На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

И все равно, лучше дождаться, пока ребенок не наткнется на такой случай, когда, пользуясь своим способом, не сумеет решить задачу – вот тогда он будет готов услышать от учителя: «Посмотри, ты получишь искомый результат, если прибегнешь к другому способу, который я тебе сейчас покажу». Каждый человек ищет свои методы…

Сталкиваясь со случаями школьных провалов, руководители системы образования задают неправильный количественный вопрос: «Что делать, чтобы уменьшить их число?» Правильнее было бы спросить: «Почему происходят все эти неудачи?» Говорят, что у учеников отсутствует «мотивировка», что у них нет никакого интереса к тому, что им предлагают. Это не означает, что они лишены любознательности. Проблема в том, чтобы нащупать, где дремлет в ожидании своего часа эта невостребованная ребенком любознательность.

Человека всегда что-нибудь интересует – всегда. Иногда он пассивен только с виду. Сколько детей в так называемых «активных» классах только, кажется, и делают, что глазеют на других, и больше их ничего не интересует! А потом, спустя полгода, в один прекрасный день они справляются с заданием так же хорошо, как если бы выполняли все упражнения, – просто потому, что внимательно смотрели на других и отождествляли себя с ними. В сущности, они были внимательны, но приберегая силы на потом, выглядели вялыми и отсутствующими. Это не более удивительно, чем то, что одни дети начинают пытаться говорить, пусть неуклюже, но сразу, избавляясь от ошибок постепенно, в то время как другие заговаривают только после восемнадцати, двадцати или даже тридцати месяцев, но зато сразу обнаруживают прекрасное владение синтаксисом. Все зависит от того, есть ли у ребенка общение и интересуется ли он тем, о чем говорят взрослые между собой, что они говорят ему, что ему предлагают. Дети включены в мимическое, жестовое, эмоциональное общение. Поэтому, господа педагоги, не паникуйте, не переучивайте ребенка говорить. Просто говорите при нем сами о том, что вас интересует, вместо того чтобы заставлять его говорить о том, что якобы должно интересовать его, ребенка.

В конце концов, наименее извращенное обучение – это то, которое основано прежде всего на примере и в наименьшей степени на указаниях учителя, если только они не обусловлены просьбой самого ученика и не подаются в такой форме: «Ты можешь принять их или отбросить, я дал тебе эти указания, поскольку ты меня попросил, вот и все!»

Некоторые дети, видя мимикрию остальных, не желают заниматься подражанием; может быть, их удивляет и возмущает вид всех этих попугаев, всех этих ученых мартышек. «Хорошие ученики», по всей видимости, это те, кто очень рано усвоил, что от них требуется исполнять роль в социальной комедии, что через это надо пройти; они не строят иллюзий, но проделывают все, что надо. А у других детей просто-напросто более диссоциированное сознание: они помнят правила игры, но не могут тут же их применять. И только намного позже они научатся, исполняя роль, за которую их похвалят, не отождествлять себя с этой ролью, а оставаться самими собой.

Опросили бывших учеников класса Жоржа Помпиду в лицее Генриха IV; оказалось, что первые ученики превратились в спокойных чиновников, а из лентяев вышли динамичные руководители предприятий. Выяснилось, что в активной жизни те отстающие, которых до мая 1968 года называли в школах «тупицами», не хуже, а то и лучше «отличников» умеют блеснуть, когда это нужно, способны продемонстрировать знания, ослепить собеседника, заговорить с ним на одном языке. Они научились этому гораздо позже, но владеют этим умением, потому что не задушили в себе того, что в них было заложено. В школе они отказывались рассматривать формулы теоретического знания как инструмент. Они научились добиваться власти уже потом, в процессе деятельности[164].

Исследовать на примере одного поколения социальные итоги школьной дискриминации – волнующее занятие. Поражаешься, обнаруживая, что с кем стало: бывшие хорошие ученики окончили престижные университеты, а теперь занимаются рутинной работой; а бывшие лентяи сегодня превратились или в маргиналов (но по-своему довольны жизнью), или, напротив, в созидателей, в организаторов и вдохновителей экономической жизни, хотя в юности слыли разгильдяями. Насколько сдали с годами блестящие ученики, настолько «тупицы» преуспели в жизни, берясь за самые неожиданные, не предусмотренные их профессиональной ориентацией задачи. Эти люди сохранили свою оригинальность, хотя им и пришлось до некоторой степени испытать на себе презрение своих однокашников.

Следовало бы дать детям возможность интересоваться самыми разными вещами, для этого им нужно свободное время и свобода либо действовать, либо наблюдать за теми, кто действует; и в процессе общего овладения знаниями они должны иметь возможность следовать своему желанию: «Мне бы хотелось сдать такой-то экзамен». – «Пожалуйста, мы включим его в твой школьный план». Вместо этого наша школа упорствует в своих заблуждениях и прогоняет под кавдинским ярмом[165] экзаменов всех одновременно и в одном и том же возрасте.

Эталонный взрослый

Чаще всего воспитатель склонен замечать только негативное. Так бывает, когда читаешь биографию преступника: все оборачивается против него. Воспитатель выискивает «вещественные доказательства», а между тем важно как раз то, что человек чувствует, что происходит у него внутри. Когда воспитатель потерпел сиюминутную неудачу, кто знает, не означает ли это, что воспитуемый, укрываясь от вуайеризма, который во имя контроля пытается применить к нему наставник, крепнет и набирает силу, чтобы расцвести позже, когда избавится от этого воспитателя? Часто ребенок в семье кажется апатичным, вялым – воистину, лежачий камень, под который вода не течет. А позже, вырвавшись из своей среды, такие дети просыпаются. В таких случаях полезно пожить в чужой семье за границей. В результате наблюдений над другими людьми и заимствования других ценностных моделей у ребенка внезапно проявляется новый образ мышления и новые представления о жизни, которых он сам за собой не знал. И дети совершенно меняются, оставаясь в то же время прежними в качестве субъектов. У них происходит бессознательная перемена в манере налаживать отношения с людьми… и понимать людей. Все, что раньше представлялось им абсолютным, приобретает для них относительность. По-моему, важно как можно раньше развивать у ребенка его автономию, знакомя – избегая навязывания – с разными видами деятельности и людьми или группами, контактируя с которыми ребенок, будучи независим и самостоятелен, сможет и сам чем-то заняться. Эталонный взрослый, чья жизнь представляется образцом для подражания, не претендует на то, чтобы научить методу, единственно верному методу, – что было бы антипедагогично, – но он проявляет интерес к собственному труду, которым занимается ежедневно. Если мать увлечена тем, что делает сама, и при этом разрешает ребенку интересоваться другими вещами, не надзирая за ним и не заставляя двигаться именно в этом, а не в каком-либо ином направлении, этот ребенок берет пример с людей, которые нашли для себя смысл в жизни и которые, как он убеждается, счастливы. Точно так же преподаватель, который интересуется определенной отраслью знания, не будет донимать детей, которые этим предметом не интересуются. Ни в коем случае! Он увлечен своим предметом, излагает его, хочет заразить учеников вирусом своей увлеченности; некоторые поддаются, но он и не думает презирать неподдающихся, строптивых – он оставляет их в покое: пускай читают комиксы… «Я не заставляю тебя интересоваться тем, что я делаю, но многих твоих товарищей это интересует. Так что не мешай им!» В итоге те, кого можно «заразить», «заражаются», пускай не сразу, а в течение года, остальные же, те, что остаются равнодушны, занимаются другими вещами, но не оказываются отверженными. К сожалению, большинство педагогов вместо того чтобы спросить себя: «Способен ли я заинтересовать, увлечь?» – изгоняют из класса или ругают невнимательных и рассеянных: «Ты мне мешаешь, ты мне возражаешь… Тебе не интересно… Ты заслуживаешь только презрения». В Доме-музее Сезанна невозможно без волнения видеть школьные задания этого великого художника тех времен, когда он был учеником коллежа, – какие на них красуются отметки и презрительные замечания его учителей! И как, должно быть, горько и тревожно было этому ученику, который уже был нацелен в своей жизни на занятия тем самым предметом, к которому за ним не признавали ни малейших способностей. Не признавали все его учителя рисования – один за другим!

Важно как можно раньше развивать у ребенка его автономию, знакомя без навязывания с разными видами деятельности, людьми или группами.