Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

С весны 1939 года шли англо-франко-советские переговоры. Советский Союз добивался заключения равноправного тройственного договора, который мог бы предотвратить возникновение войны. Партнеры СССР за столом переговоров вынашивали иные планы – добиться такого соглашения, которое дало бы возможность толкнуть СССР на войну с Германией, а самим остаться в стороне. Американская дипломатия была полностью в курсе интриг Лондона и Парижа. Как Буллит в Париже, так и Кеннеди в Лондоне непрерывно советовали Кэ д’Орсе и Форин Оффис не вступать в равноправный союз с нашей страной.

Другое направление – Рузвельт лично взялся за то, чтобы побудить СССР таскать каштаны из огня в интересах Запада. Он вознамерился добиться того, чего не могли достигнуть английские и французские дипломаты. 30 июня он «пространно» внушал советскому полпреду для передачи в Москву, что заинтересован в благоприятном завершении московских переговоров. Разумеется, на условиях, надо понимать, выставленных Лондоном и Парижем. А чего ожидать от США? «Он делает все, что возможно при нынешнем составе конгресса, чтобы содействовать созданию демократического фронта, и готовит помощь жертвам агрессии»48. Слова и еще раз слова, к тому же весьма конфиденциально!

В критические месяцы Рузвельт не озаботился иметь посла в Москве! После отъезда Дж Дэвиса в первой половине 1938 года Вашингтон больше года тянул с назначением нового посла. Только в десятых числах августа 1939 года преемник Дж Дэвиса Л. Штейнгардт прибыл в Москву.

В Вашингтоне превосходно знали о том, что международная обстановка в высшей степени серьезна. Как пишут У. Лангер и С. Глисон, «едва ли какое-либо правительство в новейшее время имело больше разведывательной информации о положении дел за рубежом, чем американское правительство в этот критический период. Г-на Рузвельта и г-на Хэлла своевременно и полностью информировали. Едва ли будет преувеличением считать, что они находились в лучшем положении по сравнению с государственными деятелями других стран, зная все аспекты обстановки, и, если бы они сочли необходимым, они могли оказывать громадное влияние».

Так что же они делали? «К сожалению, – сетуют У. Лангер и С. Глисон, – нет достаточных сведений для реконструкции реакции и отношения президента и государственного департамента к этой важнейшей информации. Ввиду почти полного отсутствия записей совещаний в Белом доме или в государственном департаменте невероятно, чтобы когда-либо было найдено вполне удовлетворительное объяснение проблемы. Что было сказано работниками государственного департамента, или между Хэллом и Уэллесом, или президентом, или послам Кеннеди и Буллиту во время частных телефонных разговоров, вероятно, по большей части останется загадкой»49.

Как трудно писать историю! В 1952 году Лангер и Глисон не смогли даже опросить живых Уэллеса, Буллита, Кеннеди и «работников государственного департамента»!

Дж Дэвис, в 1939 году американский посол в Бельгии, по-видимому, не постиг тактику Вашингтона. Он был человеком, которого хорошо знали в Москве. Подводя итоги своей деятельности на посту посла США в СССР, Дэвис в июне 1938 года докладывал правительству: «Нет никаких сомнений в искренности и дружественности Советского Союза в отношении правительства США, и в значительно большей степени, чем к любой другой стране. Мой опыт пребывания здесь указывает, что, когда вопросы обсуждались между двумя странами в духе терпимости, взаимопонимания и дружбы, всегда был быстрый и великодушный ответ Советского правительства, если нужно было прийти к разумному соглашению»50.

Дэвис счел, что все дело в личностях, и в апреле 1939 года предложил свои услуги: выехать в Москву, чтобы двинуть англо-франко-советские переговоры. «Ни Франция, ни Англия, – писал он Хэллу, – не могут установить личные контакты с самыми авторитетными советскими политическими деятелями. Я убежден, что мне удастся не только повидаться с ними, но они поверят в мою искренность и справедливость». Дэвис предупреждал: «Медлить нельзя». Президент отклонил инициативу Дэвиса.

Он не затруднился объяснением, ибо объяснять пришлось бы слишком многое. Уже в канун войны ФДР проводит внешнюю политику двояко: личные, неизменно тайные, акции президента и через государственный департамент – для всеобщего сведения. Рузвельт пристально следил за переговорами в Москве, получая информацию из первых рук – от работавшего на американцев ответственного сотрудника посольства Германии в СССР. К середине августа ФДР узнал, что Гитлер намеревается предложить СССР заключить пакт о ненападении. Вне всяких сомнений, это повергло ФДР в смятение, на глазах рвалась многослойная ткань интриг Запада. Он посчитал себя в силах круто повернуть развитие событий, поощрить СССР к немедленной схватке с Германией.

ФДР со специальным курьером направляет послание в Москву. Из записи беседы народного комиссара иностранных дел с послом США в СССР 16 августа 1939 г. отчетливо видны методы ФДР, почитавшего себя тонким дипломатом: «Штейнгардт просит т. Молотова держать в секрете то, что будет им сегодня сказано. Рузвельт, начинает Штейнгардт, желал, чтобы все сказанное им Уманскому было бы достаточно ясно понято. То, что он хочет сообщить т. Молотову, представляет собой изложение личных объективных мыслей Рузвельта о современном международном положении. Штейнгардт подчеркивает, что изложение этих мыслей не является официальным заявлением Рузвельта, и еще раз напоминает о конфиденциальности беседы. Штейнгардт говорит, что эти взгляды Рузвельта не являются попыткой дать совет и они независимы от политики любой другой страны. Рузвельт не в состоянии принять на себя ответственность или дать уверения относительно шагов, которые намерены предпринять Англия и Франция в связи с переговорами с СССР. После этого введения Штейнгардт переходит к изложению взглядов Рузвельта. В случае войны в Европе и на Дальнем Востоке и возможной победы держав «оси» положение СССР и США безусловно и немедленно изменилось бы. В случае победы стран «оси» положение СССР, вследствие его географической близости к Германии, изменилось бы быстрее, чем положение США. По этой причине Рузвельт чувствует, что если бы было достигнуто удовлетворительное соглашение против агрессии между любыми другими державами Европы, то оно оказало бы стабилизирующее действие в интересах всеобщего мира».

На это Штейнгардту для передачи Рузвельту было сказано: «Нас не интересуют декларативные заявления в переговорах, нас интересуют решения, которые имеют конкретный характер взаимных обязательств по противодействию возможной агрессии». Посла заверили, что Советское правительство проявит живейший интерес к заявлению Рузвельта. В заключение посол просил «не разглашать никаких посланий Рузвельта», которые он будет передавать в Москве51. Что ему и было обещано. Только посланий от ФДР больше не последовало.

Двойная игра Запада, стремившегося связать Советский Союз неравноправными обязательствами и втравить его в войну с Германией, была разгадана Советским правительством.

23 августа 1939 г. подписан договор о ненападении между Германией и СССР. ФДР получил телеграмму об этом на борту крейсера «Тускалусы» – президент ловил рыбу. Прочитав сообщение, Рузвельт нахмурился, но рыбачившие с ним не дождались комментариев от президента.

Пакт вывел Советский Союз из-под удара. Западная дипломатия потерпела провал, но правительства Чемберлена и Даладье попытались в последний момент договориться с Гитлером – организовать новый Мюнхен, на этот раз за счет Польши. Они обратились в Вашингтон за поддержкой: побудить Варшаву сдать позиции. Ну, конечно, горько усмехнулся Берли в кругу советников ФДР, американское обращение к полякам должно бы начинаться так: «Ввиду того что требуется ваше самоубийство, не откажите и т. д.» ФДР и не помышлял о таком ходе, но счел необходимым с прицелом на будущее (нельзя запятнать репутацию США!) направить 24 августа платонические призывы к Гитлеру и президенту Польши Мосцицкому воздержаться от применения силы. Лондону и Парижу одновременно было очень серьезно сказано, что США не считают больше необходимым способствовать умиротворению. Больше того, если Англия и Франция не объявят войну Германии в случае ее агрессии против Польши, они, в свою очередь, не смогут рассчитывать на американскую помощь. Как сказал после войны Кеннеди, «ни французы, ни англичане никогда бы не сделали Польшу причиной войны, если бы не постоянное подстрекательство Вашингтона… В телефонных разговорах летом 1939 года президент непрерывно предлагал (Кеннеди. – Н. Я .) подложить горячих углей под зад Чемберлену»52.

Дневник Икеса в этот период пестрит записями такого рода: члены правительства собрались вечером за картами и коктейлями в Овальном кабинете Белого дома. Принесли телеграммы. Прочитав одну из них, ФДР «поднял глаза и произнес: «Война будет объявлена в полдень завтра». Все были рады, этой перспективе не потому, что хотели войны как таковой, а потому, что, считая ее неизбежной в конечном счете, мы полагали, что для Англии и Франции будет лучше вступить в войну по возможности скорее»53 (запись 9 августа 1939 г.). И все же откуда такая кровожадность? Соотечественникам лучше знать друг друга. Послушаем профессора Ч. Тензила. Его вердикт: «По-видимому, есть только одно логическое объяснение стремлению Рузвельта к миру во время Мюнхена и его давлению, чтобы Англия, Франция и Польша выступили против Германии в 1939 году, что, как ему было известно, означало войну Это объяснение заключается в следующем: президент вовсе не хотел, чтобы в Европе началась война, которая могла бы закончиться так быстро, что Соединенные Штаты не успели бы вмешаться. В сентябре 1938 года против Гитлера могли бы выступить французская, английская, русская и чешская армии, которые разгромили бы его довольно быстро. К лету 1939 года обстановка коренным образом изменилась: Россия заключила договор с Германией, а чешская армия исчезла. Война, начавшаяся в 1939 году, могла бы бесконечно затянуться»54.