы уже опустились ниже уровня реки. Свет давали только едко дымящие факелы. В самом низу была дверь с решеткой, которую я хорошо помнил. Мой сопровождающий позвал, и за решеткой показалась грубая небритая физиономия.

– Да, сэр?

– У этого джентльмена есть разрешение посмотреть журнал. – Бывший солдат передал сквозь прутья решетки записку от сэра Эдмунда. Человек с той стороны посмотрел на нее, а потом внимательно изучил меня, прежде чем снова повернуться к моему сопровождающему.

– Вы подождете его и заберете обратно?

– Да.

Послышался звон ключей, и тяжелая дверь отворилась. Я вошел в сырой и вонючий длинный коридор с голыми древними каменными стенами. Вдоль него виднелись зарешеченные двери темниц. Здесь было холодно даже в разгар лета. Я заметил – странные вещи люди замечают в такие моменты, – что обстановка в центральном коридоре изменилась: стол, единственная мебель здесь, был больше, чем пять лет назад, и стоял у стены, чтобы не загораживать проход. Он был завален бумагами, и за ним кто-то сидел. Я увидел большой раскрытый гроссбух.

Стражник, который впустил меня, осмотрел меня с головы до ног.

– Цель вашего прихода, сэр? – спросил он. Его голос звучал тихо, но без уважения.

– Я Мэтью Шардлейк, сержант юстиции, – ответил я и рассказал ему историю про сомнительного свидетеля. Было нелегко лгать под таким жестким внимательным взглядом.

– Что ж, если сэр Эдмунд разрешил… – наконец неохотно проговорил охранник. – Но ничего не записывайте, только быстро просмотрите имена.

– Понимаю.

– Мое имя Арденгаст. Я за это отвечаю.

Без дальнейших комментариев тюремщик подвел меня к столу. Сидевший там был крупным мужчиной средних лет в кожаной куртке и с неопрятной растрепанной бородой. Он выпрямился при нашем приближении. Арденгаст сказал:

– Ховитсон, этот человек пришел посмотреть записи в журнале с двенадцатого июня по пятое июля. Ищет имя свидетеля по своему делу.

Человек в кожаной куртке нахмурился:

– Это не имеет отношения к…

– Нет. Какое-то судебное дело, – махнул рукой Арденгаст и снова посмотрел на записку Уолсингэма. – Имя Эдвард Коттерстоук. Не помню такого.

– Я тоже, – сказал его коллега.

– То-то и оно, – сказал я. – Думаю, он солгал, что был здесь.

Арденгаст обернулся ко мне:

– Оставляю вас с Ховитсоном, а у меня дела. – Он отошел, отпер дверь в дальнем конце помещения и вышел.

Откуда-то из-за этой двери послышался отдаленный вопль. Я посмотрел на темные зарешеченные окошки камер. Они казались пустыми, но кто знал, какие несчастные души и избитые тела лежали внутри? Мне подумалось об Анне Эскью, одинокой и напуганной.

Ховитсон пододвинул к себе большой гроссбух, и я увидел в нем два столбца: в одном было записано время прибытия и убытия заключенного и его имя, а в другом, поменьше, стояла подпись дежурившего. Почерк был неразборчивым, корявым, и я не мог прочесть фамилии вверх ногами. Тюремщик перевернул несколько страниц, время от времени останавливаясь, чтобы послюнить измазанный чернилами палец, а потом откинулся на спинку стула.

– Нет фамилии Коттерстоук, сэр. Я так и думал, что нет. – Он посмотрел на меня с удовлетворенной улыбкой.

– Ну и хорошо, – ответил я. – Я так и думал, что свидетель лжет. Однако я должен посмотреть книгу сам. Судебные правила требуют, чтобы я подтвердил то, что видел лично. Простое повторение того, что мне сказали, будет квалифицировано как слухи, и потому неприемлемо.