Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Знала?

— Да.

Аливия улыбнулась. Детская убежденность. Бывает ли что-нибудь тверже?

— Почитаешь мне сказку? — спросила Вивьен, постукивая по ящичку для оружия, положенному рядом с Аливией. Даже раненая, та не позволила забрать его у нее.

— Ну конечно, — сказала Аливия, прижав большой палец к запорной пластинке и сдвинув ее так, чтобы девочка не увидела. Она открыла ящичек и, миновав ферлахскую «серпенту», нащупала потрепанный сборник сказок, который взяла в библиотеке Odense Domkirke. Кое-кто мог бы сказать «украла», но Аливия предпочитала думать, что спасла его. Истории существуют, чтобы их рассказывали, а не чтобы торчать в старом музее.

Чем дольше она владела книгой, тем больше ей поражалась.

У нее были загнувшиеся уголки, страницы пожелтели и выглядели так, будто им были сотни лет. Содержавшиеся внутри истории были гораздо древнее, но Аливия позаботилась о том, чтобы книга никогда не развалилась, не выцвела и не утратила старого, затхлого запаха библиотеки.

Аливия раскрыла книгу. Она выучила все сказки наизусть, и ей не было нужды читать с листа. Перевод оставлял желать лучшего, и читаемое ею зачастую не сходилось с написанными словами. Порой казалось, будто при каждом чтении слова меняются. Не сильно, но ровно настолько, чтобы она это замечала, словно историям нравилось периодически растягиваться и пробовать новое.

Однако картинки — ксилография, как она полагала — были прелестны, и девочки любили задавать вопросы об изображенных там странно выглядящих людях, пока она читала вслух.

Вивьен придвинулась поближе, и Аливия зашипела, когда покров синтетической кожи снова туго натянулся.

— Прости.

— Все окей, — отозвалась Аливия. — Бывало и хуже.

Гораздо хуже. Как когда умер ангел-страж, и Ноама решила, что потеряла меня, когда мое сердце остановилось…

Она провела пальцем по оглавлению сказок.

— Какую ты хочешь послушать?

— Вот эту, — указала Вивьен.

— Хороший выбор, — произнесла Аливия. — Особенно теперь.

— О чем ты?

— Ни о чем, не бери в голову. Так ты хочешь, чтобы я ее читала, или у тебя есть еще вопросы?

Вивьен покачала головой, и Аливия начала.

— Однажды жил-был очень злой демон, и он сделал зеркало, которое заставляло все хорошее или прекрасное, что отражалось в нем, казаться мерзким и ужасным, а все никчемное и плохое — выглядеть в десять раз хуже. Люди, увидевшие свои отражения, с криком убегали от собственных искаженных лиц, а демон утверждал, что это чрезвычайно забавно.

— А когда в голову кого-либо, глядящего в зеркало, приходила благочестивая мысль, стекло извращало ее, и демон заявил, что теперь люди впервые могут увидеть, как в действительности выглядят мир и человечество. Демон всюду носил свое изобретение, пока в конце концов не осталось ни одной страны и человека, кто бы не взглянул в это темное зеркало.

— И что он тогда сделал? — спросила Вивьен, хотя уже слышала эту историю дюжину раз, а то и больше.

— Демону захотелось взлететь на небо и обманом заставить ангелов посмотреть в злое зеркало.

— Что такое ангел?

Аливия замешкалась.

— Это как демон, но хорошее, а не плохое. Ну, большую часть времени.

Вивьен кивнула, демонстрируя, что Аливии следует продолжать.

— Однако чем выше взлетал демон, тем более скользким становилось стекло. В конце концов он еле мог его удержать, и оно выскользнуло у него из рук. Зеркало упало на Землю и разбилось на миллионы кусочков.

Аливия понизила голос, чуть-чуть подавшись к Вивьен и придавая своим словам сухую, холодную интонацию.

— Но теперь зеркало принесло больше несчастья, чем когда-либо прежде, ведь некоторые фрагменты были не крупнее песчинки, и они разлетелись по всему миру. Когда один из этих крошечных осколков попадал человеку в глаз, то незаметно застревал там. С этого момента люди видели лишь худшее в том, на что глядели, поскольку даже самый маленький кусочек сохранял ту же силу, что и все зеркало. Некоторым осколок зеркала попал даже в сердце, и это было очень ужасно, ведь их сердца становились холодны, будто кусок льда. Думая об этом, злой демон хохотал до упаду, так его веселило зрелище устроенной им беды.

Теперь подошла и Миска, привлеченная размеренным ритмом голоса Аливии и мастерством древнего сказочника. Обе девочки устроились рядом с ней, и Аливия стала рассказывать остаток сказки про маленького мальчика по имени Кай, глаз и сердце которого пронзил осколок зеркала демона. И с того момента он стал жестоким и бессердечным, пошел против своих друзей и делал худшее, что только мог вообразить, чтобы причинить им боль. Попавшись в ловушку злой королевы зимы, Кай оказался обречен на вечное заточение на ледяном троне, который медленно вытягивал из него жизнь.

Однако больше всего им нравились части про приключения подруги Кая, девочки по имени Герда, которая, казалось, всегда была одних лет с Миской и Вивьен. Одолевая разбойников, ведьм и ловушки, она, наконец, отыскала дорогу в логово королевы зимы.

— И Герда освободила Кая силой своей любви и невинности, — произнесла Аливия. — Ее слезы растопили лед в сердце Кая, и когда тот увидел все ужасные вещи, что совершил, то разрыдался и смыл осколок зеркала демона из своего глаза.

— Ты забыла кусок про слово, которое Кай должен был сложить.

— Ах да, мне никак нельзя было о нем забыть, — отозвалась Аливия. — Ледяная королева дала клятву, что даст Каю уйти, если он сможет решить дьявольски сложную головоломку и сложить особое слово.

— А что это было за слово? — спросила Вивьен.

— Очень важное слово, — с насмешливой серьезностью ответила Аливия. — Слово, отголоски которого и по сей день гуляют в мире. От самой Старой Земли до Молеха и обратно.

— Да, но что это?

Аливия перелистнула страницы к концу сказки и уже собиралась произнести слово, которое читала сто раз. В изначальном языке оно выглядело как Evigheden, однако сейчас на странице было не оно.

— Лив? — спросила Миска, когда она не ответила.

— Нет, этого не может быть, — проговорила Аливия.

— Что это? — спросила Вивьен. — Что за слово?

— Mord, — произнесла Аливия. — Убийство.

В главном военном шатре Сынов Гора было жарко и сыро, будто в пустыне после дождя. Землю устилали толстые ковры из звериных шкур, вдоль колышущихся матерчатых стен тянулись стойки с оружием, в центральном очаге медленно горело низкое пламя. Как и в покоях вождя равнинных варваров или же на одной из редких аудиенций Хана, тут отсутствовали удобства, которых можно было бы ожидать от примарха.

Гор стоял с западной стороны костра, читая книгу, обернутую человеческой кожей. Лоргар утверждал, что переплет и страницы сделаны из трупов с Исствана III, и у Гора в кои-то веки не было причин ставить его слова под сомнение.

Символизм — вот какое слово употребил его брат в ответ на вопрос, зачем столь омерзительная обложка книге, и без того источающей ужас. Гор понимал подобное и разместил прочих деливших тесное пространство военного шатра соответствующим образом.

Напротив него, на восточной стороне, олицетворяющей дух и дыхание жизни, навытяжку стоял Граэль Ноктуа. Он был высок и горделив, невзирая на полученные на Молехе ранения. Аугметическая рука уже практически полностью срослась с его нервной системой, однако там, где когда-то билось сердце, до сих пор оставалась пустота.

На севере, стороне земли, стоял Гер Гераддон, фарфорово-белые кукольные глаза которого совершенно не отражали света пламени. Его аспектом были рождение, жизнь, смерть и перерождение. Напротив предводителя луперков, на южной позиции огня, парила фигура Красного Ангела. Они глядели друг на друга с напряжением, от которого как будто потрескивал воздух — нематериальные чудовища, связанные со смертной плотью.

Один — добровольный носитель, другой — добровольная жертва.

Книга позволила Гору много узнать о том, как Красный Ангел появился на пропитанном кровью Сигнусе Прайм. Равно как и позволила передать Малогарсту ритуалы призыва.

Слова, которые произносил Гор, были не словами как таковыми, а гармониями, резонирующими на ином уровне бытия, словно музыкальные ноты или ключ в замке. От их использования смердело черной магией — слыша этот термин, Лоргар презрительно улыбался, однако тот был более уместен, чем полагал его колхидский брат.

С каждым стихом охватывающие Красного Ангела цепи натягивались сильнее. Все, кроме одной. Его доспех скрипел и трескался еще больше. Трещины лизало шипящее белое пламя. Цепь, которая окружала череп, плавилась, стекая изо рта раскаленными добела ручейками.

— Мудро ли это? — спросил Ноктуа, когда Красный Ангел выплюнул последние остатки пут.