Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Шеджитуш Дождливый Год, хозяин «Жареного петуха», с лица смахивал на мышь. И острая физиономия, и длинный, словно всегда к чему-то принюхивающийся нос, и выступающие вперед передние зубы, и маленькие темные глазки — все это порядком потешало посетителей трактира и служило пищей для баек. Кто говорил, что мамашу трактирщика, когда она в тягости была, испугала крыса, потому и сынок таков уродился. Кто уверял, что Шеджитуш в кошмарных снах видит мышеловку. Кто утверждал, что кота в «Жареном петухе» не держат из опаски: перепутает хозяина с добычей — и быть беде.

Но Хмурый, который не рискнул провести еще одну ночь в лесу и притащился в «Жареный петух», знал, что лучше иметь дело со стаей голодных крыс, чем со здешним хозяином. Такой с тебя две кожи спустит, да еще будет величать себя твоим благодетелем.

Вот и сейчас — пришлось Хмурому вытащить спрятанную в поясе на самый крайний случай серебряную цепочку. Это за приют и кормежку! И ведь взял Шеджитуш, взял, крыса двуногая, да еще речи вел такие, что беглому разбойнику хотелось воткнуть трактирщику кинжал в пузо (эх, кинжал вместе с мечом у ловчих остался!).

Говорил поганец-трактирщик, что в здешней глухомани идти супротив разбойничьей шайки — смертный приговор себе и близким. Если, мол, атаманша проведает, что Шеджитуш у себя Хмурого приютил, останутся от трактира пепел да зола. Но он, Шеджитуш, по доброте и душевному благородству спрячет беглеца, накормит, винца поднесет — и все это за тоненькую цепочку, то ли серебряную, то ли поддельную…

Хмурый скрипнул зубами, промолчал — и оказался в пристройке, где обычно батрак живет. Батрака Шеджитуш на чердак отправил, а Хмурому поставил прямо на дощатый топчан кувшин вина и глиняное блюдо с лепешками и ломтями окорока.

— В трапезной тебе лучше не появляться, еще прицепится кто… Как поешь — сунь кувшин и блюдо под топчан и ложись спать. Светильник не забудь задуть, чтоб масло зря не выгорало.

И теперь Хмурый молча пил вино и жевал мясо, не чувствуя вкуса, хоть и голоден был, как стая волков в неудачную для охоты зиму. И прикидывал: как же дальше быть? Раздобыть оружие, повторить попытку ограбления на дороге, разжиться лошадью да махнуть в Джангаш? Самое разумное дело… но до чего обидно бросить здесь большие деньги, к которым только руку протянуть — и взять!..

У больших денег были рыжие косы и синие глаза…

Когда за спиной скрипнула дверь, разбойник решил, что это хозяин притащился проверить, погашен ли светильник.

— Вина еще приволоки, — сказал он, не оборачиваясь. — За мое серебро ты мне столько вина должен, что меня в нем хоть утопить…

— Насчет утопить — это мысль! — отозвался от двери нехорошо знакомый голос.

Хмурый резко обернулся — и понял, что слишком хорошо думал о трактирщике.

Вот они, в дверях стоят — Бурьян и Тумба. Оба при мечах. И взгляды этакие скверно-веселые.

От потрясения Хмурый брякнул совсем не то, что надо бы сказать:

— Ты же вроде лежать должен… тебе же конь копытом сломал…

— Заботливый ты наш! — умилился Бурьян. — Цела ключица, просто плечо было зашиблено. А ушибы наша ксуури парой слов лечит.

Хмурый покосился на светильник. Сбить его на пол и в темноте пробиться к двери мимо бывших дружков?

Угу, мимо Тумбы пробьешься…

— Дорого вы за меня Шеджитушу заплатили? — задал пленник еще один глупый вопрос. На этот раз нарочно задал: время тянул, соображал.

— Стали б мы на тебя деньги переводить, — любезно объяснил Бурьян. — Тумба трактирщика тряхнул пару раз — он нам тебя и выложил тепленьким.

— Вы, парни, не поверите, — осторожно начал Хмурый, — но я как раз вас вспоминал. Жаль, думаю, нету сегодня со мною хитрюги Бурьяна. И кого-нибудь из парней покрепче, чтоб сила в жилах играла…

— И как же ты догадался, что не поверим?! — восхитился Бурьян.

Хмурый сделал вид, что не заметил насмешки.

— Есть выгодное дело. По-настоящему выгодное, не бродячих торговцев шерстить. На всю жизнь можно себя обеспечить — если, конечно, не делить добычу на всю ватагу. Зато потом можно зажить богатым господином и забыть, как по лесу шлялся…

— А вот я тебя об стенку шмякну, — солидно пробасил Тумба, — так враз забудешь, как честных разбойников на дурное подбивать!

— Погоди, — остановил его Бурьян. — Шмякнуть успеешь, куда он денется… Давай сперва послушаем, про что он бренчать будет. Интересно же!

Хмурый почувствовал, как отчаяние и страх выпускают его из когтей.

Вроде Бурьян и неглупый малый, но ежели в его душе хитрость и жадность на кулачки схватятся, то можно ставить последний медяк на победу жадности.

А Тумбу они вдвоем с Бурьяном как-нибудь уломают…

* * *

Поутру певец Арби вывалился на двор и, проломив кулаком тонкий ледок, бесстрашно сунул голову в стоящую у кухонных дверей бочку с водой — чтобы прогнать остатки сна и унять похмелье. Окончательно поправиться после вчерашнего он собирался за завтраком на кухне. У него теперь весь замок в друзьях — поднесут чарку, не дадут пропасть певцу.

Кто-то подошел, встал рядом. Арби обернулся — и встретился взглядом с десятником Тагиджаром.

Ух, какой это был взгляд! Арби даже забыл о струйках холодной воды, которые стекали с волос под рубаху.

Зря Арби вообразил, что у него в друзьях весь замок. На физиономии стражника было написано сожаление, что ему нельзя утопить бродягу вот в этой самой бочке.

— Ты, гусь певчий, — вытолкнул из себя стражник. — Мы с парнями решили не беспокоить господина по пустякам. Промеж себя скинулись на твою мзду. И попробуй только начать торговаться: рожу тебе набок сверну.

Ошеломленный певец принял из рук десятника потертый кошелек. Развязать его и заглянуть внутрь он не решился.

Арби не собирался так далеко заходить в своей наглости. Про деньги он сказал только для того, чтобы отвязаться от парней, которые жаждали мести за его осеннюю шутку на болоте. А теперь, коли выпадет случай, они с него шкуру сдерут.

«Уходить надо из здешних краев, — тоскливо подумал Арби. — Чуть потеплеет — и уносить ноги… Вот только куда же я уйду, если мое сердце здесь останется? Так и будет оно лежать на земле возле разбойничьего костра, у ног прекрасной ксуури…»

* * *

Зато похищение Шлепы прошло так гладко, словно шустрая троица только тем и кормилась, что воровала всякое зверье.

Айки ловко отвлекла тетушку рассказами о житье-бытье в деревне Топоры. Арби и Дождик тем временем выволокли бочку со Шлепой из подвала в коридор.

Юный водяной еще в подвале попросил Шлепу сидеть тихо. То ли тварюшка поняла его, то ли просто испугалась — но притаилась, не плескалась и помалкивала. А Жайсина, увлеченная рассказом о бесстыжей жене кузнеца, что чуть ли не на глазах у мужа вешается на шею леснику, не заметила, что пахнет от пронесенной мимо нее бочки не вином, а стоячей водой. И что крышка не приколочена (Дождик ее локтем прижимал, чтоб не упала).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});