Четыре Ступени (СИ) - Елена Квашнина

- У нас в школе была странная блажь. Хор. Я вам уже говорил про него? Значит, повторяюсь. Почему блажь? Ну, в те времена в моде были вокально-инструментальные ансамбли, рок-группы, на худой конец, театры. А хор, капелла, как сейчас выражаются молодые, - полный отстой. Между прочим, блажь нашу никак нельзя назвать формальной. Хором гордились все. Попасть туда было трудно. Оля каким-то образом попала. Уже в октябре.

- Её звали Олей?

Наконец-то безымянная девушка из абстрактного рисунка превращается в реально существующего человека.

- Да, - с отсутствующим видом повторил Павел Николаевич. - Её звали Олей. Первое время она вела себя тише воды, ниже травы. Наверное, привыкала, присматривалась. Но она очень любила музыку. Немного играла на пианино, пела. И каким-то непонятным образом сумела пролезть в хор. Голосок у неё… так, средний. Но приятный. Поступление в хор сразу резко повысило её статус. Она и сама на деле оказалась неробкого десятка. Бойкая, на язык острая. В два счёта освоилась в хоре, потом в школе. Сдружилась со школьной элитой. Тогда говорили “актив”. Всё незаметненько так. Её уже к ноябрьским праздникам звали в самые интересные компании. Вокруг неё вечно бурлил водоворот из людей, событий, дел. Первым в этот водоворот втянулся Вишневецкий и потянул за собой меня. Довольно быстро нас завязало в один крепкий узел. Ольга в роли локомотива, мы с Костей вроде прицепных вагонов. К новогоднему огоньку нас за глаза называли святой троицей.

- Любовный треугольник? - уточнила Светлана. Она слушала с некоторым интересом. Словно книгу читала. Однако, банальностей не хотелось. У её рыцаря в жизни, в любви не должно быть банальностей. Должно быть… Как? Необычно. Не так, как у других. Значительно. А так же возвышенно и красиво.

- Любовный треугольник? - отозвался Дубов. - О, нет. По крайней мере, тогда. Хорошая юношеская дружба. Вообще-то, это к делу не относится. Мне просто приятно вспоминать те дни, поговорить о них. Терпите. Вы сами напросились.

- Сама напросилась. Терплю, - последовал ответ. Это к делу не относилось, но Светлана и сама имела честь хорошо дружить с Дроном и Лёхой. Назвать их отношения юношескими уже нельзя, вот дружескими - несомненно. И ей не требовалось доказательств возможности хорошей юношеской дружбы.

- Надо сказать, что Оля, и я в принципе замечал это, лучше всех относилась к Косте. Ничего странного в том я не находил. К нему все и всегда хорошо относились. Милый шалопай. В некотором роде талантливый. Кстати, Костя тоже относился к Оле лучше, чем к другим. С ней одной он иногда мог достаточно серьёзно обсуждать какую-либо тему. Без привычного трёпа и дебильных шуток. Но и только. Хорошие друзья, как я уже говорил. Может, чего-то не разглядел? Но как раз в тот период всякие мелкие истории оставляли меня безразличным.

- Почему?

- О! Я тогда смертельно увлёкся первой красавицей школы Таней Столяровой. Вы знаете, что в моё время почти в каждой школе имелась своя первая красавица? Да, да, блондинка с голубыми глазами и так далее. Вариации, конечно, случались. У нас первой леди была Таня Столярова. Училась в параллельном классе. Ходила в музыкальную школу, зубрила английский язык, играла в теннис. Собиралась замуж за дипломата. И за отсутствием подходящего дипломата морочила голову мне. По школьным меркам я считался сносным кавалером, где-то и завидным. Таня предоставила мне почётное право носить за ней портфель и теннисные ракетки, встречать по вечерам с курсов английского, провожать на танцы, то есть быть при ней телохранителем и верной тенью. Я чуть хор из-за неё не бросил. Но укрепился и бросил не хор, а Таню.

- А что случилось?

- Вам это не интересно. Интересно? Хм. Я случайно услышал, как она отзывалась обо мне, когда не подозревала о моём присутствии. История произошла давно. Что уж теперь вспоминать? Главное, к маю сердце моё было свободно, взор - чист и светел. Впереди окончание школы и море счастья. Двадцать шестое мая. Последний звонок, последнее выступление в хоре. И мой день рождения. Как мы пели! Как мы тогда пели! А после праздника не поехали гулять. Вместо традиционного гуляния всей ордой отправились ко мне домой - отмечать день рождения. Впервые на глазах родителей мы пили. Полусладкое шампанское, кажется. Опыт подъездного потребления портвейнов, плодово-ягодных, сухих вин и даже водочки у нас у всех тогда уже был. Надо признать, опыт весьма куцый, кто бы что сейчас ни утверждал. Пили достаточно редко, тайно, понемногу и с глупой юношеской бравадой, то есть совершенно по-детски. На мой день рождения мы пили всего лишь шампанское, зато на равных со взрослыми. Совсем другие ощущения. Хотя… Всё равно по-детски. Я тогда заметил, что Оля с Костей тайком поглядывают друг на друга. Сначала исподтишка Оля на Костю. Потом он, дождавшись, когда её отвлекут ребята, косил в её сторону. Но я был пьян от шампанского, от весны, праздника, от предвкушения маячившей впереди свободы. Не придал никакого значения их партизанским маневрам. Про себя посмеялся над глупым подглядыванием: младенцы, ей-богу. Детский сад на даче, ясли на прогулке. А на следующий день мы большой компанией поехали в Царицыно, купаться. Встречались у школы. Оля явилась последней. Причёсанная. Чуть не впервые. В весёлом таком сарафанчике. И я вдруг заметил, что она красивая. Красивая и всё тут. Какая-то неизвестная, незнакомая.

- Послушайте, Павел Николаевич, я не совсем поняла. Так она пугало или красивая? Какая она была на самом деле?

- Какая она была? - в очередной раз задумался Павел Николаевич. - А бог её знает. Разная. То ходит прямая, как палка, то сутулится. То бурлит от избытка энергии, натуральный гейзер, а то тихонечко сидит себе на корточках где-нибудь в уголке. Иногда трещала по-сорочьи без остановки. А бывали случаи, замыкалась в себе, ни с кем не хотела разговаривать. Глаза становились печальными-печальными, как у христианской мадонны. Чаще же всего энергичная, шумная, весёлая, уверенная в себе. У неё, как ни странно, было больное сердце. Врождённый дефект. Кроме нас с Костькой, никто про её болезнь не знал. Представляете? Да и мы узнали случайно. Её мама однажды пожаловалась, когда мы у Ольги дома писали втроём сценарий ко дню победы. Родители носились с ней, как с писаной торбой. Всё позволяли. Она этим пользовалась. Но в меру. Душа у ней была честная, прямая. Из-за честности Оля часто казалась слишком резкой.

- Павел Николаевич, - осторожно перебила Светлана. - Почему вы всё время говорите о ней в прошедшем времени? Была. Казалась. Она что, умерла?

- Нет. Просто изменилась. Ну, я отвлёкся. Поехали мы тогда в Царицыно. Я почему-то страшно радовался, что с нами не было Кости. Мы звонили ему несколько раз, но он как сквозь землю провалился. А накануне обещал поехать. Вобщем, ждали, ждали, и уехали без него. Поездка получилась не такой весёлой, как представлялось. Трёпа Костиного нет, гитары нет. Лишь магнитофон. Ребята огорчались. Я один радовался. Сейчас понимаю, мне не хотелось, чтобы нас с ним сравнивали. И, кстати, мы чудесно отдохнули. Купались, стреляли в тире, ели шашлыки, лазали по развалинам замка, фотографировались. В юности для смеха, для счастья немного нужно. На обратном пути, желая покрасоваться, я взял на себя роль проводника. Повёл ребят к станции в обход. Через дальние уголки парка, ручейки, заброшенные деревни, стройку. Девчонки быстро устали, начали пищать. Только Оля страдала молча. Взгляд у неё становился жалобней и жалобней. Чем больше я всматривался в её глаза, тем больше терял себя. Домой вернулся, как ёжик в тумане. Замороченный в усмерть. Потом не мог вспомнить, как сдавал экзамены. Окружающий мир в дыму. Ясно видел одну лишь Олю. Тем не менее, сдал экзамены хорошо, на пятёрки. А потом… Потом был выпускной бал. И она. Новое платье, новый взгляд, новые манеры. И новая причёска. Представляете, обычно она волосы расчесать забывала. А тут специально в парикмахерскую ходила. Причёску делать. Что-то ей состригли, что-то уложили, подкололи. Получилось сногсшибательно. Это все заметили. Вокруг Оли неожиданно началось скопление лучших мужских сил. Я пытался пробиться к ней до торжественной части. Не удалось. После пытался. Опять не удалось, куда там. Она всем сразу оказалась нужна. Я, конечно, надулся. Ушёл на улицу курить. Тогда только начинал покуривать. Слонялся возле школьного крыльца, пока из окон актового зала не донеслась музыка. Необыкновенные ощущения испытывал. Уловил музыку, побежал наверх и в полуосвещённом зале попытался отыскать её. Сделал по залу один круг, второй. Никто не танцевал. Стеснялись, толклись возле стен. Вдруг она за чьей-то спиной отсиживается? И тут увидел её. В дверях актового зала, с Костькой. Она ему что-то говорит, сама при том улыбается неестественно, напряжённо, глазами по сторонам зыркает: не привлекла ли к себе нежелательного внимания. Костя дёргался, норовил отойти, она удерживала его за рукав рубашки. Очень эта сцена мне не понравилась. Я вдруг испытал приступ ревности. Жгучее эдакое чувство. Со мной это впервые было. Отвернулся, чтобы не видеть их. Никому не нравится испытывать боль, Светлана Аркадьевна. Я тогда нашёл глазами Таню Столярову. Решил, приглашу Таньку на танец. Как говаривал князь Андрей Болконский - “На бале надобно танцовать”. Танька улыбнулась мне одобряюще. И я двинулся к ней. Но двух шагов в её сторону не успел сделать. Услышал знакомый голос: “Павлик, можно тебя на танец?”. Я совершенно растерялся, не поверите. В наше время было не принято, чтобы девушка брала инициативу на себя. Кроме особых случаев. Но они оговаривались заранее.