Пташка - Уильям Уортон

Тут Ричардс встает и машет руками, подавая знак, что пора выступать. Все перестают рыть и тоже вылезают из своих окопчиков. К собственному удивлению, я присоединяюсь к ним, даже самому не верится. Больше я ни о чем не думаю. Просто делаю, что и все. Из меня получился бы потрясающий лемминг. Мы переваливаем через гребень холма, Ричардс идет первым, за ним Вэнс и Скэнлан, потом другой новичок, за ними я. Позади тянутся другие ребята. Все закручивается по новой.

Проходим ярдов пятьдесят, и откуда-то совсем близко по нам начинает бить миномет. Мы все бросаемся на землю. Когда мы встаем, я вижу, как новичок оглядывается, разворачивается, пробегает мимо меня и несется вниз по склону. Как пить дать напорется на мину.

Проходим немного дальше. Пока никаких танков. Может, Ричардс ошибся. Мозг опять начинает работать. То, что случается потом, происходит очень быстро. Восемьдесят восьмой калибр, прямое попадание. Странно, что не было ничего слышно. Я лежу на земле; кажется, она у меня даже в кишках. Рева моторов не слышно. Вокруг опадает поднятая в воздух грязь. Приподнимаю голову — с каски валятся комья. Они сыплются под меня, но сам я не ранен. К моей радости, теперь меня это уже не заботит, что значительно упрощает дело. Такое впечатление, что все происходит не со мной, а с кем-то другим, словно в кино про войну.

Кто-то вскрикивает: его задело. Это Вэнс. Он пробегает мимо, держа каску в вытянутой руке, из которой течет кровь. Осколок пригвоздил руку к его каске. Слышу стон впереди себя. Смотрю.

Скэнлан оборачивается, и я вижу его лицо. Он кричит. Это уже не Скэнлан, а какая-то мертвая голова: голый череп, на котором начинает проступать кровь.

— Я ранен! Мои глаза! Я ничего не вижу! Помогите мне, кто-нибудь!

Скэнлан выпрямляется и ковыляет в мою сторону. Он и не может видеть, потому что ему снесло все лицо, оно висит где-то сбоку, будто съехавшая маска. Один глаз занавешен висящим куском кожи, а другой сам висит на какой-то липочке, свисая из пустой глазницы на кость, образующую скулу. Нос и верхняя губа отсутствуют. Мне видны торчащие из десен зубы. Некоторые из них сломаны и вдавлены внутрь. Я подползаю и, схватив его за ноги, опускаю на землю.

— Не трогай лицо! Ты ранен!

Скэнлан садится, не выпуская из рук винтовку. Я сажусь перед ним на корточки и принимаюсь натягивать ему кожу лица, пытаясь вернуть ее на прежнее место. На ощупь она скорей напоминает резину и съежилась так, что едва налезает на череп. Худо-бедно приладив нос, прошу Скэнлана придержать его за кончик, пока я нашариваю свой индивидуальный пакет. Секунду-другую не могу вспомнить, куда он подевался. Зову на помощь, но сзади никого нет, а Ричардс залег впереди. Я что-то кричу ему, но он не шевелится.

Взяв индпакет Скэнлана, я делаю перевязку. Мне страшно, и я боюсь, что скоро начнется самое худшее, но руки больше не дрожат. Я туго наматываю бинт на голову Скэнлана и завязываю сзади. Ему несладко, и он тяжело дышит. Он все время сглатывает кровь, но ее становится все больше, она течет отовсюду. Черт, позабыл о таблетках! Что делать? Вернуться назад и сдать Скэнлана санитарам! Мозг работает медленно, но четко, в голове проясняется. Сам себе удивляюсь.

Велю Скэнлану выпустить из рук винтовку. Он больше ничего не говорит, а только глухо стонет. Снимает левую перчатку, и я вижу, что у него не хватает двух пальцев. Кровь и здесь хлещет вовсю. Изо всех сил сжимаю запястье Скэнлана, ставлю его на ноги и заставляю бежать назад. Скоро он потеряет сознание, а у меня нет сил его нести. Сам в любую минуту могу упасть в обморок. Чувствую, что все, спекся. Скэнлан вырывается. Он возвращается и нащупывает на земле перчатку, которую только что снял, — ту, в которой остались пальцы. Берет в здоровую руку. Господи! О чем он думает?

Каким-то образом нам удается пробраться через минное поле. На сей раз я иду в обход, забирая вправо. По пути нам попадаются всего две растяжки. После того как это случилось с Харрингтоном, у меня чувство, будто он принял удар на себя. Мне кажется, что теперь я могу наступить на мину и она не взорвется. Вот до чего я дошел.

Мы возвращаемся на опушку леса и встречаем там главного сержанта Лючесси. Он на меня орет:

— Кто это? Какого черта вы сюда прете?

Я останавливаюсь и предъявляю ему Скэнлана. Он мой пропуск на выход из этого ада.

— Веду в тыл Скэнлана, сержант. Он тяжело ранен.

Лючесси сам это видит. Он видит и то, что я смертельно напуган. Он все понимает, он видит меня насквозь. Но какое мне до этого дело? Он такой же сраный итальяшка, как я, даже если старше меня по должности. Лючесси осматривает Скэнлана. Я подумываю о том, чтобы дать деру в лес. Не станет же Лючесси стрелять мне в спину.

— Где Ричардс? Где второй взвод? Где ваша рота?

— Ричардс говорит, на подходе танки. Ему нужны базуки. У нас нет противотанковых гранат.

— Да, но где он, черт побери, этот Ричардс?

Лючесси пытается поправить бинт на голове Скэнлана. Я все еще держу того за запястье.

— Он залег за теми деревьями, немного выше. Там и ранило Скэнлана. Я ему кричал, но он не ответил, не шевельнулся.

Как-то мой мозг странно устроен, только теперь он готов согласиться, что Ричардс мертв. Ему крышка. Его убили. Не могу сказать, чтобы он мне очень уж нравился, но меня при этой мысли начинает трясти. Скорей бы смыться, куда угодно, только подальше. Теперь я хочу не просто в тыл, я хочу бежать прочь отсюда. Мне стоит больших усилий не сорваться с места. Я боюсь этого Лючесси. Пожалуй, я смог бы проломить ему череп одной левой, но я боюсь. Жду, когда подвернется возможность драпануть, зарыться в землю, умереть там с голоду, все, что угодно, просто исчезнуть, остаться одному. Я все еще сжимаю запястье Скэнлана, чтобы унять кровотечение, а он все мается дурью, делая что-то с зажатой в другой руке перчаткой. Наконец он вытаскивает из нее что-то и вытирает о штанину. Это обручальное кольцо. Он засовывает его в карман брюк. Лючесси смотрит на меня.

— Дуй назад, Колумбато, черт тебя подери. Если Ричардс убит, будешь командовать отделением. А судя по тому, как идут дела, может, и всем взводом. Ну и заваруха. Скэнлана отведу я. И распоряжусь, чтобы вам прислали базуки и противотанковые гранаты. Давай, задница, живо наверх!

В уме он уже прикидывает, кто чем станет командовать в нашей роте. Мысленно перетасовывает листки цветной бумаги. Вручаю ему Скэнлана, и он стискивает его запястье. Кровь, струящаяся из-под повязки, капает на его форму. Лючесси поворачивается и тянет беднягу бежать дальше в лес.

Я снова один. Мне бы только добраться до тех сосен, и можно будет спрятаться в одном из тех окопов, которые вырыл наш взвод. Буду лежать в нем, пока все не уляжется. Затем постараюсь пробраться обратно во Францию, буду идти ночами, попрошу какую-нибудь французскую семью меня спрятать. Выйдя опять на открытое, простреливаемое место, я постепенно схожу с ума.

Бегу через поле, перепрыгивая через растяжки, стараясь не смотреть туда, где лежит Харрингтон. Добираюсь до сосен и валюсь в неглубокий окопчик. Углублять его мне уже не хочется.

И тут начинается ад. Бьют наши, сто пятьдесят пятый калибр. Должно быть, кто-то дозвонился до нашей дивизионной артиллерии и назвал эти сосны в качестве ориентира. Я вскакиваю и несусь что есть мочи по холму в сторону Ройта. Почва подпрыгивает у меня под ногами, со всех сторон летят комья земли и барабанят по мне. Я бегу сквозь них, они ударяют меня в лицо, это все равно как бежать, когда идет град, или ехать на велосипеде за самосвалом, груженным щебенкой. Потом я чувствую, как что-то дергает меня за левую руку, разворачивает. Смотрю и вижу небольшую дырку размером с желудь на моем левом запястье, с правой стороны. Из нее медленно выступает капелька крови. Она темно-красная. Я останавливаюсь посреди поля и глазею на нее. Сжимаю кулак, и мизинец остается оттопыренным. Переворачиваю руку и не вижу с обратной стороны выходного отверстия. Что-то ломается у меня внутри, и я начинаю плакать. Теперь я могу вернуться. Мне можно отправиться в госпиталь, и меня там прооперируют! Я могу обратиться к врачам и заявить, что моя песенка спета! Все, войне конец!

Слева разрывается другой снаряд, и меня сбивает с ног. В ушах звенит, и, когда я отираю лицо, рука становится мокрой от крови. Ощупываю лицо, но ничего такого не обнаруживаю, кроме мелких порезов, оставленных комьями земли и небольшими камнями. Снова бегу. Добегаю до какой-то дороги на окраине Ройта. До сих пор я так никого и не встретил. Где-то выше, в городе, слышны звуки боя. Стреляют из легкого стрелкового оружия. На обочине я вижу пустой окоп. Заберусь туда и стану ждать, пока не придет кто-нибудь из санитаров. В запасе у меня уйма времени. Война кончилась. Альфонсо Колумбато возвращается домой героем, с нашивкой за ранение. Слышу, как летит еще один снаряд, бегу вперед и запрыгиваю в окоп.