Единственная женщина - Анна Берсенева

Но Лизе было сейчас не до кофе и вообще не до того, чтобы разглядывать Белорусский вокзал. Выйдя из машины, она протянула водителю несколько смятых бумажек, и он, испуганно взглянув на чокнутую пассажирку, быстро взял их и тут же отъехал от греха подальше.

Двадцать минут оставалось до поезда, когда она подошла к окошку кассы и услышала, что билетов нет. Этого Лиза не ожидала: ей просто не верилось, что обстоятельства могут не складываться сейчас по ее воле, она даже не замечала такой мелочи, как обстоятельства…

— Девушка, уезжаем? — поинтересовался шустрый молодой человек, вертевшийся тут же, у окошка. — Могу посодействовать с билетиком — за отдельное спасибо.

— Сколько? — спросила Лиза, не обрадовавшись и не удивившись.

— Три цены, — деловито заметил парнишка. — Даете паспорт, половину денег — приношу билет с вашей фамилией. Потом остальное платите, у нас без обмана.

В другой ситуации Лиза побоялась бы отдавать незнакомому прохвосту паспорт и деньги, но сейчас ей было все равно — что значила для нее сейчас потеря какой-то бумажки?

Взяв паспорт и быстрым движением сунув в карман деньги, молодой человек растворился в толпе. Лиза прислонилась к стене у кассы, безучастно глядя на приезжающих, уезжающих и встречающих — мамаш с детьми и чемоданами, отглаженных командированных и спортсменов, уезжающих домой после соревнований.

Она была одна. И это было не то одиночество, которое преследовало ее до встречи с ним и которое ей тоже нелегко было переносить. Она была без Юры навсегда, и жизнь ее утратила смысл.

Она уезжала в Новополоцк только потому, что ей надо было куда-то уехать, обозначить свое исчезновение — а дорога связывалась в ее представлении с Белорусским вокзалом, вот с этими кассами… Ее не тянуло домой, ей вообще было все равно, где находиться сейчас, и единственным ее желанием было: исчезнуть совсем, прекратить это невыносимое состояние, в котором нет ни минут, ни часов…

Снежные хлопья давно растаяли на ее распущенных волосах и блестели, как бриллианты, в ярком свете вечерних вокзальных ламп.

— Все, девушка, получите! — услышала она бодрый голос. — У нас — как в аптеке, с вас — как договорились.

Лиза молча протянула спекулянту деньги, взяла билет и паспорт.

— Нас вот ругают, — наставительно сказал тот. — Дескать, наживаемся. А чего ж нам, за так трудиться, что ли? А от нас польза гражданам. Сервис!

— Жизни от вас нет, пользительных! — вмешалась толстая, усталая, увешанная сетками и сумками женщина, наблюдавшая за этой сценой. — Холера на вас, всем бы вам подохнуть!

Не слушая завязавшейся перебранки, Лиза пошла к выходу на перрон. Волосы у нее промокли, пока она шла вдоль всего состава к своему вагону, тонкие мокрые ручейки потекли за ворот, пока искала свое место в полупустом купейном: оказывается, она забыла надеть шарф.

В купе она была одна: вероятно, между «пользительными» пареньками и кассирами существовала четкая договоренность о том, что в кассе билетов не будет. Лиза вышла в коридор, прижалась лбом к холодному стеклу, к которому лепился мокрый снег.

— Граждане провожающие, — прервалась песня по поездному радио. — Проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих!

Как всегда, показалось, что поезд стоит на месте, а перрон плывет мимо, увлекая за собою толпу людей с их прощальными криками, воздушными поцелуями, улыбками и слезами.

Лиза долго стояла в коридоре — пока проводница собирала билеты, разносила чай. Мелькали за окном последние станции метро, Фили, Кунцево. Поезд набрал наконец скорость, покидая Москву…

Свое легкое демисезонное пальто — непрактичного светло-сиреневого цвета, из мягко драпирующейся ткани, купленное еще в Германии — она сняла машинально, и тут только вздрогнула, ощутив, как промокла, как липнет к телу тонкая блузка, под которую затекли снежные ручейки. Но холода она не чувствовала, ей даже не пришло в голову выпить горячего чая — и не от холода начали выбивать мелкую дробь ее зубы.

— Девушка, вам что, плохо? — спросила проводница, заглянув в открытую дверь купе. — Простыли? Вы ляжьте, ляжьте, чего вы сидите!

— Нет-нет, спасибо, ничего, — ответила Лиза, вздрогнув от звуков собственного голоса.

— А то аспирин принесу, хотите?

Лиза отказалась, и проводница ушла — она была совсем молоденькая и ездила недавно, но уже привыкла не удивляться странностям пассажиров.

Лиза посмотрела на часы, но так и не поняла, который час. За окном стояла тьма позднего февральского вечера, изредка сверкали огоньки полустанков. Их мелькание постепенно слилось в ее воспаленном сознании в какой-то неясный гул, словно эти огоньки были живыми, разговаривали с нею и даже плакали в темноте — а сама она не могла плакать.

В голове ее мелькали обрывки мыслей, воспоминаний — все об одном, все о нем! Отчего получилось так, отчего судьба обошлась с нею так жестоко? Лиза никогда не думала о том, чтобы более прочно связать свою жизнь с Юрой, ей в голову не приходило требовать от него этого. Но видеть его, любить его, быть счастливой в каждое мгновение, которое они проводили вместе, — неужели и это слишком много для того, чтобы осуществиться въявь? И тут же она вспоминала слова Псковитина: «Был бы подлец — проще было бы дело…»

Она еще заметила, как проехали Можайск, потом слышала, как проводница говорила кому-то в коридоре:

— Вязьма еще, откуда Орша — по России еще едем!

Потом все станции и полустанки слились для нее воедино. Нет, она не спала — невозможно было назвать сном то забытье, в которое она погрузилась, сидя за столом и уронив голову на руки. Ее светло-пепельные волосы рассыпались по столу, словно пожухли, глаза были невидяще открыты…

Из репродуктора неслась музыка, потом стихла, погас яркий свет и загорелся приглушенный, ночной. Лиза сидела все так же неподвижно, дыхание тяжело вырывалось из ее пересохших губ. Время неслось мимо, не задевая ее смятенного сознания…

… Они возвращались поздно вечером из ночного клуба, в который Юра зачем-то повел ее: ему показалось, что он мало уделяет ей внимания, что она скучает однообразными вечерами с ним наедине. Впрочем, это он потом ей сказал о своих опасениях — иначе она бы, наверное, рассмеялась, и они не пошли бы ни в какой клуб, а лучше пошли бы куда-нибудь, где можно сидеть вдвоем, глядя в глаза друг другу и разговаривая без слов…

Но она тоже думала, что ему скучно проводить время с ней наедине, — и постеснялась сказать, что ей совсем не хочется слушать музыку, смотреть на пьющих, поющих и жующих, ловить на себе их оценивающие взгляды.