Самолет без нее - Мишель Бюсси

Леонс убил человека ни за что.

Матильда поставила поднос на тумбочку. Чтобы добраться до кровати, ей пришлось отодвинуть украшенную кружевами светло-голубую коляску и аккуратно перешагнула через китайский набор кукольной посуды. Она осторожно сдвинула с подушки плюшевого медведя, которого Мальвина называла Банджо, и прилегла на постель. Здесь должна была спать Лиза-Роза. Она уже никогда в нее не ляжет. Матильда отвинтила крышку флакона и вылила желтоватую жидкость в плошку с горячей водой.

— Мое лучшее растение, — прошептала Матильда. — Мое секретное оружие. Чистотел… Ты долго ждал своего часа в потайном уголке сада. И вот дождался.

Матильда размешала содержимое миски серебряной ложечкой. По комнате разлился едкий запах чистотела.

Матильда знала, что отравить другого человека чистотелом невозможно. Даже собственного мужа. Сок растения отличается слишком резким запахом. Вот почему об отравлении чистотелом почти не было известно, если не считать одного случая в Германии. По той же самой причине авторы детективных романов не удостаивают своим вниманием смертоносный чистотел.

Матильда положила ложку на серебряный поднос. Подняла руки и сняла с груди крест.

Даже для самоубийства чистотел годится в последнюю очередь. Вернее сказать, сделать выбор в его пользу мог только человек с железной волей. Матильда улыбнулась. Она не настолько слаба духом, чтобы сводить счеты с жизнью при помощи упаковки транквилизаторов или безболезненного укола в вену. Сладкая смерть — это не для нее. Когда готовишься предстать перед Страшным судом, лицемерие следует оставить в стороне.

Матильда де Карвиль пригубила настой чистотела. Она невольно скривилась, но упорно продолжала глотать смертоносную жидкость. Пока в плошке не осталось ни капли.

«Что за омерзительный вкус!»

Ей не на что жаловаться.

В иные времена она могла бы приказать, чтобы ее за совершенные грехи до смерти забили кнутом, вонзили ей в сердце осиновый кол или сожгли живьем на костре.

Матильда вытянулась на кровати Лизы-Розы. На кровати мертвого ребенка.

Она сжала в руке крест.

«Ну все. Осталось подождать совсем немножко».

53

3 октября 1998 г., 6.22.

Пока Мальвина читала пять страничек из дневника Гран-Дюка, Марк прохаживался по автомобильной стоянке. В рюкзаке у него лежала пачка печенья и пакет апельсинового сока. Он грыз печенье и выпил полпакета сока. На стоянку вырулил грузовик с полуприцепом, затормозивший метрах в пятидесяти от их «ситроена». Из грузовика вышел мужчина с термосом в руках. Наверное, в термосе кофе. Марку стоило немалого труда сдержаться и не попросить у водителя угостить его стаканчиком.

Из фургона с листками в руках выпрыгнула Мальвина.

— Можешь радоваться, я все прочитала. Не поняла только, чего ты добиваешься? Думал разжалобить меня историей про несчастный случай с твоим дедом? Ну да, не повезло старику, что тут скажешь. Но при чем тут я? Мне в то время было восемь лет. Неужели ты думаешь, что я о чем-то знала? А если ты намекаешь, что твоя колымага — это готовый гроб, то зря стараешься. Я в нем ночевать не собираюсь!

Марк ничего не ответил. Кажется, он начал понемногу привыкать к кладбищенскому юмору Мальвины. Наверное, для нее это был единственный приемлемый способ общения с окружающими, своего рода психотерапия. Да и на него, привыкшего за долгие годы к умолчаниям, запретным темам и всевозможным табу лечение электрошоком подействовало скорее благотворно. Марк влез на водительское сиденье, порылся в рюкзаке и достал тетрадь с конспектами лекций по европейскому конституционному праву.

— Держи! — сказал он. — Теперь прочти это.

— Что? Всю тетрадь?

— Да нет, всю не надо. Прочти конспект лекции от двенадцатого февраля. Лекция посвящена Турции.

Мальвина вздохнула:

— Сначала дай попить соку. И чего-нибудь пожевать.

Марк протянул ей остатки своего скромного завтрака. Мальвина с жадностью набросилась на печенье. Если она и страдала анорексией, то с успехом это скрывала.

— Так что это еще за фигня?

Она взяла тетрадь, открытую Марком на нужной странице, и скорчила недовольную мину.

— Ну и почерк! Прямо курица лапой накарябала! Ты небось двоечник, а? Не то что Лили… У нее-то, наверное, одни пятерки…

Марк проглотил готовое вырваться хлесткое возражение. Это юмор. Это лечебный юмор!

— А ты где училась?

— Я — мировая рекордсменка по числу частных преподавателей. За пятнадцать лет их у меня сменилось тридцать семь. Последний выдержал ровно два дня…

— Ну вот и нечего насмехаться над моим почерком.

Мальвина расхохоталась и выкинула за окно упаковку от печенья и пустую коробку из-под сока.

— Нетушки, ты меня с собой не сравнивай. У меня с учителями особые взаимоотношения. Я не вписываюсь в стандартные рамки, сечешь?

Она подняла глаза от тетради:

— Блин, ну я реально ничего не могу разобрать в твоей писанине.

— Не важно. Обрати внимание на даты. Цифры-то ты в состоянии разобрать? Или в рамки цифр ты тоже не вписываешься?

— Ты мне льстишь.

— Читай, кому говорят!

— А ты не нуди!

Несмотря ни на что она начала читать вслух:

— «29 октября 1923 года — в Турции при власти Ататюрка провозглашена республика; 17 сентября 1961 года — премьер-министр Аднан Мендерес казнен за нарушение Конституции…» Слушай, зачем мне все это знать?

— Читай дальше!

— Блин… «12 сентября 1980 года — государственный переворот и приход к власти военных; 7 ноября 1982 года — всеобщий референдум и возвращение к демократии…»

— Молодец, — похвалил Марк. — Теперь возьми листки из дневника Гран-Дюка. Прочти, что там сказано в самом начале.

— Нет, ты меня уже реально достал!

Мальвина бросила листки на пол.

— Слушай, может, поедем уже? Если ты хочешь до конца месяца добраться в этой развалюхе до Юра, давай двигай, а?

Марк спокойно нагнулся, собрал с пола листки и начал читать:

«В то воскресенье, 7 ноября 1982 года, я был в Анталье, на Средиземном море. Это местечко — турецкая Ривьера. Триста солнечных дней в году. Один чиновник министерства внутренних дел пригласил меня к себе в загородную резиденцию». Тут я кусок пропускаю. Вот, дальше: «Устав от моих преследований, означенный чиновник пригласил меня к себе на прием, и я с радостью принял приглашение, зная, что встречу там весь цвет турецкой национальной безопасности. Назыма со мной не было — Аиля срочно вызвала его в Париж; если мне не изменяет память, она тогда заболела… Идея провести целый уикенд в гостях без переводчика не вызывала у меня восторга. Я понимал, что люди, приехавшие с женами отдохнуть, вряд ли станут вникать в смысл моих вопросов, как, впрочем, и я — в смысл их ответов. Я все меньше верил в успех своей затеи».

Мальвина нервно вертела на пальце кольцо с коричневым камнем. Затем она повернулась в сторону припаркованного на другом конце стоянки грузовика.

— Ну и… — громко, так, чтобы слышал водитель грузовика, крикнула она. — Бросаем тут якорь? Будем печь вафли для толстожопых водил?

Шофер с термосом услышал ее крик и поднял голову. Он посмотрел на Мальвину, как на диковинную зверушку, после чего пожал плечами и отвернулся. Наверное, точно таким же взглядом он одарил бы мелкую шавку, посмевшую облаять его на улице. Марк не спускал с Мальвины глаз. Его уже в который раз поразило, насколько ненатурально она злится. Неуклюжая попытка отвлечь внимание?

— Ладно, — сказал Марк. — Я тебе помогу. Дело в том, что в дневниковой записи кое-что не клеится. Кредюль Гран-Дюк пишет, что его пригласил в гости министр внутренних дел Турции. Прием состоялся в загородном доме, на нем присутствовали жены и дети чиновников, а происходило это все в воскресенье седьмого ноября 1982 года…

— Спасибо большое. Читать я умею.

— Однако, — не слушая ее, продолжал Марк, — именно седьмого ноября 1982 года в Турции проходил референдум. Это был исторический день, означавший конец власти военщины и возврат к демократии. Тебе не кажется, что в такой день высшим турецким чиновникам было чем заняться помимо дружеских вечеринок?

Мальвина пожала плечами.

— Гран-Дюк перепутал дату. Ничего удивительного! Через пятнадцать лет…

— Вот именно! — воскликнул Марк.

Водитель с термосом стоял возле своего грузовика, опершись спиной о кабину, и смотрел на Марка и Мальвину с таким интересом, словно ему показывали кино.

— Звук погромче не сделать? — гаркнула ему Мальвина.

Водитель и бровью не повел. Обиделся? Возможно. Марк продолжал: