Дракула - Брэм Стокер

— Что случилось? Расскажите мне все! — крикнул он после паузы. — Доктор Ван Хелзинк, вы, я знаю, любите Мину. О, спасите ее как-нибудь! Это не могло зайти слишком далеко! Охраняйте ее, пока я побегу искать Его.

Мина в своем страхе, ужасе и горе почуяла опасность для мужа; тотчас же, позабыв о себе, она ухватилась за него и закричала:

— Нет, нет, Джонатан, ты не должен оставлять меня! Я так настрадалась сегодня ночью, что не в силах буду пережить опасения за тебя. Ты должен остаться со мной. Оставайся с нашими друзьями, которые поберегут тебя!

Когда она говорила, ее лицо выражало безумие; он уступил ей, и она страстно прижалась к нему.

Ван Хелзинк и я старались успокоить их обоих. Профессор поднял свое маленькое золотое распятие и произнес с удивительным спокойствием:

— Не бойтесь, дорогая. Мы здесь; и пока вот это возле вас, ничто нечистое не может приблизиться к вам. Вы сегодня в безопасности; а мы должны спокойно посоветоваться, что делать дальше.

Она задрожала и умолкла, опустив голову на грудь мужа. Когда она подняла голову, его белая ночная одежда была запятнана кровью в том месте, куда прикоснулись ее губы и куда упали капли из маленькой ранки на шее. Как только она увидела это, то отодвинулась с тихим плачем и прошептала сквозь приглушенные рыдания:

— Нечистая, нечистая! Я не должна более прикасаться к нему или целовать его! О, как мог случиться такой ужас! Ведь теперь я его злейший враг, прикосновения которого он имеет полное основание бояться!

На это он ответил решительным тоном:

— Глупости, Мина! Мне стыдно слушать такие речи. Я не желаю слышать этого от тебя, и не буду слушать. Да судит меня Господь по делам моим, да накажет меня еще более горьким страданием, чем нынешнее, если когда-либо по моей вине или воле что-нибудь встанет между нами!

Он открыл объятия и прижал ее к своей груди; и она оставалась так некоторое время, тяжело вздыхая. Он глядел на нас поверх ее опустившейся головы грустными, полными слез глазами; на губах его мелькала горькая усмешка. Немного погодя ее вздохи стали реже спокойствием, которое, как я чувствовал, давалось ему с большим трудом и страшно напрягало нервы:

— А теперь, доктор Сьюард, расскажите подобно все, что произошло. Я знаю главное; расскажите мне подробности.

Я точно передал ему все случившееся, и он слушал с кажущимся бесстрастием; но ноздри его вздрагивали, а глаза засверкали, когда я рассказал, как безжалостная рука графа держала Мину в ужасном положении, со ртом, прижатым к открытой ране на его груди. Как только я окончил рассказ, в дверь постучались Квинси и Годалминг. Они вошли, получив разрешение. Ван Хелзинк вопросительно поглядел на меня. Он как бы спрашивал, воспользоваться ли нам их приходом, чтобы отвлечь мысли несчастных супругов друг от друга; после моего утвердительного кивка он спросил их, что они видели и сделали. Лорд Годалминг ответил:

— Я не нашел его ни в коридоре, ни в одной из наших комнат. Я побывал в кабинете, но он уже ушел оттуда, хотя и был там. Он, однако…

Он вдруг замолчал, глядя на поникшую фигуру на постели. Ван Хелзинк торжественно произнес:

— Продолжайте, друг Артур! Теперь тайны больше не нужны. Вся наша надежда на то, что мы все все будем знать. Говорите свободно.

Артур продолжал:

— Он побывал там и хотя провел всего несколько секунд, но успел все уничтожить. Все рукописи сожжены, и голубые огоньки вспыхивали еще в комнате; цилиндры вашего фонографа тоже были брошены в огонь, и воск помог пламени.

Тут я прервал его:

— Слава Богу, что у нас есть копия в несгораемом шкафу.

Его лицо на минуту просветлело, но потом снова омрачилось. Он продолжал:

— Я сбежал вниз, но не нашел даже его следов.

Я заглянул в комнату Рэнфилда, там тоже никаких следов, кроме…

Он снова замолчал.

— Продолжайте, — хрипло сказал Харкер.

Тот опустил голову и сказал, смачивая губы кончиком языка:

— Кроме того, что бедняга умер!

Мне казалось, что Арчи что-то скрывает, но так как я думал, что это делается с какой-то целью, то ничего не сказал. Ван Хелзинк обратился к Моррису и спросил:

— А вы, друг Квинси имеете ли что-нибудь сообщить?

— Немного, — ответил тот. — Это могла быть случайность, но я не могу сказать с уверенностью. Мне казалось полезным узнать, куда направился граф, когда покинул дом. Я не нашел его; но я видел, как из окна Рэнфилда вылетела летучая мышь и полетела на запад. Я ожидал, что он вернется в каком-нибудь виде в Карфакс; но, очевидно, он отыскал другую берлогу. Да сегодня ночью он и не сможет вернуться: небо уже заалело на востоке, и рассвет близко. Мы должны действовать завтра.

Он проговорил последние слова сквозь стиснутые зубы. Минуты две доилось молчание, и мне казалось, что я слышу биение наших сердец. Затем Ван Хелзинк сказал очень нежно, положив руку на голову миссис Харкер:

— А теперь, мадам Мина, бедная, дорогая мадам Мина, расскажите нам подробно, что случилось. Видит Бог, я не желаю расстраивать вас; но нам необходимо все знать. Теперь более, чем когда-либо, следует действовать быстро и решительно. Близится день, когда все должно закончиться, если это возможно. А теперь есть шансы на то, что мы останемся в живых и узнаем его тайну.

Бедная, милая мадам Мина задрожала, и я мог видеть, как напряжены ее нервы, когда она ближе прижалась к своему мужу и все ниже и ниже опускала голову ему на грудь. После паузы, в течение которой она, видимо, собиралась с силами, она заговорила:

— Я приняла снотворное, которое вы так любезно мне дали, но оно долго не действовало; бессонница была как будто сильнее лекарства, и мириады страшных мыслей роились в моей голове… все связанные со смертью и вампирами; с кровью, болью и горем!

Ее муж невольно простонал; тогда она обернулась к нему и с любовью сказала:

— Не тревожься, дорогой! Ты должен быть смелым и твердым и помочь мне перенести страшное испытание. Если бы ты только знал, как трудно рассказывать об этом ужасе, то понял бы, как я нуждаюсь в вашей общей помощи. Ну, я поняла, что моя воля должна мне помочь, раз лекарство полезно, и я решила заснуть во что бы то ни стало. После этого, должно быть, наступил сон, так как я ничего более не помню. Приход Джонатана не разбудил меня, потому что, когда ко мне вернулась память, он уже лежал возле меня. В комнате был тот самый легкий белый туман, который я замечала и прежде. Я не помню теперь, известно ли это вам; вы найдете заметку в моем дневнике, который я покажу потом. Я почувствовала тот же самый смутный страх, который и раньше охватывал меня, и то же ощущение чужого присутствия. Я повернулась, чтобы разбудить Джонатана, но он спал так крепко, точно принял снотворное он, а не я. Как я ни старалась, но не могла его разбудить. Это сильно напугало меня, и я оглядывалась кругом в ужасе. И сердце у меня замерло: около постели стоял высокий, стройный мужчина в черном, словно он выступил из тумана или вернее словно туман превратился в его фигуру. Я сейчас же узнала его по описанию других. Восковое лицо, резкий, орлиный нос, на который падал свет тонкой белой линией; открытые красные губы с острыми белыми зубами между ними; и красные глаза, какие, насколько мне помнится, я видела при закате солнца в окнах церкви св. Марии в Уайтби. Я узнала также красный рубец на его лбу, след от удара Джонатана. С минуту мое сердце не билось; я бы закричала, но была точно парализована. Он заговорил резким язвительным шепотом, показывая на Джонатана: «Молчать! Если вы издадите хоть один звук, я схвачу его и вытащу из него мозг на ваших же глазах». Я была слишком испугана, чтобы действовать или говорить. С насмешливой улыбкой он положил мне руку на плечо и, крепко держа меня, обнажил другой рукой мое горло, говоря при этом: «Сначала легкое прохладительное в награду за мои труды. Пора вам привыкнуть; не в первый и не во второй раз ваши жилы утоляют мою жажду». Я была растеряна и, что довольно странно, не желала препятствовать ему. Я думаю, это следствие того проклятия, которое является результатом его прикосновения к своей жертве. О, Боже мой. Боже мой, сжалься надо мной! Он прикоснулся своими ужасными зубами к моему горлу!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});