Колесо страха - Абрахам Меррит

Это меня задело; я снова ощутил смесь гнева и ненависти, схватил ее за руку.

— Не потому что испугался вас, белая ведьма. Я мог задушить вас во сне.

Она спокойно спросила, у губ ее появились ямочки:

— Почему ж вы этого не сделали?

Я отпустил ее руку.

— Такая возможность по–прежнему есть. Вы нарисовали в моем спящем мозгу удивительную картину.

Она недоверчиво смотрела на меня.

— Вы думаете… вы не считаете ее реальной? Вам кажется, древний Ис не реален?

— Не более реален, Дахут, чем мир, в котором живут люди на этой яхте. По вашему приказу… или приказу вашего отца.

Она серьезно ответила:

— Значит, я должна убедить вас в его реальности.

Все еще с гневом я сказал:

— Он не более реален, чем ваши тени.

Она еще более серьезно ответила:

— Тогда и в их реальности я должна вас убедить.

Я тут же пожалел, что сказал о тенях. И ее ответ меня не успокоил. Я проклинал себя. Не так нужно играть эту игру. Никакого преимущества я не получу, ссорясь с мадемуазель. Наоборот, это может навлечь несчастье на тех, кого я пытаюсь от него спасти. Что скрывается за ее обещанием убедить меня? Она обещала относительно Билла, выполнила свое обещание, и вот я здесь расплачиваюсь за это. Но ведь об Элен она ничего не обещала.

Не так я должен себя вести; более убедительно; без оглядки. Я взглянул на мадемуазель и с угрызениями совести вспомнил об Элен. Если Дахут захочет участвовать в игре, то я получу очень своеобразную компенсацию за отказ от Элен. Но я тут же постарался не думать об Элен, как будто мадемуазель могла прочесть мои мысли.

Существует только один способ убедить женщину.

Я встал. Взял бокалы, свой и Дахут, и бросил их на палубу, разбил вдребезги. Подошел к двери каюты и повернул ключ. Подошел к Дахут, поднял со стула и перенес на диван под иллюминатором. Она обняла меня за шею, подняла ко мне губы… закрыла глаза…

Я сказал:

— К дьяволу Ис и все его загадки! Я живу сегодня.

Она прошептала:

— Вы меня любите?

— Да.

— Нет! – Она оттолкнула меня. – Когда‑то давно вы меня любили. Любили, хоть и убили. Но в этой жизни не вы, а владыка Карнака был моим возлюбленным той ночью. Но я знаю – и в этой жизни вы будете любить меня. Но должны ли вы снова меня убить? Не знаю, Алан… не знаю…

Я взял ее руки, они были холодны; в глазах ни насмешки, ни забавы, только смутное удивление и легкий страх. И ничего в ней нет от ведьмы. Я почувствовал, как шевельнулась жалость: что если она, подобно всем остальных на яхте, жертва чьей‑то злой воли? Де Кераделя, который называет себя ее отцом… Дахут лежала, глядя на меня, как испуганная девочка… она была прекрасна…

Она прошептала:

— Алан, любимый… и для вас, и для меня было бы лучше, если бы вы не ответили на мой призыв. Неужели это из‑за той тени, которую я наслала на вашего друга?.. Или у вас есть и другие причины?

Это укрепило мою решимость. Я подумал: «Ведьма, ты не так уж умна».

И сказал, как бы с неохотой:

— Есть и другие причины, Дахут.

— Какие же?

— Вы.

Она откинулась со смехом – смех маленьких шаловливых волн, беззаботный и жестокий.

— Вы странно ухаживаете за мной, Алан. Но мне это нравится… я знаю, что вы говорите правду. А что вы на самом деле обо мне думаете, Алан?

— Я думаю, что вы подобны саду, который вырастили под красным сердцем дракона за десять тысяч лет до постройки Великой Пирамиды… и лучи этого сердца освещали самый священный и тайный алтарь… таинственный сад, Дахут, наполовину морской… и листва на деревьях не шелестит, а поет… и цветы его могут быть злыми, а могут и не быть, но они не полностью принадлежат земле… а птицы в том саду поют странные песни… трудно войти в этот сад… еще труднее найти его сердце… и самое трудное – найти выход и спастись.

Она склонилась ко мне, с широко раскрытыми сверкающими глазами, поцеловала.

— Вы так обо мне думаете! Это верно… а владыка Карнака так меня и не понял… вы помните больше, чем он…

Она схватила меня за руки, прижалась грудью.

— Эта рыжеволосая девушка… забыла, как ее зовут… она ведь не похожа на такой сад?

Элен!

Я равнодушно ответил:

— Земной сад. Ароматный и приятный. Но оттуда нетрудно найти выход.

Она отпустила мои руки и некоторое время молчала; потом вдруг сказала:

— Идемте на палубу.

Я с беспокойством последовал за ней. Что‑то не так. Что‑то я сказал или не сказал насчет Элен. Не знаю, что бы это могло быть. Я посмотрел на часы. Уже больше четырех. На море туман, но яхта не обращает на это внимания; мне показалось даже, что она идет быстрее. Мы сели на палубе в кресла, и я сказал об этом мадемуазель. Она с отсутствующим видом ответила:

— Неважно. Туман для нас не опасен.

— Но скорость кажется опасной.

Она ответила:

— Мы должны к семи быть в Исе.

Я тупо повторил:

— В Исе?

— Да. Так мы назвали наш дом.

Она снова замолчала. Я смотрел на туман. Странный туман. Не проносится мимо нас, как обычный. Казалось, движется вместе с нами, сопровождает нас.

Движется вместе с нами.

Мимо проходили моряки с пустыми глазами и лицами. Мне показалось, что я вижу кошмар, что это какой‑то призрачный корабль. современный летучий голландец, отрезанный от всего мира, подгоняемый невидимыми, неслышимыми, неощущаемыми ветрами. Или его подталкивает какой‑то гигантский пловец, ухватившись рукой за корму… а грудь этого пловца – окруживший нас туман. Я посмотрел на мадемуазель. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спит.

Я тоже закрыл глаза.

Когда я открыл их, яхта стояла. Ни следа тумана. Мы находились в небольшой гавани между двумя скалами. Дахут трясла меня за плечи. Оказывается, я уснул. Это все морской воздух, сонно подумал я. Мы сели в шлюпку и высадились на пристани. Поднялись по лестнице, бесконечно длинной, как мне показалось. В нескольких ярдах от начала лестницы стоял старый длинный каменный дом. Он был темен, а за ним я не мог разглядеть ничего, кроме деревьев, уже наполовину лишившихся осенней листвы.

Мы вошли в дом, и нас встретили слуги, с такими же расширенными зрачками и невыразительными лицами, как и у экипажа «Бриттис».

Меня отвели в мою комнату, и лакей начал распаковывать мои вещи.

В том же оцепенении я переоделся к обеду. Только один раз во мне пробудилось сознание: я случайно задел рукой кобуру Мак Канна.

Смутно помню этот обед. Де Керадель встретил меня исключительно вежливо и приветливо. За обедом он много говорил, но пусть меня повесят, если я помню, о чем. Время от времени из окутавшего меня тумана выплывали лицо и большие глаза мадемуазель. Время от времени я думал, что меня чем‑то напоили, но мне казалось это неважным. Я сознавал только, что нужно отвечать на вопросы де Кераделя, но другая часть моего сознания, нормальная часть, как будто не затронутая странным параличом, заботилась об этом, и у меня сложилось впечатление, что она делала это удовлетворительно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});