Искры - Раффи

денег, ему дают лишь бумажки. Вот эти-то бумажки он и возвращает в казну, исполняя долг поручителя за пашу.

— Теперь для вас, я думаю, ясно, — продолжал Аслан, — что придворный «амира», заведующий хозяйством двора, откупщик податей такой же разбойник, как и «шахбанда» курдского князька, как и дядя Петрос. Но те же «амира» являются одновременно и вождями нашего народа, они правят и распоряжаются судьбами нашего народа так, как им заблагорассудится… Какая же может быть у нас надежда на этих людей, которые сосут нашу кровь, которые отнимают плоды нашего труда… Им выгодно всякое беззаконное и деспотическое правительство, ибо они в мутной воде ловят рыбу. Они равнодушны к слезам и крови, проливаемым народом. Они думают лишь о том, как бы потуже набить себе мошну…

— Итак, капиталисты, вышедшие из нашего народа, т. е. лица, у которых есть материальная сила, не только не помогают, чтобы рабочие и крестьяне имели хлеб и покой, но сами же укрепляют цепи их рабства. Хотя они это делают не непосредственно, однако, ведь все равно — быть разбойником или орудием в руках разбойника. А нация, невежественная и простодушная нация, гордится «славой» своих «амира», преклоняется перед ними в благоговейном трепете.

— Но каким образом столь дурные люди достигают такого высокого положения? — спросил я.

— «Армянин верен, — говорит турок, — он хорошо служит». Да, он верен и этой верностью он заслужил доверие правительства. Но слово верность в устах деспота имеет совершенно иной смысл. Именно тот смысл, который вкладывает в это слово глава разбойников, называя верным «служащим» того или иного негодяя из своей шайки.

— Этого рода «верность» армян-капиталистов с одной стороны дала им возможность служить у правительства, а с другой, отстранила их от более прочного и обширного поприща, именно поприща справедливой и совестливой торговли. Это поприще всецело осталось в руках греков. «Грек неверен», — говорит турок и не доверяет ему, не поручает ему своих дел. И он прав, потому что грек настолько горд, что он не может унизиться подобно армянину до того, чтоб примириться со своим врагом, с покорителем и поработителем своей родины. Поэтому греческие капиталисты не пожелали стать сарафами «амира» и государственными откупщиками. Они взялись за свободную торговлю и стали заниматься вывозом из страны и ввозом в страну иностранных товаров. И вот в настоящее время вся обширная торговля Турции находится в их руках.

— Но ведь и армяне все-таки занимаются такой торговлей, — сказал я.

— То, что ты видел — не торговля, — ответил Аслан, — а нечто вроде ростовщичества, которым занимаются также и евреи. Возьмем для примера Ванскую область, которая вам более или менее знакома. Если мы возьмем деятельность наших капиталистов в этой области, то увидим, что она почти ничем не отличается от деятельности армян-капиталистов в столице. Разница лишь в том, что одни являются мелкими эксплуататорами, а другие — крупными, или иными словами — одни крупные разбойники, а другие — мелкие.

Наши крестьяне постоянно нуждаются в деньгах для уплаты податей. Деньги они получают от купцов-капиталистов, но конечно платя им огромные проценты.

Кроме того, крестьяне в кредит покупают у торговца все необходимое для их семьи. Настает день, когда нужно платить долг торговцу, а денег у крестьянина не оказывается. Тогда торговец берет у него за бесценок все продукты его земледельческого труда. Итак, могут ли подобные разбойники желать, чтоб положение крестьянина улучшилось, могут ли желать, чтоб он не нуждался в деньгах? Прибавьте к этому также хищения сборщиков податей курдов и турок. Как может крестьянин удовлетворить всех этих хищников? Земледельческое его хозяйство стоит еще на низкой ступени и приносит слишком скудный доход. Он не знаком с ремеслами, чтоб пользуясь ими, вывозить свои продукты в чужие края в обработанном виде. Чем же он может кормить свою семью, когда у него отнимают весь его скудный заработок? Отсюда-то и возникает то грустное явление, что наш народ не может добывать себе пропитание на родной земле. Плоды его труда у него отнимают. Он вечно бедствует, вечно нуждается в куске хлеба и поэтому вынужден покинуть родной край и искать счастье в чужих краях. Сколько тысяч несчастных семейств остались без мужчины. Только в Константинополе сейчас находится более сорока тысяч эмигрантов, выселившихся главным образом из Ванской области. Как может крестьянин не выселяться? Мало того, что его грабит турок, курд, государственный чиновник, его грабит также единоверец-сородич, армянин, который высасывает все соки его жизни и ввергает его в нищету и горе. Все города Турции полны армянами-рабочими, армянами «амалами» (т. е. носильщиками). А это ведь живая сила нашей страны, гибнущая на чужбине.

— Как видите, — продолжал Аслан, — армяне-капиталисты, армяне-купцы, представляют из себя самую испорченную, самую вредную часть общества. От них мы не ждем никакого добра. Он поклоняется лишь своей собственной мошне. У купца нет отечества, его отечество там, где выгода. И подобное купечество (если только можно его назвать — купечеством) становится еще опаснее, когда у них есть связи с чиновниками правительства, и когда они участвуют в их бесчинствах. Вы не раз были свидетелями того, как крестьянин, не имея денег, предлагает сборщику податей часть продуктов своего земледельческого труда и, как сборщик отказывается принять ее, вместе с тем, не давая крестьянину срока, чтоб тот мог продать свои продукты и уплатить подать. Вы видели, как появляется в этот самый час армянин купец и, пользуясь тяжелым положением крестьянина, за бесценок покупает его продукты. Теперь вам ясно, что все они являются петросами и отличие их лишь видимое. Петросам всегда выгодно объединяться с курдскими князьями и устраивать заговоры против нас…

Все, что говорил Аслан, я понимал, потому что все это было мне хорошо известно. Мне казалось, что все это я знал давно, хотя никогда не задумывался над этими вещами и не обращал на них внимания. Слово жизни всегда понятно человеку, как бы он не был бесчувственен, потому что это слово непосредственно касается его существования.

— Все это я хорошо понимаю, — сказал я. — Понимаю, почему «дяди петросы» поступают так, но я одного не понимаю: почему «отцы тодики» объединяются с ними, какая у них выгода от этого?

— Они тоже своего рода торговцы, — ответил он, — у них тоже своя монополия, только религиозная. Разница лишь в товаре, которым они торгуют. И торговец всегда обманщик, всегда бесчестен и несправедлив. Как пример, приведу настоятеля этого самого монастыря отца Карапета. Раньше он был настоятелем одного из незначительных монастырей этого края, именно монастыря св. Иусика[24]. Монастырь этот не из доходных. И вот он