Цветок забвения - Мари Явь

пока я смиренно ждал тебя под стенами. Никому не позволено так меня унижать. — Вопреки очевидной злости, он изо всех сил старался быть осторожным со мной там, в самом низу. — Почему именно Старец? Понимаю, ты хочешь делать мне назло всё, что только можно, но это — святое. Это — моё. Я очень оскорблён, Ива, тебе придётся извиниться.

— Извиниться… — Я очнулась. — Извиниться?!

— Стань влажной для меня, пожалуйста, этого будет вполне достаточно.

Будто от этого происходящее будет меньше похоже на изнасилование, все его преступления будут оправданы, а останки моего зверя, в самом деле, превратятся в лучшее ложе.

Я оттолкнула его руку.

— Верни мне их! Семью, дом, мастерство и память!

— Хватит вести себя, как ребёнок, — устало вздохнул он. — Это невозможно.

— Так же невозможно, как и забрать их, да? Все так говорили… Невозможно победить наш клан, невозможно прикоснуться к Деве, невозможно освоить мастерство Ясноликих мужчине! Но ты ведь это сделал! Так давай, исправь всё. Если снова скажешь, что это невозможно, тогда вообще ничего не говори! И не трогай меня! Единственное, что тебе позволительно — снять печать на моём сердце и вернуть мне память!

— Я не ставил на тебя никаких печатей. — Он обхватил мою голову ладонями. Ивовая ветка с одной стороны. Мак — с другой. — Зачем мне это?

— Чтобы… я не могла навредить тебе… когда ты насиловал меня.

— Боги, Ива! Ты — моя единая. Я — твоя пара. Я по определению не могу тебя насиловать. Кто угодно, даже с твоего согласия, но не я!

— Ты врёшь! Врёшь!

— Нет, просто ты мне не веришь. Ты не хочешь мне верить. Подумай, Ива. Кому выгодно твоё забвение?

— Илай не делал этого!

— Илай, — мрачно повторил Датэ. — Вообще-то я говорил про тебя.

Это было уже слишком. Он перекладывал свою вину на самого непричастного к этому человека.

— Спасибо, что напомнил, что ты безумен. А то я уже начала сомневаться. Но даже то, что ты — Чили, легче принять, чем то, что я сама себя заклеймила.

— А кто ещё мог это сделать с твоей сущностью? Используя всю свою кровь, печать на своё сердце поставила именно ты, Ива.

— Каким образом? Проклятые техники доступны лишь Старцам, а я… — Я внезапно вспомнила, как нарисовала ивовую ветку на руке Илая, и она не стёрлась.

— Ты — единая того, кто родился от Старца, — договорил за меня Датэ.

— С каких пор этого достаточно, чтобы овладеть их мастерством? Ты же сам так говорил! Даже с их сущностью я всё равно бы не смогла…

— Ты и не смогла. Уверен, ты замышляла что-то намного более опасное, чем потеря памяти. — Он прикоснулся к центру моей груди. — Ты сбежала от меня в тот раз, всерьёз намереваясь сделать очень большую глупость. То единственное, за что я бы тебя никогда не простил. Ты прокляла саму себя, Ива. Ты желала себе смерти.

Я покачала головой.

Дева, отрицающая жизнь? Такого не бывает. Даже в минуты великого отчаянья, теряя своих единых, мы не думаем о самоубийстве, наоборот, дорожим своими жизнями вдвойне. А теперь он заявляет, что печать на моём сердце — не сдерживающая, а неумелая смертельная?

— Решила убить себя и нашего ребёнка, — продолжил Датэ. — В том, что ты не захотела его, есть и моя вина, конечно. Я вёл себя грубо, но изувечила себя ты сама. — Он протянул руку к моему лицу, стирая слёзы. — Не бойся. Память и мастерство вернутся к тебе, ведь теперь с тобой я. Я утешу тебя и залечу все твои раны.

— О каком утешении ты говоришь? — Меня было едва слышно. — Даже если это правда… особенно если это правда… Ты сделал это с нами. Это всё из-за тебя. Наш клан и люди после… ты убил их всех. То, что ты делаешь, чудовищно!

— Это сделал не я. Эта вражда навязана нам Мудрецом, создавшим нас. Вражда между кланами, вражда между империями, вражда между людьми и отшельниками, мужчинами и женщинами… Именно из-за этого мы и не могли быть вместе.

Я закрыла лицо руками, сдаваясь, больше не в силах отрицать каждое его слово.

— Не прячь от меня слёзы. Только не от меня. Они мои, они из-за меня, значит, я тем более должен их осушить. — Он отстранил мои ладони, в самом деле, утешая так, как это принято в клане Дев. Целуя, шепча нежности. — Если бы ты увидела себя сейчас, ты бы тут же успокоилась, настолько ты красивая. Что ещё может тебя тревожить? Я с тобой, и всё самое печальное мы пережили. Я объединю Внешний и Внутренние миры в один — мирный, изобильный, достойный тебя. Ты не будешь скучать по дому. Я один заменю тебе весь бесполезный клан Дев, в конце концов, я любил тебя сильнее, чем все они. Я помогу тебе забыть их и вспомнить меня. Я буду любить тебя, а себя — наказывать, и когда-нибудь шрамы сделают меня достойным твоей красоты.

Надо же. Всё это время я верила, что Датэ идёт убить меня, а он наоборот — сулил безопасность. Говорил, что моя единая жива, что мои техники вернутся, что отшельники больше не будут враждовать — всё то, что я хотела услышать. Но почему от этого я ненавидела его ещё сильнее?

— Илай, — выдохнула я, чувствуя, как меня утешает одно только это имя.

— Что ты сказала? — Датэ, действительно, не расслышал, хотя стоял так близко. Зато Старец, который должен был сражаться у стен, оказался в святилище, будто тот неразборчивый шепот был призывающим его заклинанием.

Датэ обернулся, когда Ями вскрикнула от неожиданности.

Думаю, секрет незаметности Илая в том, что в момент его появления люди вокруг слишком сосредоточены на собственных переживаниях и меньше всего ожидают его вмешательства. Его племянница, например, настолько увлеклась откровенным зрелищем, что пропустила даже тот момент, когда Дитя перетащило Жемчужин из святилища наружу, надеясь спасти хотя бы одну.

Но как Илай понял, что Калека во дворце? Возможно, он забеспокоился, когда перестал чувствовать связывающую нас печать? Он догадался, что я зашла в святилище, где сила его техник упразднялась. А потом заметил, что штурмом города руководит не Датэ. Слишком это скучно для того, кто мог занять город в одиночку. Ему не нужна была армия. Учитывая всё это, а ещё его непомерную гордыню, он точно должен был отправиться прямиком во дворец.

— Смотри, — улыбнулся Датэ, глядя на Старца через плечо. — А