Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - Белтон Купер

При осмотре выяснилось, что стволы всех до единого орудий 391‑го дивизиона полевой артиллерии находились в ужасном состоянии. В некоторых случаях нарезка была изношена на глубину 30, а то и 45 сантиметров! Я немедленно доложил об этом майору Аррингтону. Лейтенанты Ниббелинк и Линкольн отчитались, что сходная ситуация сложилась и в 67‑м и 54‑м дивизионах полевой артиллерии. При тщательном осмотре во всех случаях выяснилось, что стволы пушек крайне изношены и требуют замены. Майор вызвал капитана Семберу и потребовал немедленно запросить 54 ствола к пушкам калибра 105 мм. Но в отделе снабжения армии решительно отказались поверить нашим сообщениям, что стволы орудий действительно настолько изношены. Капитану Сембере заявили, что в дивизию направят «специалиста» по орудийным стволам из арсенала Рок-Айленд, в чине первого лейтенанта. Когда Сембера представил инспектора курьерской группе, я сразу его узнал, хотя и не был в то время уверен, что он узнал меня тоже. Вскоре мы отлично сработались. Прибывшим к нам лейтенантом оказался Джо Дортман, с которым мы на Абердинском полигоне вместе проходили курсы СПОР на летних сборах в 1939 году. Он был немного чудной, погруженный в учебу, страшно наивный парень и послужил нам мишенью для многих розыгрышей. По нынешним меркам, его бы назвали «ботаном». Я пересказал Линкольну и Ниббелинку историю, которая случилась со мной и Дортманом в Абердине, но попросил не болтать об этом — очень уж мы хотели выбить для дивизии сменные орудийные стволы.

Тем летом на Абердинском полигоне собралось полторы сотни кадетов артиллерийско-технической службы с девяти разных курсов СПОР. Нас перетасовали, чтобы мы успели перезнакомиться с товарищами из других университетов. Трое моих соседей по палатке приехали из Университета штата Калифорния в Беркли, из Университета Цинциннати и из Корнелльского; мой приятель Барнетт из соседней палатки прибыл из Технологического университета Джорджии. Дортман тогда учился в Мичиганском технологическом институте и жил через несколько палаток от нас. На всякий вопрос инструктора во время занятий у него первого находился верный ответ. Кроме того, он был весьма самонадеян и скоро начал здорово действовать на нервы всем нам.

В столовой нас разместили за столами по восемь мест каждый, и так вышло, что Дортман оказался за одним столом со мной и Барнеттом. Днем график занятий у нас был очень плотный: утром мы слушали лекции, а после ланча, разбившись на небольшие группы, посещали различные участки полигона. События учебного дня служили хорошей пищей для вечерних бесед.

Как-то вечером Барнетт полюбопытствовал, чем я занимался в тот день.

— А, — ответил я, чуть усмехнувшись, — нас водили в крысиный питомник на южном краю полигона.

Барнетт подмигнул мне в ответ:

— Ого! И чем они там занимаются?

— Кто-то сумел вывести породу особо башковитых крыс, — отозвался я, — и теперь их сурово натаскивают.

— Да на что же, — возмутился Дортман, — можно натаскивать крыс?

Я поднял ставки:

— Крыс используют для чистки стволов противотанковых пушек перед стрельбами.

— Что значит — используют для чистки? — переспросил Дортман.

Было похоже, что он готов клюнуть, поэтому я немедленно продолжил:

— В общем, вывели специальную породу белых крыс — их разводили специально под определенный вес, размер, цвет и особенно качество шерсти. Взрослых крыс тренируют в разных лабиринтах, чтобы те научились выполнять команды. А уже натасканных окунают в чистящий раствор и засовывают в казенник 37‑миллиметровки. К дулу пушки солдат подносит кусок сыра. Крыса пытается добраться до сыра и по пути тщательно чистит изнутри ствол, оттирая его от нагара и космолиновой смазки. Прежде чем крыса добежит до дула, солдат убирает сыр, и крыса плюхается в свежую ванночку с раствором, а потом ее снова загоняют в казенник. Иной раз требуется два-три прохода, чтобы отмыть ствол, — если, конечно, крыса не успеет ухватить кусок сыра. Если солдат не успеет отдернуть приманку от дула, животное застрянет и, покуда не сгрызет свою добычу, уже никаких пушек чистить не станет! А вот если крыса выполнит задание до конца, то она получит сыр уже как награду.

Дортман выслушал меня с ошеломленным видом. Я и сам малость обалдел при мысли, что мою байку приняли всерьез. Так нагло я еще в жизни не врал!

Наши соседи по столу, кажется, готовы были уже лопнуть со смеху. Я решил, что нужно срочно разрядить обстановку, и продолжил:

— Помнишь, на прошлой неделе нас водили на стрельбы из большой 14‑дюймовки? А знаешь, Дортман, как ее чистили после этого? Для этого у них есть особая порода кроликов, только вместо сыра под дулом орудия подвешивают пучок морковки. Мне рассказывали, что на то, чтобы отчистить ту пушку, ушло 6 кроликов и 110 кило морковки!

Последняя фраза была, кажется, лишняя — Дортман, по-моему, догадался, что его разыграли. Несколько дней после этого он ходил надутый и шарахался от меня, решив, должно быть, что я ума лишился. Помирились мы, однако, еще до того, как покинули лагерь, и расстались уже добрыми приятелями. С тех пор я не встречался с Дортманом, пока он не прибыл к нам осматривать артиллерийские орудия.

Как только Дортман приехал в расположение 391‑го дивизиона, я отвел его к Бену Уайту, и мы вместе отправились на одну из батарей, чтобы осмотреть пушки. Дортман привез с собой специальное смотровое зеркало, представляющее из себя телескопическую трубку из нержавеющей стали с поворотным зеркальцем на конце, вроде того, каким пользуются зубные врачи, только побольше. Выдвинув стальную рукоятку до конца, Дортман мог обследовать нарезку ствола на всем ее протяжении.

Ведущий поясок в каморе первой же осмотренной нами пушки был изъеден коррозией, поля нарезки сорваны кусками на протяжении 45 сантиметров. Было очевидно, что ее ствол подлежит замене.

Дортман не мог поверить своим глазам. Он попросил показать ему журнал стрельб. При каждом орудии числился журнал, куда расчет записывал число сделанных за день выстрелов и мощность пороховых зарядов. Даже после особенно мощного артналета по остаткам вполне можно был определить, сколько было сделано выстрелов. Хороший старшина орудийного расчета вносил данные в журнал без проволочек, так чтобы в любой момент можно было получить представление о состоянии орудийного ствола.

Орудия калибра 105 мм использовали выстрелы раздельного заряжания. Это значило, что латунная гильза и снаряд поставлялись отдельно. Метательный заряд включал в себя 7 отдельных картузов, каждый из которых являл собой мешочек бездымного пороха. В зависимости от расстояния до цели расчет мог использовать от семи до одного картуза, просто вытаскивая ненужные мешочки из гильзы. Поскольку данные об этом ежедневно заносились в журнал стрельб, можно было без труда рассчитать число сделанных «условных выстрелов», по семь пороховых зарядов каждый.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});