Constanta - Марьяна Куприянова

подцепила, всего лишь рискнув предположить, что он тебе говорил – и ведь заметь, ей было просто это сделать, учитывая то, что она не понаслышке знает его отношение к тебе: вспомни тот день, когда она вышла в слезах из его кабинета. Кто знает, что он ей говорил там? Может, она с его слов поняла, насколько он тебя любит, обзавидовалась и решила расстроить ваши отношения грубой, но попавшей в точку ложью.

– Допустим. А родинка?

– Не знаю даже, откуда она может это знать, – признался Валера. – Разве что от жены, но это, ты сама понимаешь, уж совсем нежизнеспособный вариант.

– М-да.

– И что планируешь делать?

– Я же сказала: академ, работа, живу с тобой.

– Я имел в виду Довлатова.

– Не хочу его знать. Не хочу быть подстилкой на ночь. Не верю я в то, что он меня любит.

– Яна. Ну вот сама посуди. Даже если он и до встречи с тобой гулял от жены, что это меняет лично для тебя?

– Я не умею и не хочу делиться.

– Но ведь все это в прошлом – теперь он только твой. Может, ты заставила его измениться?

– Этого не может быть, такие мужчины не меняются. Тем более, я не верю, что могу кого-то изменить… Я для этого слишком… слишком проста и несуразна. Я сама не люблю себя, и поэтому для меня удивительно, когда кто-то говорит, что любит меня.

– Ну и зря ты так. Себя надо любить.

– Эгоизма мне хватает. А вот другой, адекватной любви к себе, которая строилась бы не на покрывании пороков, а на воспоминаниях о хороших поступках, нет. Детские комплексы.

– Кстати, что с родителями теперь?

– Ой, да ничего. Может, помиримся. Когда-нибудь.

– Я вот еще чего не понимаю: если Довлатов такой мудак, нахер он такое твоим родителям сказал? Что-то не слишком его поступки вяжутся с той личиной, в которой представила его тебе староста. Надо иметь собственную голову на плечах, Яна. И не верить врагам ни в коем случае.

– Сама не знаю, почему, но я ей верю.

– Хотя, если быть объективным, – начал Валера, подливая себе и мне кипятка, – если смотреть на ситуацию в целом, то все можно объяснить. Я имею в виду его благородство. Платил за лечение? Ну, потому что человек добрый, потому что реально хотел твоего выздоровления, а родителей рядом не было. Подумал, девочке нужна срочная помощь, почему бы мне не помочь, пока я тут, а потом рассчитаемся. Настойчивость по поводу сотрудничества – тут все понятно, ты умная и перспективная, вот и весь секрет. Родителям такое ляпнул – ну, с кем не бывает в пылу горячки. Возможно, он и правда в тот момент так считал. А то, что он везде тебя ищет и за тобой бегает – это, как водится, обычная мужская охота: завоевать, чтобы было полностью твое, а потом бросить.

– Какие же вы, мужики… суки.

– А бабы – просто стервы и обманщицы, – улыбнулся Валера, рассматривая меня из-за кружки.

Я грустно усмехнулась.

– У тебя нет лишней сим-карты и телефона?

– Конечно, всегда ношу в заднем кармане, – ухмыльнулся Валера, сделав рукой смешной жест. – Хотя старенький телефон где-то валялся. Надо поискать. На симку могу занять тебе.

– Да у меня есть немного. Должно хватить. Сходишь со мной?

– Разумеется. Я тебе даже с поиском работы помогу.

– Очень интересно, пошли, по пути расскажешь.

Разобравшись с сим-картой, мы купили продуктов, чтобы два таких троглодита в одном помещении не умерли с голода. Странно, но я заметила, как, стоя на кассе, Валера бросил мимолетный взгляд на стенд с презервативами. Меня это развеселило – похоже, мы с ним были на грани веселого вечера. Но разумеется, ничего покупать не стал. Только подумал об этом, и, как любой мужик, успел представить. Я тоже успела. И не могу сказать, что мне не понравилось – хотя, скорее всего, эта мысль не показалась мне отвратительной не из симпатии к Валере как к мужчине, а из желания отомстить.

Вернувшись на квартиру, я первым делом позвонила Ольге и отчиталась по ситуации. Та потребовала «личной аудиенции», потому что слишком загорелась узнать подробности случившихся со мной за столь короткий срок событий. Я не удержалась и рассказала ей все – на разговор ушло не менее полутора часов, в течение которых Валера то и дело закатывал глаза к потолку, вынужденный выслушивать наши параноидальные бредни.

Реакция Ольги была однозначной – она сказала, что я вспыльчивая дура, которая поторопилась с выводами и пожалеет об этом. Я не стала ее переубеждать, оставаясь при своем мнении, как и всегда, и оповестила о своих планах на будущее.

После Валера рассказал мне о свободной вакансии, которая была у него на примете – должность администратора в каком-то маленьком косметическом салоне. Работа непыльная, «писульки в журнале малевать», как выразился он. Зато заработок стабильный – двадцатка в месяц. Это меня устраивало, и я решила завтра же пойти на собеседование, пока такое солнечное местечко у меня не вырвали из зубов.

Рядом с другом я немного отвлекалась от переживаний – Валера скрашивал своим присутствием мое духовное увядание. Он мне по-настоящему дорог, я люблю его как брата.

Мы бесились и не спали до двух ночи, но каждую минуту, каждую улыбку щемящее сердце напоминало мне о боли. Сложно прятать в себе такое, но рыдать при Валере я точно не стала бы. Глядя на его ужимки, слушая его речь, чувствуя его дружелюбную ауру, невольно начинаешь растягивать губы от уха до уха, хотя мысли в голове в этот момент все равно не радужные.

***

Утром был сушняк, хотя мы не пили.

Ночью горло пересохло, и, едва открыв глаза, я поняла, что сейчас умру, если не промочу горло. У Валеры было то же самое. Наперегонки мы побежала в ванную и поливали друг друга из душевого крана. Я приготовила завтрак, пока он мылся, мы поели и разошлись каждый по своим делам: он в универ, я – на собеседование.

Второй этаж симпатичной лилово-лимонной многоэтажки в пастельных тонах, в соседнем районе. Вверх по левой лестнице, поворот налево, кабинет 207. Я постучалась без колебаний.

– Войдите, – приветливо позвали изнутри, достаточно громко, чтобы я услышала сквозь лаковую дверь из красивого дерева, которую толкнула от себя, настраивая лицо на наиболее дружелюбный лад.

– Доброе утро, я на собе…

Я остолбенела и замолчала. Женщина поднялась с кресла, прижимая дрожащий подбородок к шее. Сзади на стене висели грамоты и похвальные листы в аккуратных рамочках, кабинет был