Загадка небесного камня - Наталья Николаевна Александрова

помилуй…

Вдруг вход в палатку зашевелился, крепкая ткань начала рваться. Николка вскочил, схватил нож, прорезал дальний от входа край палатки, на четвереньках вылез в этот разрез и бросился наутек. Крестовский хотел было последовать за ним, но не смог пошевелиться – ужас парализовал его. Он лежал неподвижно, вжавшись в землю, и не отрывал взгляда от входа в палатку.

Ткань разорвалась, и в образовавшемся разрыве показалась звериная морда – безобразная, отвратительная, покрытая жесткой белесой шерстью.

Маленькие злобные глаза скользнули по внутреннему пространству палатки, на мгновение задержавшись на Крестовском, – и вдруг страшный зверь шарахнулся назад и исчез, словно чего-то испугался.

Крестовский еще несколько бесконечных мгновений лежал неподвижно, потом вскочил, метнулся к разрезу, проделанному Николкой, и вылез из палатки.

Снаружи никого не было, догорал костер.

И вдруг невдалеке, в той стороне, куда убежал Николка, раздался крик – дикий, ужасный крик, полный боли и ужаса.

Крестовский зажал уши, чтобы не слышать этого крика… но потом в нем проснулись человеческие чувства – жалость и сострадание, и он бросился в ту сторону.

Николку он увидел сразу.

Охотник лежал ничком, лицом вниз, как тот тунгус, которого они нашли несколько дней назад. Крестовский подбежал к нему, склонился, дотронулся до плеча – и отдернул руку: она вся была в крови.

Все же он перевернул тело, думая, что Николке еще можно чем-то помочь…

И отшатнулся в ужасе: у Николки, как у того тунгуса, лицо превратилось в кровавое месиво. Но самое страшное – грудь его была разорвана страшными когтями, сердце вырвано…

Крестовский вскрикнул и бросился прочь.

По дороге ему попалась палатка, и у него хватило здравого смысла схватить ружье и свой вещевой мешок, но после этого ужас вытеснил из его головы все мысли, и он кинулся прочь, не разбирая дороги, лишь бы дальше, дальше от этого страшного места…

– Ну вот, кажется, пришел в себя… – раздался над Крестовским какой-то знакомый голос. – Теперь, должно быть, пойдет на поправку.

Крестовский открыл глаза, огляделся.

Он лежал в чистой постели, в жарко натопленной избе. Возле этой постели сидел на шатком стуле пристав Акинфеев и неодобрительно качал головой:

– Говорил я вам, молодой человек, что такие походы в дикую глушь не доведут до добра! Еще слава богу, что живы остались!

– Где я? – проговорил Крестовский, мучительно стараясь вспомнить события последних дней.

– Где же вам быть? – усмехнулся пристав. – Конечно, где и положено – в Александровском остроге, по месту своего административного поселения!

– А как я сюда попал?

– Привезли вас, милостивый государь, тунгусы-охотники. Они нашли вас в тайге, без сил и без чувств, подобрали и доставили сюда. Приличные оказались люди, хоть и язычники. Спутник ваш, охотник Николаев, пропал без вести. Не знаете ли вы, случайно, какова его судьба?

– Его задрал дикий зверь… – мрачно проговорил Крестовский, вспомнив окровавленный труп охотника, его разорванную грудь.

– Печальная судьба! – вздохнул пристав. – Впрочем, он не находился под моим надзором, так что его судьба никоим образом не на моей совести. Кроме того, могу сообщить вам, милостивый государь, приятную новость: из Петербурга поступила официальная депеша на ваш счет. Меня известили, что в отношении вас принято решение отменить административную ссылку и разрешить вам вернуться на место постоянного проживания…

Пристав говорил что-то еще, но Крестовский его почти не слышал: перед его глазами все еще стояло окровавленное лицо Николки, точнее, и не лицо даже, а багровое месиво.

Только одно еще заботило и беспокоило его, только одно еще он спросил у пристава:

– Цел ли мой вещевой мешок?

– Разумеется, цел! – ответил Акинфеев, недовольный тем, что студент не благодарит его за радостное известие, да и вообще как бы не рад благоприятной перемене своей участи и интересуется какой-то чепухой. – Разумеется, цел, милостивый государь! – повторил он. – Тунгусы, которые вас нашли, хоть и язычники, чужого никогда не возьмут, а уж насчет здешних обитателей вы можете быть спокойны! Вот он, ваш драгоценный мешок, никуда не делся!

Крестовский едва дождался, пока уйдет пристав, поднялся с постели, едва держась на ногах от слабости, взял свой мешок и проверил его содержимое. И там, среди образцов почвы и растений с места падения метеорита, он нашел кожаный кисет, принадлежавший мертвому тунгусу. Кисет, в котором лежал странный, удивительно тяжелый предмет, похожий на пасхальное яйцо из какого-то странного металла.

Неожиданно Маша проснулась.

Ей показалось, что ее зовет чей-то голос.

Тихий, едва слышный, но настойчивый и нетерпеливый…

Вдруг она поняла, чей это голос.

Ее звала та странная вещь, которую она нашла в сундуке в потайной комнате – живая шаровая молния, пленная молния, заключенная в овальный металлический корпус…

Маша почувствовала вдруг, что должна немедленно увидеть этот удивительный предмет, должна прикоснуться к нему! Она должна снова, еще раз почувствовать странное живое тепло, исходящее от этого удивительного артефакта, должна испытать то необыкновенное чувство родства, близости с ним…

Она сбросила плед, поднялась и, словно сомнамбула, пошла по квартире. Ноги сами привели ее в прихожую, подвели к старому платяному шкафу. Она открыла его дверцы, вошла внутрь…

На мгновение в ее голове промелькнула мысль, как странно это должно выглядеть со стороны, но она тут же отбросила эту мысль, раздвинула заднюю стенку шкафа и попала на потайную лестницу.

Через несколько минут она уже была в тайной комнате – в той самой комнате, где нашла сундук.

Здесь все было как прежде, сундук стоял на месте, на нем уже снова образовался слой пыли.

Девушка набрала на кодовом замке шифр – год падения Тунгусского метеорита, откинула крышку. Кисет был на месте, и Маша достала из него металлическое яйцо.

Она обхватила артефакт руками и снова почувствовала исходящее от него живое тепло…

И тут же услышала за спиной голос, холодный и скрежещущий, как металл на морозе:

– Отлично! Ты привела меня прямо к нему!

Маша резко, испуганно обернулась.

Это был он – тот самый черный человек, который допрашивал ее в финском подземелье…

Но как это возможно? Ведь