Нелюдь - Дмитрий Петров

— Ты теперь подумаешь, что я — такая же ненормальная, как и все остальные незамужние женщины, — сокрушенно произнесла Хельга. — Они страдают от того, что не имеют семьи и готовы на все, чтобы повеситься на шею любому…

— Я знаю, что ты не такая, — возразил я. — Не говори глупостей, Хельга.

Перепад ее настроения показал мне, как она волнуется, рассказывая мне свою историю.

— Мне ведь больше некому все это рассказать, — как будто прочитав мои мысли, сказала, оправдываясь, Хельга. — Просто ты хорошо ко мне относишься, и мне показалось, что я тебе не безразлична.

— Конечно, это так и есть, — сказал я. Мне очень хотелось как-то выразить свое к ней теплое отношение, и я принялся гладить ее по голове, по золотистым волосам. Она доверчиво, как девочка, прижалась ко мне плечом, и я обнял ее правой рукой. «Сколько личностей в этой женщине, — думал я с любовью. — Она и блестящая дама, и остроумный собеседник, и маленькая девочка, которая одинока и нуждается в ласке…»

— Дай мне сигарету, — попросила Хельга. Она прикурила от моей зажигалки и продолжила:

— Я очень сильно привязалась к Линде. Мне было больше никого и не надо. Я смотрела сквозь мальчиков и даже не хотела о них думать. Стоило мне вспомнить Роберта, и я вся содрогалась от брезгливости. Как он тогда сказал мне — «сучка»… Этой обиды я не могла простить всем мужчинам, вместе взятым. А наших ласк с Линдой мне было более чем достаточно. Другое дело, что Линда была своеобразная женщина. По-эстонски даже нет такого слова, чтобы точно определить, что же она такое. По-русски таких слов много — оторва, оторванка, прошмандовка, халда… Есть и другие слова.

Хельга усмехнулась и взглянула на меня:

— Хорошо я выучила за последние годы русский язык? — Она хмыкнула. — Так вот, Линда была настоящей оторвой… Она любила меня и старалась делать так, чтобы мне было с ней хорошо. Но она и пользовалась тем, что я слишком к ней привязана. Ведь у нее был еще мужчина, мой папа, и, наверное, другие мужчины временами — тоже… Я была ей нужна скорее для разнообразия. А у меня не было никого, кроме Линды. И что хуже всего, я не представляла себе никого другого. Уж мужчину — меньше всего.

Это и называется стать настоящей лесбиянкой. Мне потом приходилось встречать нескольких лесбиянок, и я поняла, что есть два типа. Один — это то, что Линда. То есть у них есть и мужчины и женщины. Они просто всеядны в сексуальном отношении. Их большинство среди лесбиянок, и, строго говоря, их и лесбиянками назвать трудно. Просто очень чувственные женщины.

А я под влиянием Линды и обстоятельств становилась полной лесбиянкой. Парни перестали меня интересовать, и я даже не могла представить себе, как бы это было. Конечно, тут главную роль сыграл мой первый неудачный опыт, который так больно задел меня и заставил страшиться нормального секса.

Линда понимала свою власть надо мной и использовала ее в своих интересах. Она спихнула на меня всю домашнюю работу. Она говорила: «Хельга! Сделай то и сделай это, а потом мы поласкаем нашу маленькую девочку».

И я не могла ей ни в чем отказать.

И еще — она постепенно перестала ласкать меня сама. Это было уже ей затруднительно, и она решила не напрягаться. Постепенно она стала говорить: «Сделай то и сделай это, а потом я позволю тебе себя поласкать».

И меня стало устраивать и это. Теперь я как бы обслуживала в постели Линду. Когда ей хотелось, она звала меня и предлагала ползти к ней в постель или даже ласкать ее в других местах. И я делала это с восторгом поначалу, потому что с кем же еще я могла получить наслаждение, как не с моей первой учительницей в делах страсти?

Папа ничего не знал и не догадывался о наших отношениях. Да ему все становилось безразлично. Он спивался. Не слишком быстро, но зато наверняка.

Эстонцы вообще слабее на водку, чем русские. Если уж эстонец запил, то это почти всегда тягостное и жалкое зрелище. Эстонцы все делают слишком добросовестно…

Атмосфера в нашем доме постепенно перестала мне нравится. Вечно пьяный папа, не обращавший на меня никакого внимания и катящийся в пропасть. Линда, которая уже начала понимать, что добра тут не будет, и потому начавшая смотреть «на сторону»…

Линда уже поняла, что работать на своей богатой должности папе осталось не долго — до первой таллинской проверки… А после увольнения папе уже не подняться наверх. Именно так, кстати, все и случилось.

Так что теперь Линда «гуляла» налево от моего папы, у которого остался только один интерес в жизни — бутылка вырусской крепкой…

А я как раз в это время закончила школу. Стоит ли говорить тебе о том, что ты и сам знаешь? Я собиралась стать врачом и потому намерилась поступить в мединститут. Только мне захотелось поехать в Ленинград, а не в Тарту, где, может быть, мне и было бы легче учиться. Но Тарту слишком напоминал бы мне о моем детстве.

Вот я и последовала примеру Оскара Лутса, который в свое время тоже предпочел Петербург Дерпту…

Можно, конечно, было бы и вовсе никуда не ездить и просто остаться на родине, и в конце концов выйти замуж за какого-нибудь простака, эдакого современного Тийта Хундипалу, который любил бы меня всю жизнь и обеспечивал. Но мне хотелось стать доктором.

И я приехала в Питер, где и познакомилась с тобой. Вот вскоре после того, как мы расстались, я сошлась с Левой Рахлиным.

О, это я прекрасно помнил. Мне тогда было уже безразлично, с кем гуляет Хельга, но все же я отметил, насколько они не подходили друг другу с Левой. Хельга — настоящая северная красавица, а Лева был как хорек — маленький, с крысиной мордочкой и вечно слюнявыми губами. Правда потом, когда я встречал его на последних курсах института, он заматерел, приобрел больше черт мужественности. И тем не менее, разница между молодыми супругами была слишком очевидной и тогда. Другое дело, что меня это уже мало интересовало. Знал бы я тогда, через сколько лет мне предстоит встретиться с Хельгой и выслушать ее историю!

— Он был так хорош, как мужчина? — поинтересовался я, стараясь вызвать в своей памяти образ Левы.

— Пожалуй, да, — ответила Хельга. — У него немного подкачала внешность, но ведь и меня можно понять. Мне очень хотелось найти свое счастье, переломить как-то ту дурную тенденцию в сексе, которая у меня наметилась. Может быть, ты помнишь, что я оставалась совершенно холодна тогда, во дворе, под твоими поцелуями…

Да, это я помнил хорошо, и сейчас мне только оставалось удивляться тому, какая перемена произошла в Хельге за эти годы. Теперь это была поистине страстная женщина.

— Этим я и обязана Леве, — сказала Хельга. — Как бы там ни было, а ему удалось разбудить мою чувственность. Он был очень физиологичен, очень… И под его ласками я расцвела. В нем было что-то от Линды, то есть я имею в виду, что он был такой же чувственный и ласковый, как она. И в то же время он, несомненно, был мужчиной со всеми соответствующими повадками. Ты понимаешь меня?

Я плохо понимаю мужскую сексуальность. Что я мог ответить Хельге на ее слова? Что я понимаю, как ей было хорошо с Левой Рахлиным? Я это вряд ли мог понять, да и не был уверен, что мне очень уж хочется пытаться.

— Мы с Левой работали в одной больнице и жили здесь, в моей теперешней квартире. Дело в том, что его родители уехали в Германию еще раньше его, и мы жили тут вдвоем. И так продолжалось несколько лет.

— Ты больше не занималась лесбийской любовью? — спросил я.

— Нет, я очень не хотела возвращаться к прежнему, — ответила Хельга. — Я так старалась измениться. Я говорила себе, что наконец-то с Левой я стала нормальной женщиной и всем довольна. Это так и было, я чувствовала радость обычного секса, и мне его было вполне достаточно. А может быть, тут сказалось еще и то, что я просто не встречала лесбиянок.

Одним словом, все было нормально до тех пор, пока не приехала Линда. Она к тому времени ушла от моего отца и жила одна. И однажды она позвонила и попросила разрешения приехать на месяц в гости и посмотреть Питер. Что же мне было ей ответить? Конечно, она ведь была моя старая подруга, с которой меня, как ты сам понимаешь, связывало очень многое.

Она приехала, и я сразу заметила, насколько сильно она изменилась. Теперь она стала властная, насмешливая женщина. Она получила повышение по службе и стала заместителем директора ресторана, в котором работала. Наверное, и это повлияло на ее натуру.

Мы гуляли с ней по городу, когда у меня было время, я ей все показывала. О прежнем она и не заикалась, и в общем-то я была рада этому. Хотя, не скрою, иногда у меня возникала шаловливая мысль как-нибудь попробовать повторить наши утехи юности.

Линда похорошела, пополнела, и мне хотелось подчас попробовать поласкать ее тело, как прежде бывало так часто.

Но разговоров об этом не заходило, и я, право, не знала, радоваться мне этому или грустить…