По делам их - Надежда Попова

— Хватит, Дитрих.

Курт медленно развернулся, выйдя из подвала; поднявшись на первый этаж, остановился, расстегнув воротник и глубоко вдохнув, прошагал к входной двери, вернулся обратно, не зная, куда себя деть и что о себе думать.

— Зараза… — пробормотал он сорванно, долбанув кулаком в раскрытую дверь на площадку подвальной лестницы, потом еще раз, зло закусив губы, напоследок двинул ногой, и тяжелая створка ударилась о стену. — Гадство! Дерьмо!

Вернуться в камеру, где на полу распласталось неподвижное тело, он себя заставить не мог, не мог уйти, и лишь метался, меряя шагами пятачок перед спуском вниз.

— Психолог доморощенный… — с отчаянием пробормотал Курт, приостановившись лишь на мгновение, и сорвался почти на крик, снова исступленно лупя невезучую дверь: — Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Дьявол!

— Сомневаюсь.

От голоса за спиной стало тошно; вмиг остыв от своего внезапного бешенства и подавившись последним словом, он медленно обернулся, встретившись с темным, угрюмым взглядом Керна.

— В наши дни, — мрачно сообщил обер-инквизитор, — уже не принято заявлять, что ночью приходил Дьявол и сломал арестованному шею… Ко мне, Гессе. Немедля.

Курт не произнес в ответ ни звука, ничего не говорил, идя следом за ним по лестнице наверх, а когда он снова оказался напротив стола начальства, как и день назад, слова оправдания застряли в горле. Керн молчал тоже — стоя у окна спиной к нему и глядя на улицу, словно забыв о нем. Минуты шли — бесконечные и тягостные; заговорить Курт не решался, продолжая стоять посреди комнаты, сцепив за спиной руки, глядя в пол и предчувствуя самое скверное. Когда Керн, наконец, заговорил, он вздрогнул.

— Я слушаю, — коротко бросил обер-инквизитор, обернувшись, но к столу не сел, лишь прислонившись к подоконнику спиной.

Курт говорил через силу, не поднимая головы и едва собирая слова вместе, все больше напоминая себе Отто Рицлера минувшей ночью; Керн внимал молча, не задавая вопросов, и по временам возникало чувство, что тот попросту перестал его слышать, а когда он закончил, в комнате еще долго царило все то же склепное молчание.

— Я ведь говорил на родном для тебя языке, разве нет? — наконец, снова заговорил Керн, все так же хмуро и негромко, сев все-таки к столу. — Я говорил, что на допросах должен присутствовать кто-то из старших следователей. У тебя проблемы с памятью или со слухом?

— Я… — он запнулся; ответить было нечего — ни одного уважительного основания в голову не приходило, объяснений не было никаких, кроме самого заурядного азарта. — Простите. Виноват.

— Разумеется, виноват. Я и без твоих объяснений знаю, в чем твоя проблема, Гессе. В том, что ты хотел поутру гордо шлепнуть мне на стол отчет о раскрытом деле!

— Неправда, — возразил он тихо и вздрогнул снова, когда Керн грохнул кулаком по столу, повысив голос:

— А что тогда?! Почему мои приказы не исполняются? Ты здесь, Гессе, в этом городе, под моим руководством, чтобы учиться! потому что ты ни хрена еще не знаешь и не умеешь! И ты это сегодня доказал!

— Я не понимаю, что… что я такого мог сказать, почему он…

— И никто теперь не поймет! Никто, потому что парень мертв и не расскажет этого, и сказанного ему тобой никто больше не слышал! Я должен теперь полагаться только на то, что ты сейчас попросту не врешь мне!

Курт вскинул голову, понимая всю правоту начальства, желая возразить и зная, что это бессмысленно.

— И эта треклятая книга, — продолжал тот, не сбавляя тона, — что это? Об этом почему ни слова? Что это вообще такое?

— Я не знаю, — отозвался Курт тихо. — В тот момент я не спрашивал, потому что мне казалось, я на правильном пути, и неверное слово может… Простите, — повторил он покаянно. — Тогда мне казалось — лишними вопросами я все могу испортить…

— И не зря казалось — ты все испортил!

Керн умолк, потирая глаза ладонями и переводя дыхание; наконец, поднявшись снова, он коротко подытожил, сбавив голос:

— Все вчерашнее — подробно, четко, дословно, в письменной форме. Отчет мне на стол. Все документы по делу отдашь Ланцу. Это все.

— Ланцу? — произнес Курт, чувствуя, как бледнеет, а руки за спиною сжимаются в кулаки. — Вы забираете у меня расследование?..

— А также сообщаю ректору академии о твоих грандиозных успехах на поприще инквизитора, — добавил тот и, перехватив его отчаянный взгляд, устало кивнул на дверь. — Выметайся.

***

В часовне Друденхауса Курт просидел не меньше часу — как минувшей ночью в камере Отто Рицлера, на полу, свесив руки с коленей и уткнувшись в них лбом, непотребнейшим образом прислонясь к алтарю спиной. На чьи-то тихие шаги он не обернулся — видеть кого угодно сейчас одинаково не хотелось и было тяжело до зубовного скрипа.

— Что ж ты в Господень жертвенник задницей вперился, нечестивец, — невесело усмехнулся Ланц, остановившись; скрипнула скамья первого ряда — тот присел в нескольких шагах напротив. — Чему вас в вашей академии учат только…

— Академию не трогай, — тихо возразил Курт, приподняв голову, и взглянул в лицо сослуживцу. — Пришел добить? Давай. Приканчивай. Сопротивляться у меня сейчас нет ни сил, ни желания. Peccavi, fateor, vincor.[101]

— А старшему дерзить силы есть?.. Хватит на меня коситься, абориген; я ж не Керн и протокола на тебя не составляю, попросту вдруг пришла в голову глупая мысль, что тебе захочется поговорить.

— Да-да. Знаю. «Без протокола», «по душам» и прочее…

— Мне уйти?

— Все верно. Шаг первый — вывести из оцепенения. Шаг второй — заставить понять, что очень хочется пооткровенничать, а после — вынудить признать это вслух…

— Если тебя в твоей академии обучили латыни, вне службы ты из принципа перестанешь ее разуметь? Так с какой бешеной радости я должен пренебрегать умениями, которые постиг в своей работе? Тем более, что в нашем случае игра ведется честно — у тебя в арсенале умения те же самые.

— И каков приз? — уточнил Курт; тот пожал плечами:

— Если ты прекратишь изображать кающегося висельника, этого будет довольно. У тебя всего-навсего забрали одно дело. Это не конец света. У тебя не отобрали Знак, не срезали Печать, не отправили в монастырь на вечное покаяние. Просто отстранили от одного дознания.

— Не в дознании дело, Дитрих, — он потер глаза ладонями, распрямившись и прислонившись к алтарю затылком, встряхнул головой, усмехнувшись. — Вот змей, ты все-таки своего добился…

— Работаем, — улыбнулся тот вскользь.

— Не в дознании дело, — повторил Курт уже нешуточно. — Дело в том, что de facto я убил арестованного.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});