Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

– Значит, в этом есть и моя вина… – чуть слышно молвила Саша. – Ты от меня так много о них узнала. Если бы я только знала, Лена, что у тебя на душе…

Елена едва ли не впервые за весь разговор подняла глаза на Сашу – и она тоже плакала, как оказалось. Но тотчас мотнула головой:

– Не вздумай винить себя! Я пользовалась твоим доверием, твоей наивностью, и только. В то утро вторника – помнишь, я сказалась больной, сетовала, что не смогу провести урок? Убедила тебя, что, если Денис об этом узнает, то убавит мое жалование. И ты сама предложила мне пойти на обман: мне отлежаться и поспать – а ты, мол, займешь детей да выставишь, будто это я веду урок как обычно. Я лгала тебе, Саша! Едва ты ушла, я переоделась, тихонько выскользнула из дома и поехала к твоей матери!

– И вы попросили лакея вызвать вам экипаж якобы для хозяйки? – спросил Кошкин.

– Да… а позже напрочь от своих слов отказалась, и бедолагу уволили, решив, что он хочет оговорить Юлию.

– Экипаж доставил вас сразу на дачу?

– Нет… я сменила несколько колясок по дороге. Боялась, что извозчик позже вспомнит меня… совершенно напрасно, как выяснилось. Последнего я уговорила дождаться меня неподалеку от дома на Черной речке, на углу улицы. Представилась ему горничной и сказала, что помогаю барыне вещички перевезти на другую дачу, и что вернусь через час. Пообещала щедро наградить после, так ямщик даже помог мне вынести картины из дома да отвезти в Терийоки. Вот уж я переживала, что полиция станет его искать и нападет на мой след… – Елена хмыкнула. – Но снова напрасно – кажется, такая мысль вам и в голову не пришла, Степан Егорович?

Саша оглянулась на Кошкина – тот хмурился и делал пометки в блокноте. Отвечать он не стал.

– Что было дальше?

– Когда я добралась на Черную речку, стояло раннее утро. Ворота всегда запирали, но, повторюсь, я бывала там с Сашей и знала, как открыть их снаружи. Первым делом я заглянула в окно флигеля. Садовник и его сестра завтракали, и нужно было как-то их отвлечь. Тогда я постучала в дверь господского дома… Алла Яковлевна удивилась мне, но я сказала про трость – якобы она очень нужна мне. Тогда Алла Яковлевна пригласила меня в дом сама, сказала, что рада мне и хочет поговорить о чем-то… это было мне на руку. Я согласилась поговорить, но сказала, что забыла что-то у ворот и хочу вернуться, однако боюсь, что ее прислуга меня заметит и доложит Денису, а тот, мол, разозлится. Тогда она снова сама мне помогла: позвонила в колокольчик, и Ганс с сестрой вскоре явились. Пока Алла Яковлевна их отвлекала, я тихонько выбралась из дома и побежала к флигелю. Завтрак они не закончили, к счастью – чашки стояли на столе. Большая красная в горох принадлежала Маарике – это я помнила, а Ганс пил из простого стакана. Да, там была эта девочка… однако я знала, что она немая и не помешает мне. Строго пригрозила ей, а потом просто взяла ее лекарство и налила немного в стакан Ганса. Ну а после так же незаметно вернулась в дом. С девочкой все хорошо, я надеюсь?

– Да… – нехотя обронил Кошкин. – Хотя она все еще помнит вас. Что бы вы делали, если б девочка предупредила Ганса о лекарстве? Или просто вылила бы его, когда вы ушли?

– Я допускала это… – кивнула Елена, – а потому решила не тянуть время и действовать сразу, как коляска Ганса уедет. Я видела в окно, как Алла Яковлевна провожает их, машет рукой у ворот… тогда-то я и вышла. Подошла к ней. Она что-то говорила, снова вела меня в дом, а я шла следом и ждала, когда мы скроемся за кустами – чтобы с дороги не было видно. И тогда я ударила ее.

– Почему тростью?

– Она была у меня в руках… а о своем плане найти молоток я тогда забыла, признаюсь. Я была очень зла на свою свекровь в тот миг… я хотела закончить со всем поскорее.

– Сколько всего было ударов?

– Я не помню… четыре, пять… в первый раз я била сильно, яростно – за своего мальчика. За себя. Я ненавидела ее тогда всем сердцем. После первого удара она упала, но стала защищаться и… я вдруг испугалась того, что натворила. Остановилась, словно к месту приросла. Даже думала за доктором побежать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Но не побежали?

Елена мотнула головой:

– Она сумела подняться… пошатываясь ушла вперед. В садовницкую, где ее и нашли потом. А я так и стояла минуту или две. Потом поняла, что она все равно умрет. Кровь была всюду… даже на мне, благо я была одета в черное. Я знаю, что после таких ударов не выживают. Я подумала, если приведу доктора, то ей все равно не помочь – а меня арестуют. А потому я заставила себя следовать первоначальному плану. Вернулась в дом, отмыла руки и лицо от крови… нашла ключи. Удостоверилась, что решетка, соединяющая дом с винным погребом, заперта. Потом вышла опять и заперла на несколько оборотов дверь в садовницкую, чтобы она не выбралась. Ключи бросила в кусты… Потом взяла несколько вещей из ее комнат. Шкатулку с украшениями, часы, подсвечники, несколько картин… Нашла немного денег – их я отдала своему извозчику за помощь. Тот же извозчик отвез меня в Терийоки, где я побросала все добро в пруд за домом. И туда же бросила трость. Ну а после, поймав уже другого извозчика, поехала в парк, где, я знала, Саша в этот час гуляет с детьми. Там я сказала тебе, Саша, что мне уже лучше, а ты поверила, конечно. И даже, когда, спустя неделю, полиция опрашивала нас по поводу алиби – Саша, кажется, и не вспомнила об этом случае.

– Я действительно не вспомнила… – без сил согласилась Саша. – Елена много болела в апреле… и я часто ей подыгрывала, позволяя отдохнуть.

Но господин Кошкин не стал заострять на этом внимание. Он спросил:

– Вам кто-то помогал спланировать или совершить убийство, Елена Андреевна?

Саша, вздрогнув, подняла глаза на Николая, уже готовясь к худшему. Брат и сам, кажется, испугался. Разом побледнел. Но Елена, тоже поглядев на него, заверила:

– Что вы, нет. После того случая, в феврале, я знала, что Николай мне не помощник. Доверься я ему, он бы стал отговаривать, струсил бы. Загубил бы дело. Нет, он ничего не знал. Я лишь об одном попросила его: подкараулить на вокзале садовника, когда он посадит сестру на поезд, и отвезти в трактир. Напоить там как следует – на случай, если с лауданумом ничего не выйдет. Кто же знал, что Николай додумается отвезти его в тот самый трактир…

– Вы и впрямь ничего не знали, Николай Васильевич? И не догадывались? – спросил Кошкин.

Брат испуганно покачал головой:

– Нет… конечно, нет!

– Однако вы настаивали когда-то на вине Ганса, хотя знали, что он невиновен – раз сами были с ним в том трактире.

Брат смотрел затравленно и теперь уж начал краснеть:

– Я… я гнал от себя эти мысли. Не желал верить, что Елена хоть как-то причастна. И, потом, я не следователь! Полиция сама первым делом обвинила садовника! Я, было, подумал, что он убил матушку до или после того, как я встретил его на вокзале…

Господин Кошкин, слава Богу, напирать на него не стал – по крайней мере, в этот раз. Заговорил опять с Еленой:

– Вы добивались, чтобы полиция обвинила в убийстве садовника Ганса, – напомнил он, – но позже передумали и стали его выгораживать. Почему?

– Из-за завещания, конечно… – ответила Елена чуть слышно. – Я ненавидела Аллу Соболеву за предательство, но на убийство пошла по больше части из-за денег. Однако в начале лета поверенный зачитал ее завещание, и стало очевидно, что Николай ничего не получит. Что наследство она отписала своему пасынку, Денису. Выходит, все было напрасно. Я отчаялась тогда… и разозлилась пуще прежнего. Решила добиться своего во что бы то ни стало. Я начала убеждать Сашу, что Ганс невиновен, что расследование непременно нужно возобновить… Право, я не верила, что она чего-то добьется – но у нее получилось… – Лена горько улыбнулась и подняла мимолетный взгляд на Сашу. Робкий и стыдливой взгляд – так, пожалуй, Лена не нее еще никогда не смотрела. – Невесть как получилось. Да, конечно, я всегда знала, что родные недооценивают тебя, Саша, и что ты способна большее, на гораздо большее, чем быть приживалкой у братьев. Но, выходит, я сама не подозревала, на что ты способна…