Куда Кейнс зовет Россию? - Солтан Дзарасов

Это было достигнуто, прежде всего, благодаря первоочередному развитию реального сектора экономики и поставки на мировой рынок гигантского разнообразия и объема товаров. В целях достижения такой способности экономики, доля инвестиций в валовом продукте Китая была доведена до 40 процентов. (Попутно заметим, что в России эта доля составляет вдвое меньше.) При таком уровне инвестиций высокие темпы роста экономики Китая становятся вполне понятными. При этом речь идет не о продаже сырья и энергоресурсов, как у нас, а главным образом – о продукции обрабатывающих отраслей промышленности, поставляемой на внутренний и внешний рынок. «В стране с нуля была создана собственная автомобильная промышленность, и уже два года, как Китай занимает на этом богатейшем рынке первое место, обогнав США и Японию и производя в год 18,65 миллиона машин. Из них сами китайцы покупают больше половины, остальные экспортируют» (Цаголов, 2011, с.108).

Экспортная ориентация китайской экономики стала важным плацдармом завоевания Китаем положения во многих отношениях уже первой державы мира. Его золотовалютные резервы достигли рекордного уровня в 3 триллиона долларов, чего не имеет ни одна другая страна в мире. Китай обладает американскими казначейскими облигациями на один триллион долларов, что указывает на растущую зависимость американской экономики от китайской, а не наоборот.

Правда, при этом Китай широко привлекает иностранный капитал, но на условиях, соответствующих его собственным интересам. Так, китайцы охотно приняли, предложение американской авиастроительной компании «Боинг» начать у них производство пассажирских авиалайнеров, но при условии: а) обучения производству и проектированию китайского персонала; б) выкупа ими предприятия по истечении 20 лет эксплуатации. При таких условиях Китай обязался покупать большое количество самолетов этой компании. На подобных условиях в Китай перекочевало большое количество западных производственных предприятий, превративших его в современную «кладовую мира». На наших глазах прежняя зависимость Востока от Запада меняется на обратную.

Свои феноменальные успехи китайцы называют по-разному: то «социализмом с китайской спецификой», то «социалистической рыночной экономикой», то «планово-товарным хозяйством». В дихотомии «план-рынок» в разные периоды осуществления реформ китайцы делали акцент то на одной, то на другой стороне, но большей частью она выражалась в формуле: «государство регулирует рынок, а рынок ориентирует предприятия».

При всех различиях во взглядах и формулировках речь шла об увязке завоеванных в итоге народной революции социалистических ценностей с традиционными ценностями древней китайской цивилизации. Это то, что не было предусмотрено в традиционном марксизме, который предполагал, что новая социалистическая (коммунистическая) формация будет одновременно созданием новой цивилизации. Но реальный ход истории преподнес тот сюрприз, что полностью уйти от своих традиций невозможно. Как бы их ни выгонять в дверь, они влезают в окно.

Здесь мы видим глубокое отличие китайских реформ от наших. Осуществляя реформы по неоклассической модели, мы отказались не только от советского прошлого, но и от существовавших в нем ценностей российской цивилизации, таких, как социальная справедливость, коллективизм и взаимопомощь людей друг другу. Вместо этого и многого другого приняли ценности западной цивилизации, согласно которым каждый сам за себя со своим индивидуализмом и рационализмом. Собственно, к этому сводится требование laissez faire, что надо рассматривать как идеологию социального дарвинизма, когда одному нет дела до другого. Современное западное общество, конечно, уже не является таким, но все равно остается наследником этой традиции, воплощенной в ортодоксальной неоклассической теории и модели экономики. Отсюда сведение государства к роли ночного сторожа частнособственнических отношений.

Китай и Вьетнам решительно отвергли эти постулаты ортодоксии как не соответствующие их традициям и условиям развития. Здесь не только не стали изгонять государство из экономики, а, наоборот, стали совершенствовать его как основной инструмент осуществления макроэкономической политики, предотвращения монополизма, противодействия коррупции, исключения несправедливого распределения национального дохода. В этом отношении негативный опыт российских реформ оказался бесценным предупреждением для Китая и Вьетнама совершенствовать собственную планово-рыночную модель, принципиально отличную от той, какую предлагал Запад. Не принявшие Вашингтонский консенсус страны обеспечили себе никому другому недоступные, а тем более странам бывшего Советского Союза, темпы экономического роста. Приведенные во второй главе таблица и рисунок показывают, что значит жить чужим умом, а что значит собственным умом преследовать собственные интересы.

Причины успехов китайских реформ один из видных экономистов страны Шэн Хун объясняет следующим образом: «Эти успешные реформы проводились отнюдь не в соответствии с рекомендациями ортодоксальной экономической теории. Можно даже сказать, что именно те реформы, которые оказались не слишком успешными, проводились в соответствии с проектами, разработанными в рамках ортодоксальной экономической теории. Уже сам этот факт представляет собой вызов ортодоксальной экономической теории» (см.: Борох, 1998, с. 248).

Китайские реформаторы и экономисты подчеркивают, что именно печальный опыт бывшего Советского Союза и стран Восточной Европы явился для них хорошим уроком, из которого они сделали надлежащие выводы. Они состояли в том, что никаких крутых поворотов и «шоковой терапии»! Максимум осмотрительности, присматриваться к собственному опыту и улавливать его подсказки. Таким же был подход к делу со стороны Вьетнама, Индии и Бразилии. Отсюда разница в результатах. Приведем на этот счет суждение двух гонконгских ученых, Хэ Гаочао и Ло Цзиньи.

«Потрясающие успехи китайской реформы, – писали они, – привели к глубокому кризису теории: китайская реформа, проводимая по принципу «переходить через реку, нащупывая камни», так непоследовательна, ей так не хватает размаха, присущего «большому взрыву» или «шоковой терапии», многие специфически китайские методы преобразований и создаваемые в ходе реформы институты так далеки от предусмотренных моделей свободной рыночной экономики, основанной на частной собственности, а ведь именно эту описанную в учебниках модель многие считали единственным приемлемым способом преобразования социалистической плановой экономики. В условиях, когда бывший Советский Союз и страны Восточной Европы, начавшие реформы в соответствии с этой моделью и избравшие рецепты «большого взрыва» или «шоковой терапии», потерпели поражение, а «ни на что не похожая» (сы бу сян дэ) китайская реформа полна жизненной силы, люди не могут не посмотреть в лицо фактам и не задуматься, что же, в конечном счете, оказалось ошибочным: китайская реформа, проводимая не по правилам, или же принятая за образец модель свободной экономики» (см.: Борох, 1998, с. 246).