Плач кукушонка - Вольдемар Грилелави

Но Света больше испугалась за кашу, безвозвратно потерянную, вкусную, но уже недоступную. Она готова была на любое безумство ради ее спасения, однако Света умела математически логично мыслить и поняла, что потеряла сейчас не только еду, но и саму жизнь, которая после этой потери превратилась в недостижимую мечту и запредельно возможные грезы. Это конец. И не просто конец сегодняшнего, так славно начавшегося, дня, это конец всего, что было и будет.

Она уже не обращала внимания на такие пустяки, как удар кулаком в лицо, и то, что она улетела под дерево, больно ударившись еще и о его ствол, и то, что вышла родительница и с радостным криком набросилась на ее кашу, на ее еду, последнюю надежду.

Никогда не будет у Светы любимой маленькой дочурки, не будет она целовать, ласкать ее кудряшки, никогда мир не услышит о великом математике Светлане. Она просто теперь не станет взрослой. И уже никогда не подарит тетя Вера вкусные драже и подушечки, которые она пыталась растягивать максимально долго, а они мгновенно таяли, исчезали вместе со вкусом и сладостью.

Света шла без цели и в никуда, но инстинкт снова вел ее по знакомой тропинке к реке, к ее бурлящему потоку, который в этот раз она заставит принять и поглотить ее, не выбрасывая на камни, так как возвращаться ей больше некуда и не хочется. Они все равно не позволят ей жить, расти, взрослеть. Она устала от бесполезной и ненужной борьбы за жизнь.

Много дней назад она случайно, прячась в кустах от внезапно появившейся компании мальчишек и девчонок, невольно подслушала разговор, который полностью был посвящен некоторому богатырю под странной кличкой — Вовка вентилятор. Они не сказки болтали, а о настоящем, живущим в Ушарале или где-то недалеко от него, который, спасая от смерти раненых товарищей, голыми руками порвал страшных и жестоких бандитов. Количество бандитов было спорным, но цифра доходила до ста. Красиво рисовался его огромный рост, крупные сильные руки, а девчонки страстно описывали его невероятную красоту.

Света потом часто перед сном, чтобы отвлечься от голода, мечтала о сильном богатыре, рисовала неожиданные встреч с ним, о большой дружбе, любви, но, как к сильному брату или родному человеку. В роли невесты картинки даже не возникали.

И вот сейчас, понимая, что обратной дороги нет не только к дому, но и к жизни, Светлана вдруг страстно захотела встречи с ним. Пусть он внезапно появится, возьмет за руку, и пойдут они вместе. Все равно куда, главное — в жизнь.

Вода все ближе, уже слышен ее плеск, поблескивают буруны, а Вовки — вентилятора нет. Прощайте милые кустики, кочки, травка, кормившие ее эти два года. Прощай солнышко, тучка, ветерок, дождик. Меня уже никогда не будет, а вы остаетесь. Как это все же не справедливо. Ведь я тоже хочу вот так, как вы, просто быть. Мне ведь не надо многого. Кусочек хлебушка, бумага, ручки, цифры. Много цифр. А у меня все это хотят отнять. Уже отняли. Просто родилась я не для счастья, нежеланная, и совсем никому ненужная. А, значит, хочешь, не хочешь, а придется уйти. Где же ты, милый, могучий, где же ты, богатырь. Ну не позволь мне сделать этот невыносимо болезненный шаг.

Чтобы выйти на берег, осталось всего пересечь последнюю маленькую полянку. Света даже не заметила на ней шумной гогочущей компании, распивающей вино и жующей бутерброды с колбасой. Ее раздумья прервали, выстрелом прозвучавшие, слова одного из трех молодых толстяков. Они, вся тройка, словно братья близнецы, розовощекие, толстые и такие смешные, что Света, сразу не поняв их, даже развеселилась.

— Опаньки! — крикнул один из них. — Это что за чудо в тряпках вывалилось к нам за стол.

Выпили они прилично, поэтому контролировать свои действия и хмельные желания уже не в силах. Всех троих словно накрыло розовым туманом сексуального желания зверей самцов. Когда Света с трудом сообразила об их намерениях, то отступать уже было и поздно, и некуда. Их огромные жирные липкие лапы хватали за шею, за тело, за ветхую застиранную одежду, которая рассыпалась от их рывков. И этот дикий тошнотворный смешок с пошлыми словами:

— Ну, уродина, что же ты дергаешься. Сейчас напоследок мужичков попробуешь, радость жизни ощутишь.

Один из них схватился за самодельные из старых колготок трусики, и Света со всей силы укусила его за руку. Тот завопил и влепил пощечину. Кровь хлынула из носа и из разбитой губы.

Но, казалось, вид крови, плачущей, кричащей, кусающей девчонки только раззадоривал их. Сил сопротивляться не только не было, но и не могло быть против таких огромных, злых и жестоких самцов. Света поняла, что до речки ей уже не придется идти самой. Ее истерзанный труп будет после надругательства брошен в воду. Она уже смирилась с участью, со злым роком, который даже перед смертью хочет причинить боль, страдания. И она ослабила сопротивление, теряя сознание, как сквозь дымку и пелену, застлавшие глаза, прозвучал этот тихий, но сильный и уверенный голос:

— Молодые люди, не будут ли столь любезны, объяснить, просто интересно поинтересоваться — почто это вы ребенка обижаете?

Движение на полянке замерло. Все четверо участника борьбы и шума, словно от грохота грома парализованные, уставились в сторону субъекта, нарушившего сексуальные планы Даунов. Но этот субъект словно не замечал три толстые точки на полянке. Он глазами поедал маленькую, страшненькую, всю изуродованную, но такую родную и близкую ему, что, казалось, еще немного, и он своим взглядом поглотит ее.

А для Светы он казался сказочным явлением, мифом, спасительным принцем, но рядом с этими толстяками казался таким слабеньким и беззащитным, что в пору хоть самой спасай. Они сейчас просто убьют его. Вот только разберутся, кто перед ними, поймут свое преимущество и погубят этого прекрасного, самого-самого, что ни на есть славного, ставшего вмиг милым и любимым, принца. хотелось рвануться ему на помощь, но сильные руки одного из толстяков держали ее сзади за плечи. А двое других, один с большим ножом в руке, а другой поднял толстую палку с земли, медленно с двух сторон и со злорадными усмешками на противных рожах, двигались в его сторону. И в их виде излучалась такая злая энергия, что на иной исход, как смерть, рассчитывать не приходилось. Света взглядом и губами шептала этому милому человеку, чтобы он спасался, убегал, ведь ее жизнь уже закончилась, и не надо ненужных жертв, бесполезных и беспощадных, так как его смерть случится на ее глазах по ее вине.

— Да беги же ты, миленький, беги, спасайся.

Он слышал ее, он понимал, но глаза говорили иное. В них не было страха, не было обреченности.

И, вдруг, поляну, и всю округу оглушил пронзительный и дикий визг:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});