Верховная королева (Туманы Авалона - 2) - Мэрион Брэдли

"Но тогда я была совсем юна и невинна. В ту пору я не предала еще Богиню и тайные доктрины, не предала саму жизнь..."

Моргейна изо всех сил старалась совладать с накатывающей паникой. Страх - это самое худшее. Страх отдает ее во власть любого несчастья. Даже дикие звери того и гляди почуют источаемый телом страх и придут и нападут на тебя, в то время как от смелого бросятся восвояси. Вот почему храбрейший из мужей может бегать с оленями, не подвергаясь ни малейшей опасности, пока кожа его не запахнет страхом... не потому ли, гадала про себя Моргейна, принято украшать тело едкой синей краской из вайды, что она перебивает запах страха? Пожалуй, воистину отважна женщина или муж, чье сознание не порождает образов того, что может случиться, если все пойдет не так, как хотелось бы.

Здесь ничего не в силах повредить ей, даже если допустить, что она и впрямь забрела в волшебную страну. Однажды ей уже довелось побывать здесь, но женщина, над ней насмеявшаяся, не причинила ей зла и даже угрожать не пыталась. Фэйри древнее самих друидов, но и они тоже в обычаях своих и в жизни повинуются воле и закону Богини, так что очень может статься, что кто-нибудь из здешних сумеет направить ее на правильный путь. В любом случае бояться нечего: никого она не встретит и проведет ночь в одиночестве, среди деревьев.

Но вот впереди забрезжил свет: не тот ли, что горит во дворе Дома дев? Если так, ну что ж, тогда она вскорости окажется дома; а если нет, так она спросит дорогу у первого же встречного. А если она забредет ненароком на остров Монахов и столкнется с кем-нибудь из священников, тогда, чего доброго, святой отец испугается ее, приняв за женщину-фэйри. Любопытно, а не случается ли женщинам-фэйри время от времени являться сюда и соблазнять монахов; вполне разумно предположить, что здесь, в святилище самой Богини, какой-нибудь священник, наделенный большим воображением, нежели его собратья, ощутит вибрацию этого места и поймет, что его образ жизни - не что иное, как отречение от сил, заключенных в ритмичном пульсе мира. Монахи скорее отрицают жизнь, нежели утверждают, начиная от жизни сердца и природы и вплоть до той жизни, что сводит вместе мужчину и женщину...

"Будь я Владычицей Авалона, в ночь народившейся луны я бы высылала в обитель монахов своих дев, дабы показать им, что над Богиней нельзя насмехаться и нельзя отвергать ее, что они - мужчины и что женщины - отнюдь не порочное орудие их вымышленного дьявола... и что Богиня непременно возьмет свое... да-да, на праздник Белтайн или в день середины лета...

Или эти безумные священники велят девам убираться прочь и сочтут их демонами, явившимися, дабы вводить в соблазн праведников?" И на краткий миг в сознании ее зазвучал голос мерлина: "Да будет всяк свободен служить тому Богу, что более ему по душе".

"Даже тот, кто отрицает самую жизнь земли?" - дивилась про себя Моргейна. Хорошо зная, что Талиесин ответил бы: "Да, даже он".

Вот теперь среди деревьев она ясно различала очертания факела на высоком шесте, полыхающего желто-синим пламенем. На мгновение свет ослепил ее - а в следующий миг она разглядела человека, держащего факел. Невысокий и смуглый, не друид и не жрец; из одежды на нем была лишь набедренная повязка из шкуры пятнистого оленя, голые плечи прикрыты чем-то вроде темного плаща; он походил на человека Племен, вот только ростом был повыше. Длинные, темные волосы венчала гирлянда разноцветных листьев - осенних листьев, хотя кроны дерев желтеть еще и не думали. И отчего-то это несказанно напугало Моргейну. Однако голос незнакомца звучал негромко и мягко.

- Добро пожаловать, сестра; ты, никак, заплутала, на ночь глядя? произнес он на древнем наречии. - Так ступай сюда. Дай, я поведу твоего коня - я знаю здешние тропы. - Ощущение было такое, словно ее ждали.

И, словно во сне, Моргейна последовала за провожатым. Тропа под ногами становилась все более твердой, все проще было идти по ней; а свет факела разгонял туманное марево. Незнакомец вел коня в поводу, однако то и дело оборачивался к своей спутнице и улыбался. А затем взял ее за руку, словно ребенка. Зубы его блестели, глаза, совсем темные в свете факелов, искрились весельем.

А вот теперь огни замерцали повсюду; в какой-то момент - Моргейна не заметила, когда именно, - незнакомец передал ее коня кому-то еще, и ввел свою спутницу в круг огней: молодая женщина и не помнила, чтобы они вошли под крышу, однако она вдруг оказалась в огромном зале, где пировали мужи и жены в венках. Одних венчали гирлянды из осенних листьев, однако на некоторых женщинах красовались венки из первоцветов, крохотных бледных цветков эпигеи, что прячутся под палыми листьями еще до того, как сойдет снег. Где-то играла арфа.

Провожатый по-прежнему не отходил от гостьи ни на шаг. Он провел ее к столу на возвышении, и там, отчего-то ни капли не удивившись, Моргейна обнаружила женщину, уже виденную прежде: волосы ее венчал венок из жгутов ивняка, а серые глаза ее казались словно чуждыми времени, как если бы взгляд ее прозревал все на свете.

Незнакомец усадил Моргейну на скамью и вручил молодой женщине высокую кружку из какого-то неизвестного ей металла... напиток оказался сладким и нетерпким, с привкусом торфа и вереска. Она жадно осушила кружку и с запозданием осознала, что после долгого воздержания торопиться никак не следовало: голова у нее закружилась. И тут Моргейне вспомнилось древнее поверье: ежели ненароком забредешь в волшебную страну, ни в коем случае нельзя притрагиваться к тамошним еде и питью... но ведь это старая сказка, не более; фэйри ее не обидят.

- Что это за место? - спросила она.

- Это замок Чариот, - отвечала леди, - добро к нам пожаловать, Моргейна, королева Британии.

- Нет-нет, я вовсе не королева, - покачала головой гостья. - Мать моя была Верховной королевой, а я - лишь герцогиня Корнуольская, но не более...

- Это все равно, - улыбнулась госпожа. - Ты устала, а путь был долог. Ешь и пей, сестренка; завтра тебя проводят туда, куда ты едешь. А ныне время пировать.

На блюде ее лежали плоды и хлеб - темный, мягкий, из неизвестного Моргейне зерна, однако молодой женщине казалось, будто когда-то ей уже доводилось его пробовать... и еще она заметила, что у незнакомца, приведшего ее в зал, на запястьях - крученые золотые браслеты, точно живые змеи... Моргейна протерла глаза, гадая, уж не сон ли это, а когда посмотрела снова, это оказался лишь браслет, или, может статься, татуировка, вроде той, что Артур носит со дня возведения в королевский сан. Порою, когда взгляд ее обращался на провожатого, ярко вспыхивали факелы, и казалось, будто чело его осеняют рога; а хозяйка была увенчана золотой короной и вся в золотых украшениях, но гостье то и дело мерещилось, что это лишь венок из ивняка, а шею ее обвивает ожерелье из раковин - крохотных таких ракушек, состоящих как бы из двух половинок, как женские гениталии, и посвященных Богине. Моргейна сидела между хозяйкою и своим провожатым, и где-то вдалеке играла арфа; музыки более чудесной молодая женщина не слышала даже на Авалоне...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});