Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

На крыльце оказалось куда прохладнее, нежели в трапезной, солнце уже клонилось к горизонту – если так можно было назвать неровную линию сосновых вершин в стороне тех стран, что служили темным силам, смерти, разрухе и разбою. Ну да, от Пятого Креста границу света на двести верст к закату русские уже сдвинули. Бог даст, и еще дальше, до самого моря отнесут.

Новик поежился, вернулся в свою светелку, достал из сундука и накинул на себя суконную епанчу, подбитую на вороте и на плечах мохнатым енотом, после чего вышел во двор, повернул направо, на стену, по ней дошагал до терема. Глянул на двор за конюшню. Там, у колодца, и вправду маячила одинокая фигурка. Пока все веселились и праздновали, она тут на ветру скучала.

– Пришла, – с улыбкой пробормотал довольный Андрей и подмигнул стоящему в дозоре над воротами холопу.

Новик быстро спустился вниз, выбежал за усадьбу, нарвал ромашек, васильков и колокольчиков, вернулся с этим букетом, прошел к колодцу и протянул Варваре:

– Привет.

– Ой, спасибо, Андрей Васильевич. – Она опять зарделась, прижала букетик к груди, поправила завязанный под подбородком платок. – Благодарствую за такое ко мне внимание.

– Это всего лишь цветы, – усмехнулся новик. – Так пойдем, погуляем?

Варя кивнула. Они вышли за ворота, спустились к озеру, к основанию водяного креста. От берега тут же поплыли несколько коричневых уток, а сзади, словно предупреждающе, низко звякнул церковный колокол – на Филаретовом храме, что между усадьбой и озером стоял.

– Никак, опять бесы балуют? – испуганно прижалась девушка к Андрею. – Может, назад вернемся?

– Какие бесы? День еще на дворе!

– Дык ведь, Андрей Васильевич, полнолуние вот-вот случится. Известно дело, на Сешковской горе в такую пору даже днем нечисть балует. Не дай Бог на глаза им попасться!

– Ты, никак, креста нательного не носишь? – поинтересовался Зверев.

– Как же не носить? Ношу! – Девушка торопливо полезла в вырез сарафана, вытянула за льняную ниточку маленький серебряный крестик. – Вот он, при мне!

– Так чего же тебе бояться? С крестом нечисть человека трогать боится, не подходит.

– Ну да, батюшка Феофан то же сказывает. А о прошлом годе, вестимо, у нас мужик деревенский, из Бутурлей, возле Козютина мха аккурат накануне полнолуния сено косил. Дык токмо он возок свой нагрузил, конь вдруг как молвит человеческим голосом: «Никуда ты отсель не стронешься», – да и замер. Никак его мужик с места двинуть не мог. И тянул, и толкал, и понукал, и вожжами бил, и уговаривал, и манил – встал конь, и никуда с места не шел. Вконец отчаялся его хозяин. А ночь уж спустилась, нежить болотная к телеге сбираться начала. Мужику страшно, ан коня с повозкой бросить жалко. Снял он одну оглоблю, да и стал вокруг ходить, помахивать. Как полезут, размыслил, так ужо оглоблей этой отбиваться станет, добро свое оборонять. Ну нежить, на это глядючи, спужалась да назад на болото, за реку ушла. Мужик смотрит – ан конь у него с места сошел и давай ржать от радости. Ровно человек живой – понял, что порча черная спала. Мужик запряг его и домой поехал. Токмо к рассвету, сказывали, вернулся. Индо поседел весь, когда во двор свой заехал. А все оттого, что на Козютином мху колдун древний, бессмертный живет. Лютобор по имени. Вот! И никакой крест того мужика не спас, хоть и крестился он, и креста не снимал.

– Как же не спас, коли он жив остался? – хмыкнул Зверев. – Сама же говоришь, жив вернулся. И колдовство это на него не подействовало, только на коня. Мерин-то, поди, некрещеный?

– Кто же лошадей крестит, Андрей Васильевич?

– Вот потому мерин один от колдовства и встал. – Андрей снял епанчу, кинул на траву. – Давай хоть здесь посидим, раз идти боишься. Ты понюхай, как травой и цветами тут пахнет. Рай просто кругом. А в усадьбе, куда ни прячься, ан аромат хлева все едино любой дух перебивает.

– Да, Андрей Васильевич, хорошо. – Варя оглянулась на усадьбу, потом уселась на край плаща, оставив обутые в низкие сапожки ноги на траве. – А крест от колдуна сильного, от порчи, от сглаза или лихоманки не спасает, это ты зря так надеешься. Вон сколько народу у нас от колдовства пропадает! Нечто от Лютобора бессмертного таким малым крестиком обережешься?

– А кто мне это рассказал, Варя, угадай? – опустился рядом с ней Зверев. – Лютобор и научил. Коли от бога христианского не отрекаешься и символ его на груди носишь, то и Бог тебя в беде не оставит.

– Значит, ты, Андрей Васильевич, и впрямь к колдуну на болото бегаешь? – испуганно перекрестилась девушка. – Почто же ты, батюшка-боярин, душу губишь?

– Зачем губить? – пожал плечами Зверев. – Лютобор говорит, богов на Руси много. Коли еще и для Христа требы честно исполнять, хуже не станет. Посему на молебен благодарственный, в честь завершения похода, я завтра пойду. И молиться стану.

– А к колдуну зачем бегать? Можно ведь и у святых помощи попросить.

– В деле, которое для меня важно, святые не помогут. С ними говорить трудно: не отвечают. А Лютобора спросить можно, посоветоваться. Он не жадный, знанием своим делится.

– Чем же колдун лесной с человеком простым поделиться может?

– Много чем, Варя, – пожал плечами новик. – Заговоры от стрел он знает, от меча, копья. От пут любых заговоры. Они и веревки, и замки любые отпирают. Оружие мое он заговорил, чтобы одного меня признавало, а другим в руки не давалось. Научил, как людей от пьянства, от болезней, от порчи, от бесплодия заговаривать, как привороты делать, красоту девицам навевать. Научил меня проходить сквозь стены, в чужие сны заглядывать, будущее и прошлое узнавать. Про зеркало Велеса никогда не слыхала?

– Чем же он плату за такую мудрость берет? Кровь твою пьет? Душу купил? – Девушка опять перекрестилась и даже чуть отодвинулась. Но не ушла. Женское любопытство, известное дело, сильнее любого страха.

– Ты все равно не поверишь, – отмахнулся Андрей. – Считай, что вообще без платы учит.

– Ну скажи, батюшка-боярин, чем? Право слово, никому не передам.

– Говорю же, ничем… – Зверев поднял голову к темнеющему небу: – Гляди, звезды уже зажигаются. И подмигивают, как кокетки. Красиво.

– Ну скажи, Андрей Васильевич, не мучай! А вдруг и я соглашусь? Тоже пойду к нему в ученицы, ведьмой настоящей стану. Буду бури вызывать, привороты творить, падеж на недругов насылать… Ой, прости, Господи, прости, Господи, прости, Господи… – Она спохватилась, что наболтала лишнего, и стала поспешно креститься.

– Тебя не возьмет.

– Почему?

– Платить нечем, – усмехнулся Андрей.

– Нечто у меня души нет? Али кровь не та?

– Да говорю же, Варя, не берет он платы ни душой, ни кровью. Смотри лучше, какие звезды, – откинулся он на спину. – Ты можешь себе представить, что вот так вот, сверху вниз, ничуть не меняясь, они уже миллионы лет на Землю смотрят. И еще миллионы смотреть будут. И что четыреста шестьдесят лет для них – все равно что для нас всего одно мгновение?

– Дык ведь мир всего семь тысяч лет назад сотворили, Андрей Васильевич.

– Ну да, конечно, – не стал спорить с общеизвестной здесь истиной Зверев. – И эти семь тысяч лет для них как раз, как один миг, промчались. Скажи, Варя, а как ты в усадьбу попала? Про Трощенка, отца твоего, я слышал, ан не видел ни разу.

– Нешто не видел, Андрей Васильевич? – повернулась к нему девушка. – Он же летом, в середине грозовика, мед на оброк привозит, и по осени, перед Покровом.

– А-а, так это он… – Говорить, что оказался в теле барчука только нынешней зимой, Андрей, естественно, не стал. – Как же ты сюда попала?

– Отец сказывал, порчу на нас соседи навели. Он ведь бортник, зажиточно завсегда жил. Цыганскую порчу сделали – на полный извод и разорение. И маму мою любил сильно, счастливы были вместе. Хорошо жили. Вот и сделали из зависти. У нас в едино лето и маму сухотка сожрала, и сестер двух моих тоже. Мы с братьями и отцом тоже много кашляли, но уцелели. Однако же еще и заморозок средь грозовика ударил, на полях все вымерзло, токмо репы маненько уцелело да моркови. А хуже всего – ульи все погибли. А мы сеяли-то мало, токмо так, для стола. И подворье было маленькое. Так получилось, на всю зиму с пустым погребом и амбаром остались.

– Так, небось, у соседей тоже все померзло… – осторожно намекнул Андрей.

– Померзло, – обхватила руками коленки девушка. – Да токмо, когда от десяти чатей две трети вымерзло, то остается на новый урожай надеяться да убыток считать. А когда от половины чати двух третей не стало, то до новой весны ужо жрать нечего получается. Отец ведь больше на мед, на бортничество надеялся. С того и докупал, чего не хватало. И хлеб покупал, и убоину, и сечку для кур. А тут разом без всего остались… Как папка понял, что не прокормить нас зимой будет, отвел меня к боярину. Заместо отступного, за оброк, за подъемные. Хотел вовсе уйти. Но Василий Ярославович уговорил как-то. Остался отец. Серебро взял, братьев моих в Луки Великие отправил, к родичам дальним, ремеслу учиться. Кожевенному делу. Мне тогда токмо девять годков сполнилось. В закупе[31] пользы никакой. Вот в холопки и продали.