Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Малкин Станислав Геннадьевич

Традиции камералистики и полицейских практик регулярного государства раннего Нового времени в этом смысле оказались для британских властей гораздо важнее, чем идейные новации эпохи Просвещения[748]. Вырабатывать же конкретные направления «политики населения» предполагалось как раз при помощи политической арифметики Хайленда.

Комбинируя различные социальные и экономические, религиозные и этнические, политические и правовые критерии, власти пытались найти приемлемое решение «Хайлендской проблемы» в терминах топографии и статистики, административной этнографии, особых правовых отношений и культурной специфики. Возникновение государства современного типа сопровождалось растущим интересом к подсчету численности населения, когда статистика превратилась в средство отображения королевских и/или имперских реалий, а политическая арифметика являлась программой преобразования этих реалий (таким был британский пример и в Ирландии, и в Горной Шотландии).

Все большее распространение получал взгляд на территорию и население как на совокупность единиц, поддающихся исчислению и классификации («досье» на кланы Дэвида Брюса). Как уже было многими замечено, эта тенденция вписывалась в международный контекст. Статистический подход в деятельности современных европейских государств накладывал глубокий отпечаток на используемые ими методы управления. В XVII–XVIII вв. сформировалась и традиция статистической репрезентации населения. Составление мемориалов, рапортов, обозрений было единственной крупной аналитической операцией, которая обеспечивала все эшелоны администрации сведениями о жителях Хайленда[749].

Статистика шотландских кланов приносила ответы на ряд проблем, связанных с ходом продвижения реформ, образовательной и религиозной политикой, демографическим потенциалом тех или иных кланов Хайленда. На местном уровне она служила более конкретным целям, помогая определять объемы финансирования школ с обязательным преподаванием на английском языке, число протестантских священников и управляющих конфискованными имениями[750]. При этом помимо информативной эти комментарии играли и правовую роль, так как фиксировали принадлежность горца к тому или иному клану (если речь идет об обозрениях, составленных до принятия в 1747 г. акта об отмене наследственной юрисдикции), к той или иной социальной группе — рядовым клансменам, тэкменам, вождям и магнатам (если речь идет о мемориалах, составленных после отмены наследственной юрисдикции и ликвидации военных держаний)[751].

Но, кроме того, статистически организованные данные об экономическом уровне, политической ориентации, этнической, культурной и религиозной принадлежности горцев, как в «Горной Шотландии в 1750 г.», способствовали формированию представления о британской нации, основанного еще и на распределении населения в соответствии с тем или иным уровнем его «цивилизованности». Политическая арифметика Хайленда позволяла властям на конкретном и весьма актуальном (с военно-политической и, несколько позже, с колониально-практической точек зрения[752]) примере уточнять набор характеристик идеального подданного — британца, которого власти желали бы видеть в метрополии, колониях и на гэльских окраинах[753]. Именно такую работу по конкретизации желаемой британской идентичности и административному воображению идеального подданного (одновременно как результат и активный участник колониальной экспансии Лондона) вели комментаторы в Горной Стране.

При этом военные и гражданские чины, ответственные за умиротворение и «цивилизацию» края, и заинтересованные представители местных сообществ также внесли свой вклад в это начинание, в полемике мемориалов и рапортов способствуя, в свою очередь, прояснению образа идеального управляющего и претендуя на то, чтобы быть таковым в представлении Лондона. Этот заочный, а иногда и открытый спор между вождями, чинами и генералами о том, кто лучше справится с решением колониальных и окраинных проблем, во многом был спровоцирован значительной ролью, которую военные сыграли в решении «Хайлендской проблемы». Правительству предстояло взглянуть на хайлендскую политику как на политику кадровую.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 4

РЕФОРМИРУЯ ПЕРИФЕРИЮ: РЕШЕНИЯ «ХАЙЛЕНДСКОЙ ПРОБЛЕМЫ»

Для «шотландских» чинов, их агентов и информаторов, Короны и правительства в Лондоне умиротворение и «цивилизация» Горной Шотландии являлись в равной мере и практической (военно-политической, социально-экономической), и теоретической (идеологической, морально-нравственной) проблемой. Вопросы, связанные с политэкономией «Хайлендской проблемы», оказывались неотделимы от общего взгляда на строй цивилизации в Горной Стране, в конечном итоге обосновывая претензии заинтересованных сторон на компетентное управление гэльской окраиной.

Неприязнь британских администраторов к феодально-клановой системе объяснялась не только сомнениями в лояльности многих вождей, магнатов и их вооруженных «приверженцев». Вожди и их «дунье-вассалы» олицетворяли собой тот тип управления, который ставил под сомнение цивилизаторские способности ответственных за умиротворение Горного Края чинов и перспективы заключенной в 1707 г. Англией и Шотландией унии.

Кроме того, Лондон, разумеется, не желал мириться с наличием конкуренции государственной власти со стороны института наследственной юрисдикции и баронских судов. Представление о Хайленде кланов как о заповеднике исторически изживших себя «варварских» норм и традиций отчасти было данью эпохе Просвещения и распространенным стереотипам восприятия горцев. Однако нельзя отрицать подпитывавшейся этим соображением веры администраторов в Горной Шотландии в модернизационный, «цивилизующий» потенциал Великобритании.

Перенесенные в общебританский контекст, эти идеи развивали небесспорное представление о рядовых клансменах как «естественной опоре» Короны, которым руководствовались самопровозглашенные и назначенные таковыми официально эксперты в области социальной инженерии в Хайленде[754]. При таком подходе горцы, обретавшие стараниями реформаторов осознание своей независимости от вождей и магнатов, становились «благонадежными», «полезными» и «лояльными» подданными Соединенного Королевства, объектом снисходительной заботы властей[755].

Перспективной целью ответственных за умиротворение Горного Края чинов было не уничтожение, а пересоздание горской идентичности на британских началах (при этом протестантизм и лоялизм были минимально возможными требованиями). И многие достаточно ясно (в теории, на страницах многочисленных мемориалов, отчетов и рапортов) представляли себе того «идеального» подданного, к появлению которого должна была в будущем привести их политика.

С другой стороны, следует обратить внимание на внутреннюю противоречивость программ «цивилизации» Горной Страны. Предлагая реформировать социальные отношения, они тем не менее рисовали довольно статичную картину горского общества — аграрного по преимуществу, с ограниченным набором развиваемых форм хозяйственной деятельности (рыболовство, скотоводство, земледелие) и без учета последствий взаимосвязи между миграционными процессами (отбытие горцев в Америку в качестве новых колонистов или рядовых и офицеров хайлендских полков) и новым форматом отношений между вождями и их клансменами (превращение первых в обычных лендлордов привело к сгону многих арендаторов с земли в результате политики огораживаний). Идея о нерасторжимой связи горцев с клановыми землями получала слишком большой вес в построениях реформаторов, часто игнорируя принцип экономической свободы (от феодально-клановых отношений), за который они же сами и ратовали[756].