Дети Смерти - Владимир Шимский

— Тебе виднее, — пожал плечами унтрит.

— Мы можем махнуться, Тай.

— И? — не понял унрит.

— Рыжая останется с тобой. Светлая уйдет ко мне. По-моему, неплохой получится обмен.

Руки Тая сами собой сжались в кулаки.

— Светлая? Ты что, за этим и пришел?

Торсон хмыкнул.

— Ну, на это я особенно не надеялся.

— И правильно делал.

— Тогда сетфи. У нас мало времени. Поторопи ее, Тай.

Тай хмуро взглянул на возившуюся возле очага женщину. Она, почувствовав, что он смотрит, обернулась. В широко раскрытых глазах Элты прыгали искорки страха.

— У него нож, Тай. В кармане. Посмотри, — она не разжимала губ. Слова раздавались прямо в мозгу. Тай даже не понял, что это не его мысль.

— Ну-ка, — унрит резко схватил Торсона за плечо. — Выкладывай, что у тебя там?

— А ты догадливый, — Торсон злобно отшвырнул ненужный теперь нож в сторону. — Ладно. Так даже лучше.

Женщина поставила на стол чашки с дымящимся напитком. Незваный гость жадно втянул носом горьковатый аромат. Его крючковатые пальцы вцепились в чашку.

— У тебя хороший сетфи, Тай. Мой почему-то всегда отдает дерьмом.

— У тебя все отдает дерьмом.

— Каков есть, — проворчал Торсон.

— Хриссы тебя раздери, — начал раздражаться унрит. Ему не терпелось выставить Торсона вон. И Рыжую вместе с ним. «Мона. Где она сейчас?» — Не тяни. Пускаешь пузыри хуже фрокка. Что у тебя?

— Дело.

— Какое?

— Э… так тебе сразу и скажи, — Торсон забавлялся нетерпением унрита. Он неторопливо отхлебнул сетфи. Поставил чашку на стол. — Дерьмо, — со смаком выговорил он, — в этом городе одно дерьмо. Сказать по правде, после того, как ты переспал с моей женой, я мог бы все решить и без тебя. Унра только и ждет случая выставить вонючего магрута на потеху…

— Короче, Торсон. И без…

— Ваша парочка у нас вот где, — гость сделал выразительный жест.

— Я не сплю с ней, — сухо сказал Тай.

— И зря. Но это и к лучшему. Тем скорее мы договоримся.

— О чем ты?

— О деньгах.

— ?!

— О больших деньгах, — Торсон отхлебнул большой глоток. — И твоей жизни, Тай. — Унрит взял чашку, борясь с искушением плеснуть сетфи Торсону в лицо.

— О! Я знаю, что у тебя нет денег, — расплылся в улыбке калека. — Но у тебя есть нечто большее. За что нам, — последнее слово он произнес с нажимом, — нам, — повторил Торсон, — готовы заплатить много. Очень много. В Унре таких денег не заработать и за всю жизнь, — он мечтательно потер искалеченную магрутами ногу, — поманил пальцем Элту: — Подойди.

Женщина вопросительно взглянула на Тая.

Унрит пожал плечами: твой муженек, поступай, как знаешь.

Она подошла.

Торсон, хохотнув, шлепнул ее по соблазнительной округлости, укрыть которую не могла даже широкая в складку юбка. Женщина отшатнулась. Торсон снова хохотнул.

— Ты неплохо развлекалась, Эл. Если мы сговоримся, ты сможешь остаться с ним. А я свалю из Унры. Навсегда. Тысяча корон. Тебе, — он повернулся к Таю. — Ну так как, по рукам?

— Я еще не знаю, что именно продаю.

— О! В таком случае ты непроходимо туп.

— Может быть.

— Ладно. Скажу иначе. Ты не продаешь. Ты — покупаешь. Свою жизнь. И тысячу корон в придачу. Неплохая сделка, а? — улыбка сползла с его лица. — Где Мона, Тай?

«Согласится? Нет? Или все это зря и придется действовать силой? — калека ерзал на стуле, пытаясь предугадать поведение Тая. — Магрут вонючий. Попробуй его пойми. И девчонка. А ну как она почувствовала что-то. И смылась. Нет, далеко не уйдет, — успокоил он себя. — Все дело в Тае. — Мысли прыгали. — Такое бывает раз в жизни. Да. Раз…»

— Где Мона, Тай?

Женщина вздрогнула. Чашка с дымившимся сетфи выпала из ее рук, с грохотом покатилась по полу. Мона-Элта зачарованно смотрела, как по грубо выкрашенным доскам растекается бурая жижа. Она вдруг отчетливо представила: из-под груды унритского снаряжения торчит белая — слишком белая, чтоб быть живой и человеческой рука. Ее собственная. Моны. Той Моны, которой она была еще вчера. Она представила, как с ужасом смотрит на эту руку Тай; как бросается к безжизненному телу. А потом к ней, живой и невредимой, и кричит, кричит, и она что-то кричит в ответ —

«Я сделала это из-за тебя, Тай».

Женщина обхватила голову руками, усилием воли заставляя себя не смотреть. В угол. Туда, где…

— Может быть, ты видела, Эл?

Торсон пристально смотрел на нее. Его глубоко утопающие в глазницах зрачки беспокойно прыгали. Вверх — на копну рыжих волос, встревоженное лицо, слегка подрагивающие уголки губ. И вниз — на бурую жижу, разлитую по дощатому полу.

— Что скажешь, Эл?

— Я..? Ничего, — с трудом шевельнула она непослушным языком, ощущая всем телом новую, еще неведомую ей опасность. Нет, дело было не в Тае. И не в Торсоне. Что-то внутри подсказывало ей — молчи.

— Ни-че-го, — тихо повторила она.

Торсон с сомнением покачал головой:

— Уж больно ты нынче смирная, Эл.

Тай хмуро, почти с ненавистью глядел на ту, которую еще недавно так страстно желал.

— Ни-че-го, — прошептала она, мысленно моля: «Я, я — Мона, Тай».

Но ненависть мешала ему слышать.

— Ну так мы договорились? — Торсон с трудом встал из-за стола.

— Нет. Моны тебе не видать.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы Торсон. — В таком случае берегись. Пойдем, — он взял женщину за руку.

Она хотела вырваться, броситься к Таю, объяснить ему все, что произошло. И снова что-то подсказало ей — молчи. Уже на пороге Торсон обернулся к унриту:

— Три хоры. Запомни. У тебя есть только три хоры, Тай.

Они вышли.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Кумарон покачивало на волне. В такт движению судна скрипели плохо пригнанные доски. В большой амфе, в углу каюты плескалась вода. За пыльным окошком простиралось Срединное море. Вспенились гребешки волн, на которых болталось несколько унритских лодчонок. Нет-нет да и мелькали острые плавники саркул. Волны докатывались до каменной кладки огибающего гавань Унры мола и рассыпались на тысячи брызг. Две сторожевые башни, воздвигнутые у входа в гавань, игриво перемигивались тусклым в свете дня пламенем факелов.

Дверь в каюту со скрипом отворилась. Вошел слуга с подносом в руках.

— Обед, мессир?

Тот, к кому обращался слуга, сидел за столом, хмуро подперев голову руками. Он не шелохнулся, и слуге пришлось повторить громче:

— Обед, мессир.

Сидевший за столом вздрогнул. Потом лениво скосил глаза в сторону вошедшего: