Избранное - Чезаре Павезе

Она пошла и сидела вместе с нами на трибуне. Оделась она со вкусом, и мне не пришлось за нее краснеть. Сидела она между мной и Карлетто и с таким волнением следила за игрой, словно заключила пари, какая команда выиграет, а иногда даже вскрикивала. От пива она отказалась. Джулианелла все пыталась втянуть Бьонду в разговор и даже пригласила ее сходить как-нибудь в варьете послушать Карлетто. Бьонда отвечала ей совсем тихим голосом, а когда на поле возникали особенно острые моменты, хватала меня за руку и прижималась ко мне. Под конец и я молча прижался к ней.

После футбола мы все зашли в остерию, но Бьонда даже не допила свою рюмку. Мы давали друг другу смешные прозвища и хохотали до упаду. Я не захватил с собой гитару, но Карлетто все-таки спел свои песенки. Бьонда собралась было уходить, но все стали уговаривать ее провести вечер с нами. Можно будет поужинать где-нибудь за городом. Я тоже стал упрашивать ее остаться.

Мы зашли в тратторию за моей гитарой, потом отправились ужинать за город. Джулианелла знала неплохое местечко недалеко от старой римской дороги, которая проходила через аркаду, похожую на огромные ворота. Мы шли между каменными оградами и полями, тут и там чернели деревья, торчали большие камни. Я никогда еще не видел такой пустынной местности. Мне вдруг захотелось стать птицей, чтобы поскорее улететь отсюда.

Наконец вся наша компания уселась за столики в саду маленького ресторанчика, огороженного металлической решеткой. Мы были в каких-нибудь двух шагах от Рима, но казалось, что город далеко-далеко отсюда. Стемнело, однако огней в саду не зажгли.

Мы ели, смеялись, пили, и я играл на гитаре. Бьонда сидела молча и смотрела, как мы дурачились. Ей нравилось слушать мою игру. Я пил и уже не знал удержу. Но когда начинал играть, требовал полной тишины: мне хотелось, чтобы каждая нота в этот вечер звучала чисто.

Однако Карлетто пора было возвращаться в театр. Бьонда отказалась идти с нами, сказала, что она достаточно повеселилась и теперь ей пора домой. В трамвае мы пытались уговорить ее, но ничего из этого не вышло. Все наперебой говорили мне: «Ты, Пабло, конечно, проводишь Бьонду». Я порядком выпил, и мне вспомнились прежние вечера на лугу, я, пожалуй, отпустил бы ее одну, но приятели уговорили меня.

— Проводишь и вернешься в театр, — сказала мне Дорина.

Я перекинул гитару через плечо, и мы с Бьондой вдвоем отправились домой. Пока мы ехали целой компанией в трамвае, все шло гладко. Но вот когда мы остались одни и она очутилась рядом со мной, волей-неволей мне пришлось начать разговор.

— А я и не знал, что вас зовут Джина.

Она украдкой взглянула на меня.

— Я тоже не знала, что ты Пабло.

Потом разговор оборвался, и до самой мастерской мы шли молча. Бьонда открыла дверь и спросила:

— Хочешь выпить чашечку кофе?

Она пошла в заднюю комнату сварить кофе, я положил гитару и стал ждать. Через освещенное полуоткрытое окошко слышно было, как она насвистывает.

— Редко встретишь женщину, которая любит свистеть, — сказал я.

Свист прекратился, и до меня донеслись слова:

— Но ведь это не запрещено?

— Женщине, которая носит комбинезон, и свистеть не заказано, — согласился я.

Она ничего не ответила, а почему, я так и не понял.

— А вам идет комбинезон, — продолжал я. — Как подумаю о вас, днем и ночью вижу в комбинезоне.

Она снова промолчала, и из комнаты не доносилось больше ни звука. Я подошел к двери, не зная, что делать дальше. В эту пору на улице ни души, в мастерской полная тьма. Вдруг зажегся свет. Я обернулся. Она стояла передо мной в своем комбинезоне и улыбалась.

Всю ночь мы провели вместе, в объятиях друг друга. Она была из тех женщин, для которых любовь наслаждение.

Много раз я говорил ей:

— Ну, я одеваюсь.

— Не уходи, — просила она, — может, ты никогда больше и не захочешь провести со мной ночь.

Я называл ее Джинеттой. Она то смеялась, то плакала: ни минуты не оставалась спокойной. Наконец она затихла, я тоже лежал в темноте молча, с открытыми глазами. «Каковы все-таки женщины, — думал я, — она уже поняла, что не слишком-то нужна мне». Меня душила злоба, словно рядом лежала та, другая, словно эта ночь с ней не принесла мне никакой радости. Джина сказала, что по моим жестам, словам, взглядам она поняла, что нужна мне. «Сказки одни, — думал я, — бабьи хитрости. Не желает признать, что сама добивалась меня». Мне хотелось уйти к себе, остаться одному. Неужели она днем и ночью будет как тень ходить за мной?

Когда я утром проснулся, ее уже не было рядом. Она готовила кофе.

— Проголодался, наверно, — сказала она, входя в комнату. На ней была ее обычная блузка; она подошла к кровати и посмотрела на меня.

— Хозяйка, что-то не ладится?

Она обняла меня за шею, прижалась ко мне, словно глупенькая девчонка. Я поцеловал ее и спросил:

— Что с тобой?

— Ты мне совсем не доверяешь. Ты обо мне даже не думаешь.

В то утро я понял, как чудно устроен мир. Если ты любить кого-нибудь, то он смеется над тобой. Значит, мне тоже надо было посмеяться над ней, но я этого не хотел. Об этих своих мыслях я ей не сказал ни слова, по сказал, чтобы она была сдержанней.

— Мы ведь не женаты. Понимаешь? Будем считать, что все еще впереди.

Я спустился к реке выкурить сигарету. Как все-таки красивы эти холмы с пологими склонами и разбросанными на них виллами! Разве не прекрасна река в такой солнечный день? Со стороны строящегося моста доносились глухие удары кирок. Я вспомнил холм в конце Корсо той зимой.

Потом я вернулся в мастерскую и проработал все утро. Бьонда вместе с Пиппо проверяла починенные покрышки. Я уже собрался повести ее обедать, когда меня позвал Пиппо. Пришел какой-то человек и хочет со мной поговорить, он ждет меня в саду.

— Пусть войдет, — сказал я.

Это был Карлетто. На этот раз он не смеялся.

— Ты здесь! — крикнул он, бросившись мне навстречу. — Сегодня ночью взяли Лучано.

XV

— Угораздило же тебя как раз сегодня не ночевать дома! — крикнул он. — Когда мне сказали, что тебя нет, меня чуть удар не хватил. Где ты был?

Мы оба думали, как нам теперь быть, но он так волновался, что спросил первое, что ему пришло на ум. Как все произошло, я узнал лишь позднее. И узнал больше, чем мне было нужно. С той ночи Карлетто точно подменили. Глядя на него, и нам с Дориной становилось тревожно.

В то утро к Дорине прибежала Джулианелла. Дверь ей открыл Карлетто, и Джулианелла с плачем бросилась ему на шею. Фашисты вломились к ним часа в четыре ночи, когда Лучано еще спал, перевернули все вверх дном, велели ему одеться и увели. Джулианелла прибежала разузнать, что с остальными: она решила, что схватили всех нас.

— Да успокойся ты, — сказал я Карлетто.

— Нет, ты только представь, я звоню, дверь открывает Марина и говорит, что ты домой не возвращался. «Его, верно, на улице арестовали! — крикнула мне Дорина. — Они всех хватают. И тебя, наверно, уже ищут». Вот я и побежал к тебе в мастерскую.

— Лучано небось и не представляет, какой из-за него переполох поднялся, — пытался я пошутить.

У Карлетто от волнения дрожали руки. Мы знали, что этим дело не ограничится. Джулианелла сказала, что у Лучано нашли листовки, и если его заставят говорить, то мы пропали.

— Лучано парень некрепкий, — волновался Карлетто. — Вот увидишь, его изобьют, и он все выболтает.

Я подумал об этом и промолчал. Мне хотелось спросить Карлетто: «Ты что, все своими глазами видел?» — но стало жалко его, и я только сказал:

— Тебя ведь еще не посадили, чего же ты причитаешь.

Мне самому тюрьма не казалась такой уж страшной. Я спросил у Карлетто, не спрятана ли у него подпольная литература.

— Кажется, нет. — Он нервно ходил по комнате, потом внезапно остановился и закричал: — Вот несчастье!

— Что еще такое?

— Книги мужа Дорины хранятся у нас.

Он сказал, что домой не вернется.

— Ведь людей хватают не только ночью. Может, они нарочно не арестовали меня, чтобы сцапать, когда я «пойду на прогулку». Или в театре. А может, они и на женщин хотят устроить облаву.

Я дал ему выговориться и обдумывал то, что произошло. Если Карлетто сбежит, сразу станет ясно, что он боится ареста. Этим он лишь сам себя погубит. Нужно разузнать, как обстоят дела, почему взяли Лучано, а не Карлетто. Может, Лучано был связан еще с другими людьми. Возможно, со студентами и с теми адвокатами из кафе.

Я высказал свои сомнения Карлетто, который все метался по комнате. Сначала он ничего мне не ответил. Он был слишком взволнован. Наконец остановился и сказал:

— Думаешь, они случайно нашли у него листовки? Кто-то во всем признался. И Лучано все разболтает, если не будет знать, что я на свободе.

Мне вспомнилось, как я бродил по Турину и напивался. И чем больше я тогда пил, тем неотвязнее думал все об одном, и кровь во мне кипела. Так же, как сейчас Карлетто, я не знал ни минуты покоя, разговаривал сам с собой. День и ночь у меня перед глазами стояла Линда.