Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стихов я не пишу. После Калькутты.
Песнь Кали никогда не умолкает совсем. Она постоянно звучит во мне фоном – вроде музыки по радио при плохой настройке.
Мне все еще снится, как я пересекаю раскисшие грязные пустыри, где под ногами лежат завернутые в серое тела, а виднеющиеся вдали трубы извергают языки пламени, лижущие низкие облака.
Иногда по ночам поднимается ветер, и тогда я встаю, подхожу к окну, смотрю в темноту и слышу царапанье шести конечностей по скалам Тогда я жду, но узкое лицо с голодным ртом и алчными глазами остается в темноте, удерживаемое… Чем? Не знаю.
Но Песнь Кали все звучит.
Недавно неподалеку от здешних мест одна пожилая женщина со своей взрослой дочерью – они назвали себя «добропорядочными христианками» – зажарили в печи малыша, чтобы изгнать из него демонов, заставлявших мальчика плакать по вечерам.
Один из моих студентов состоит в отдаленном родстве со школьником из Калифорнии, который недавно изнасиловал и убил свою подружку, а потом в течение трех дней приводил своих приятелей посмотреть на мертвое тело. Один мальчик бросил кирпич на труп, чтобы убедиться, что девушка действительно мертва. Никто из четырнадцати приглашенных ребятишек и не подумал заявить в полицию.
В прошлом месяце я познакомился у Адамсонов в Нью-Йорке с одним из новых печатников, Сьемом Ри, сорокадвухлетним беженцем из Пномпеня. У него там была своя типография, и несколько лет тому назад он сумел проложить себе взятками дорогу сначала в Таиланд, а потом и в Штаты. Выбился он и у Адамсонов, начав у них учеником. После нескольких порций спиртного Ри поведал мне о насильственном выселении из города и восьмидневном марш-броске, во время которого погибли его родители. Спокойным голосом рассказывал он мне о трудовом лагере, в который попала его жена, про то утро, когда он, проснувшись, обнаружил, что трое его детей переправлены в «воспитательно-трудовой лагерь» в отдаленной части страны. Ри рассказал мне и о поле, на которое наткнулся, когда бежал. Он сказал, что на том месте, занимавшем площадь примерно в пол-акра, черепа были навалены кучами высотой по три-четыре фута. Век Кали наступил.
На прошлой неделе я сходил в библиотеку в прицепе и прочитал про так называемую Черную Дыру Калькутты: до сих пор это понятие было для меня лишь пустым звуком. Исторические подробности не имели отношения почти ни к чему. В общих чертах. Черная Дыра – просто помещение без воздуха, куда запихали слишком много людей во время одного из стихийных бунтов в начале девятнадцатого века.
Но это выражение все преследует меня. Я разработал целую теорию насчет Калькутты, хотя «теория» – слишком громкое слово для точки зрения, основанной на одной интуиции.
Думаю, что черные дыры существуют в действительности. Черные дыры человеческого духа. И в тех местах на Земле, где из-за перенаселенности, нищеты или просто людской извращенности распадается связь вещей, эта черная сердцевина в нас поглощает все остальное.
Я читаю газеты, смотрю вокруг, и меня не покидает леденящее ощущение, что эти черные дыры все разрастаются, что они становятся все привычнее и в полной мере удовлетворяют свой гнусный аппетит. Они не ограничены чужими городами в далеких странах.
Ничего заранее не объяснив Амрите, я спросил у нее недавно, что такое черные дыры в астрономии.
Она дала пространные комментарии, большая часть которых основывалась на математических выкладках из труда некоего Стивена Хоукинга и, таким образом, являлась для меня темным лесом. Но кое-что из рассказанного меня заинтересовало. Во-первых, Амрита сказала, что, по всей видимости, свет и другие виды поглощенной энергии все-таки могут вырваться из астрономических черных дыр. Подробности ее рассуждений вылетели у меня из головы, однако сложилось впечатление, что хоть из черной дыры и невозможно выбраться, но энергия может как бы по туннелю попасть в другое место и время. А во-вторых, по ее словам, если даже черные дыры захапают всю материю и энергию во вселенной, это будет означать лишь, что масса сошлась в очередном Глобальном Столкновении, которое положит начало так называемой Новой Вселенной с новыми законами, новыми формами и новыми лучезарными галактиками света.
Может быть. Я сижу на горе, высасываю из пальца вымученные метафоры и беспрестанно вспоминаю краешек бледной щечки в складках грязного покрывала. Иногда я прикасаюсь к ладони, пытаясь воскресить в памяти то, что ощутил, когда в последний раз взял на руку головку Виктории.
«Присмотри за мамочкой, пока я не вернусь. Договорились, малышка?»
А за окном поднимается ветер, и звезды колышутся в ночной прохладе.
Амрита беременна. Мне она еще не говорила, но я знаю, что два дня назад это подтвердил ее врач. По-моему, ее беспокоит, как я к этому отнесусь. Ей нет нужды волноваться.
Месяц назад, перед началом занятий в сентябре, мы с Амритой доехали на «Бронко» до конца одной старой дороги на рудник, а потом отмахали с рюкзаками еще мили три вдоль хребта. Вокруг не раздавалось ни единого звука, кроме шума колеблемых ветром сосен внизу. В здешних долинах или никто не селился, или люди из них ушли, когда истощились старые разработки. Мы облазили несколько котлованов, а потом перебрались через еще один хребет, откуда могли видеть снежные вершины, расходящиеся во всех направлениях за горизонт и дальше. Там мы замешкались, чтобы понаблюдать за ястребом, молчаливо парившим кругами в восходящих потоках в полумиле над нами.
На ночь мы остановились на берегу горного озера – небольшого правильного круга до боли холодной ледниковой воды. Примерно в полночь взошел полумесяц, бледное сияние которого осветило вершины вокруг. Лунный свет озарял пятна снега на каменистом склоне неподалеку от нас.
В ту ночь мы с Амритой любили друг друга. Не в первый раз после Калькутты. Но именно сейчас мы смогли забыть обо всем на свете, кроме друг друга. Потом Амрита уснула, положив голову мне на грудь, а я лежал и смотрел, как метеориты прорезают ночное августовское небо. Я сосчитал до двадцати восьми и тоже провалился в сон.
Сейчас Амрите тридцать восемь, точнее, почти тридцать девять лет. Я уверен, что доктор посоветует ей сделать пункцию плода. Хочу настоять, чтобы она не делала этого. Амниоцентез имеет смысл в основном в тех случаях, когда родители решили сделать аборт из-за генетических отклонений. Не думаю, что мы на это пойдем. Я чувствую – и это очень сильное чувство,– что отклонений не будет.
Лучше всего, если на этот раз у нас будет мальчик, но если и не мальчик, все равно хорошо. С появлением ребенка в дом вернутся мучительные воспоминания, но это будет не та боль, которую мы так долго разделяли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас - Ужасы и Мистика
- Хэллоуиновская пицца-23 (сборник) (ЛП) - Голден Кристофер - Ужасы и Мистика
- Фотография класса за этот год - Дэн Симмонс - Ужасы и Мистика
- Зимние призраки - Дэн Симмонс - Ужасы и Мистика
- Дети ночи - Дэн Симмонс - Ужасы и Мистика
- Легенда о Дракуле как телепроект - Кристофер Фаулер - Ужасы и Мистика
- Книга несчастных случаев - Чак Вендиг - Триллер / Ужасы и Мистика
- Ушедшие посмотреть на Речного человека (ЛП) - Триана Кристофер - Ужасы и Мистика
- Сердце-обличитель - Эдгар По - Ужасы и Мистика
- Живая тьма - В. Кира - Городская фантастика / Ужасы и Мистика