Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А Дубава где? — еще более удивляясь, спросил Павел.
— Дубава в Москве. Он ушел из комвуза после исключения из партии и теперь учится в МВТУ. По слухам, его восстановили, а зря! Отравленный он человек… Знаешь, где Игнат? Он сейчас замдиректора судостроительного завода. Об остальных мало знаю. Оторвались мы друг от друга. Работаем в разных уголках страны, а все же как приятно встретиться и вспомнить старое, — говорил Жаркий.
В комнату вошла Дора и с ней несколько человек. Высокий тамбовец закрыл дверь. Дора взглянула на орден Жаркого и спросила у Павла:
— Твой товарищ — член партии? Где он работает?
Не понимая, в чем дело, Корчагин рассказал вкратце о Жарком.
— Тогда пусть останется. Только что приехали из Москвы товарищи. Они расскажут нам последние партийные новости. Решили собраться у тебя на своего рода закрытое заседание, — объяснила Дора.
Почти все собравшиеся были старые большевики, за исключением Павла и Жаркого. Член МКК[22] Барташев рассказал о новой оппозиции, возглавляемой Троцким, Зиновьевым и Каменевым.
— Наше присутствие на местах в такой напряженный момент необходимо, — закончил Барташев. — Я выезжаю завтра.
Через три дня после собрания в комнате Павла санаторий досрочно опустел. Выехал и Павел, не пробыв положенного срока.
В Цека комсомола долго не задерживали. Корчагин получил назначение секретарем окружкома в одном из промышленных округов, и уже через неделю городской актив организации слушал его первую речь.
Глубокой осенью автомобиль окружкома партии, на котором ехал Корчагин с двумя работниками в один из отдаленных от города районов, свалился в придорожную канаву и перевернулся.
Покалечились все. У Корчагина оказалось раздавленным колено правой ноги. Через несколько дней он был привезен в хирургический институт в Харькове. Врачебный консилиум после осмотра распухшего колена и рентгеновских снимков высказался за немедленную операцию.
Корчагин согласился.
— Тогда завтра утром, — сказал в заключение тучный профессор, возглавлявший консультацию, и поднялся.
Вслед за ним вышли и остальные.
Маленькая светлая палата на одного. Безукоризненная чистота и давно им забытый специфический запах лазарета. Корчагин огляделся. Тумбочка с белоснежной скатертью, белый табурет — и все.
Санитарка принесла ужин.
Павел от него отказался. Полусидя на кровати, он писал письма. Боль в ноге мешала думать, есть не хотелось.
Когда четвертое письмо было дописано, дверь в палату тихо открылась, и Корчагин увидел у своей кровати молодую женщину в белом халате и такой же шапочке.
В предвечерних сумерках уловил тонко вычерченные брови и большие глаза, казавшиеся черными. В одной руке она держала портфель, в другой — лист бумаги и карандаш.
— Я ваш ординатор, — сказала она, — сегодня дежурю. Сейчас займусь допросом, и вам волей-неволей придется рассказать о себе все.
Женщина приветливо улыбнулась. Улыбка сделала «допрос» менее неприятным.
Целый час Корчагин рассказывал не только о себе, но и о прабабушках.
В операционной несколько человек с завязанными марлей носами.
Отблеск никеля на хирургических инструментах, узкий стол, огромный таз под ним. Когда Корчагин лег на стол, профессор кончил мыть руки. Сзади шла спешная подготовка к операции. Корчагин оглянулся. Сестра раскладывала ланцеты, щипцы. Его ординатор Бажанова разматывала повязку на ноге.
— Не смотрите туда, товарищ Корчагин, это неприятно отражается на нервах, — тихо проговорила она.
— Вы о чьих нервах говорите, доктор? — И Корчагин насмешливо улыбнулся.
Через несколько минут плотная маска закрыла ему лицо, профессор сказал:
— Не волнуйтесь, сейчас будем давать хлороформ. Дышите глубоко, через нос, и считайте.
Приглушенный голос из-под маски спокойно ответил:
— Хорошо. Заранее прошу извинения за возможные непечатные выражения.
Профессор не удержался от улыбки.
Первые капли хлороформа, удушливый, отвратительный запах.
Корчагин глубоко вздохнул и, стараясь выговаривать отчетливо, начал считать. Так вступал он в первый акт своей трагедии.
Артем разорвал конверт почти пополам и, почему-то волнуясь, развернул письмо. Схватил глазами первые строки, бежал по ним не отрываясь:
«Артем! Мы очень редко пишем друг другу. Раз, иногда два раза в год! Разве дело в количестве? Ты пишешь, что уехал из Шепетовки с семьей в казатинское депо, чтобы оторвать корни. Понимаю, что эти корни — отсталая, мелкособственническая психология Стеши, ее родни и прочее. Переделывать людей типа Стеши трудно, боюсь, что тебе это даже не удастся. Говоришь, «трудно учиться под старость», но у тебя это идет неплохо. Ты не прав, что так упрямо отказываешься уходить с производства на работу председателя горсовета. Ты воевал за власть? Так бери же ее. Завтра же бери горсовет и начинай дело.
Теперь о себе. У меня творится что-то неладное. Я стал часто бывать в госпиталях, меня два раза порезали, пролито немало крови, потрачено немало сил, а никто еще мне не ответил, когда этому будет конец.
Я оторвался от работы, нашел себе новую профессию — «больного», выношу кучу страданий, и в результате всего этого — потеря движений в колене правой ноги, несколько швов на теле и, наконец, последнее врачебное открытие: семь лет тому назад получен удар в позвоночник, а сейчас мне говорят, что этот удар может дорого обойтись. Я готов вынести все, лишь бы возвратиться в строй.
Нет для меня в жизни ничего более страшного, как выйти из строя. Об этом даже не могу и подумать. Вот почему я иду на все, но улучшения нет, а тучи все больше сгущаются. После первой операции я, как только стал ходить, вернулся на работу, но меня вскоре привезли опять. Сейчас получил билет в санаторий «Майнак» в Евпатории. Завтра выезжаю. Не унывай, Артем, меня ведь трудно угробить. Жизни у меня вполне хватит на троих. Мы еще работнем, братишка! Береги здоровье, не хватай по десяти пудов. Партии потом дорого обходится ремонт. Годы дают нам опыт, учеба — знание, и все это не для того, чтобы гостить по лазаретам. Жму твою руку.
Павел Корчагин».
В то время, когда Артем, хмуря свои густые брови, читал письмо брата, Павел в больнице прощался с Бажановой. Подавая ему руку, она спросила:
— В Крым уезжаете завтра? Где же вы проведете сегодняшний день?
Корчагин ответил:
— Сейчас придет товарищ Родкина. Сегодняшний день и ночь я проведу в ее семье, а утром она меня проводит на вокзал.
Бажанова знала Дору, часто приезжавшую к Павлу.
— Помните, товарищ Корчагин, наш разговор о том, что вы перед отъездом встретитесь с моим отцом? Я ему подробно рассказывала о вашем здоровье. Мне хочется, чтобы он вас посмотрел. Это можно сделать сегодня вечером.
Корчагин немедленно согласился.
В тот же вечер Ирина Васильевна вводила Павла в просторный кабинет своего отца.
Знаменитый хирург в присутствии дочери внимательно осмотрел Корчагина. Ирина привезла из клиники рентгеновские снимки и все анализы. Павел не мог не заметить внезапную бледность на лице Ирины Васильевны после одной пространной реплики отца, произнесенной по-латыни. Корчагин смотрел на большую лысую голову профессора, пытался что-нибудь прочесть в его пронзительных глазах, но Бажанов был непроницаем.
Когда Павел оделся, Бажанов вежливо простился с ним; он уезжал на какое-то заседание и поручил дочери рассказать свое заключение.
В комнате Ирины Васильевны, обставленной с изысканным вкусом, Корчагин прилег на диван, ожидая, когда Бажанова заговорит. Но она не знала, как начать, что сказать; ей было очень трудно. Отец заявил ей, что медицина не имеет пока средств, могущих приостановить губительную работу идущего в организме Корчагина воспалительного процесса. Он высказывался против хирургических вмешательств. «Этого молодого человека ожидает трагедия неподвижности, и мы бессильны ее предотвратить».
Как врач и друг, она не нашла возможным сказать все и в осторожных выражениях передала Корчагину лишь маленькую часть правды.
— Я уверена, товарищ Корчагин, что евпаторийские грязи создадут перелом и вы сможете осенью вернуться к работе.
Говоря это, она забыла, что за ней все время наблюдают два острых глаза.
— Из ваших слов, вернее, из всего того, что вы не договариваете, я вижу всю серьезность положения. Помните, я просил вас всегда говорить со мной откровенно. От меня ничего не надо скрьшать, я не упаду в обморок и не зарежусь. Но я очень хочу знать, что меня ожидает впереди, — произнес Павел.
Бажанова отделалась шуткой.
В этот вечер Павел так и не узнал правды о своем завтрашнем дне. Когда они прощались, Бажанова тихо сказала:
- Как закалялась сталь - Николай Островский - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 2 - Петр Павленко - Советская классическая проза
- Песочные часы - Ирина Гуро - Советская классическая проза
- Том 3. Письма 1924-1936 - Николай Островский - Советская классическая проза
- Мы вернемся осенью (Повести) - Валерий Вениаминович Кузнецов - Полицейский детектив / Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Среди лесов - Владимир Тендряков - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Купавна - Николай Алексеевич Городиский - О войне / Советская классическая проза