Дело Локвудов - Джон О`Хара

— Я не собираюсь это говорить, но думаю, что так оно и есть. Я не та женщина, которую ты хотел.

— Скажи тогда, какую я хотел, если ты так много знаешь.

— Я тебе нужна, — сказала Агнесса. — Я леди и очень хорошая хозяйка. Когда ты хочешь произвести на кого-то впечатление и показать, что у тебя за жена, я оправдываю свое назначение. Но в конце концов я догадалась, Джордж, что мою полезность ты ценишь больше, чем что-либо другое.

— И когда ты начала об этом догадываться?

— Когда? По-моему, в то самое время, когда стала понимать, что заблуждаюсь насчет тебя.

— В чем?

— Ну, ты красив, опытен. Довольно порочен, как мне вначале казалось. Казалось потому, что впечатление, произведенное тобой, вызывало во мне чувства, которых я либо не понимала, либо скрывала от себя. В общем, вела себя так же, как большинство девушек моего круга. Да, я считала тебя довольно порочным молодым человеком, но ведь и порок может быть привлекательным, ибо порочные люди располагают к себе. Порок человечен. Самые добродетельные девушки полагают, что они способны обратить зло в добро, а привлекательность остается. Не забывай, что мой отец хотел стать миссионером.

— Это он так говорил.

— Он верил в это, как верю я в то, что говорю о себе. Но когда мы поженились, я начала понимать, что ты не порочен. Ты хладнокровен, расчетлив, но не порочен. И не знаю почему, но в известном отношении я никогда тебя не удовлетворяла. Конечно, ты предпочел бы не говорить на эту тему, да и я не испытываю желания, но я ожидала, что ты научишь меня любить тебя так, как ты хочешь, чтобы тебя любили. Ты умел все, а я — ничего. У тебя был большой опыт, а у меня — никакого. Но тебе не хватило на меня терпения, и это, в сущности, помогло мне понять, что ты меня не любишь. Если бы любил, то…

— Но ведь живем же мы с тобой как муж и жена.

— Да, живем, но я не подхожу тебе. Я нужна тебе лишь для одного, что ты и делаешь в свое удовольствие.

— Ты тоже получаешь удовольствие.

— Теперь — да. Научилась. Хоть и без твоей помощи. К любви это не имеет отношения. Раз нет взаимности в одном, то нет ее и в другом.

— Ты часто первая начинаешь.

— Да. Почти всегда я. И редко — ты. О чем, по-твоему, это говорит?

— Не знаю, — ответил он. — О чем?

— Мне стыдно выразить свою мысль словами. Я никогда не предполагала, что мы будем с тобой так жить. Никогда не предполагала, что окажусь в таком положении. Сейчас я поняла, как может женщина унижать себя, да еще называть это любовью. Прежде я считала, что без любви не может быть близости, а теперь знаю, что может. И, узнав, перестала уважать себя.

— А я этого не заметил, — сказал он. — Мне кажется, самоуважения в тебе предостаточно.

— По-твоему, Джордж, правда — это лишь то, что тебе кажется, и больше ничего.

«Гость и больше ничего», — сказал он[27].

— И больше ничего, — повторила она.

Странно, но откровения, которые она позволила себе в этом разговоре, возбудили в ней неудержимое желание, и Джордж, почувствовав это, воспылал страстью сам. Но ни он, ни она в тот миг не помнили, что чувствам свойственны взлеты и падения, непостоянство и непредсказуемость. За той восхитительной ночью, во время которой они вели себя подобно случайным знакомым, одержимым эротоманией, последовали ночи разочарований, когда их холодная близость причиняла ей только боль, а ему — неудовлетворенность и раздражение. Их многословие не оставляло места нежности, столь необходимой для выражения искренних чувств.

Хотя Агнесса была нравственно сильной женщиной и считала (справедливо), что руководствуется в своей жизни сводом простых правил, перенятых от родителей, ее физические ресурсы оказались не на уровне духовных. Она страдала малокровием и несварением желудка. Однако она была не из тех, кто прибегает к помощи врачей при малейшем недомогании. За годы жизни в Шведской Гавани она не приобрела ни одной близкой подруги. Ее положение или, точнее, ее мужа в обществе не позволяло ей посвящать посторонних людей в интимные подробности, которыми делились между собой другие женщины; а эти другие, в свою очередь, не имели возможности делиться с ней своими тайнами в расчете на взаимную откровенность. Агнесса редко приглашала кого-нибудь к себе домой и лишь изредка бывала с мужем на самых важных торжествах в Гиббсвилле — балах, свадьбах, весенних приемах на открытом воздухе, на которых люди состоятельные считали себя обязанными присутствовать. Что касается приглашений на обед в частные дома местной знати, то они в Гиббсвилле практиковались редко, а в Шведской Гавани и совсем не практиковались. И в том и в другом городе женщины бывали друг у друга только днем, когда собирались поиграть в вист или в «500 очков». Иногда им случалось поговорить где-нибудь в бакалейной или мясной лавке, но этим разговорам часто мешали продавцы. Светские дамы Гиббсвилла встречались также в магазинах женских товаров и в шляпных салонах, но Агнесса такой возможностью не пользовалась, так как у нее была частная портниха, которая приезжала к ней два-три раза в год на дом, привозя с собой и выкройки и ткани. Миссис Колби приезжала поездом из Уилкс-Барре и жила у них по два-три дня в свободной задней комнате на втором этаже. Она рассказывала новости и сплетни, привезенные из Уилкс-Барре и Скрантона, но они мало интересовали Агнессу, поскольку касались людей, о которых она почти ничего не знала, кроме фамилий, сохранившихся у нее в памяти с девичьих лет. По этой причине визиты портнихи носили чисто профессиональный, деловой характер.

Когда бы Агнесса ни появлялась в городе, ее узнавали, люди кланялись ей с той долей учтивости или подобострастия, которая соответствовала скорее характеру отношения ее мужа с мужьями других женщин, чем их мнению лично о ней. И так было все годы, пока она жила в Шведской Гавани. Люди настолько привыкли смотреть на нее как на жену Джорджа Локвуда, что в обоих городах нельзя было найти и дюжины женщин (не говоря уж о мужчинах), которые звали бы ее по имени. У нее был большой дом, много прислуги и пара великолепных лошадей для выезда и была котиковая шуба с шапкой и муфтой из того же меха, так что, когда она входила в какой-нибудь магазин, другие покупатели расступались, давая ей дорогу.

Но когда она умерла, то оказалось, что сказать о ней людям нечего, и на похоронах ничего почти сказано и не было. Даже ее дочь Эрнестина была настолько подавлена отсутствием траурного настроения на похоронах, что ее собственная скорбь показалась ей напускной, и она не проронила ни слезинки. Выражение горя, которое видели на ее лице участники похорон, в действительности было вызвано тревогой за брата, не ответившего на ее телеграмму по поводу смерти матери. Когда траурные формальности закончились и последние посетители торопливо разошлись, Эрнестина сказала отцу:

— Боюсь я за Бинга. Не могу понять, почему он молчит.

— Это последняя капля, — сказал Джордж. — Чаша моего терпения переполнилась.

Она заметила, что у отца тоже есть заменитель скорби, и это помогло ей чуточку лучше понять его, как и самое себя.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Первым побуждением Джорджа Локвуда было отказаться — разумеется, вежливо — от встречи с молодым человеком из школы св.Варфоломея. Это можно было сделать аргументирование, пристойно, разумно. Он мог бы сказать, что лишь недавно закончил строительство нового дома и еще не обосновался в нем; мог сослаться на финансовые затруднения, вызванные участием в новом предприятии (не говоря, что это за предприятие, поскольку «кондитерское дело» звучит не очень солидно), или еще на что-нибудь. Джордж был совершенно уверен, что названный молодой человек хочет приехать единственно для того, чтобы попросить крупную сумму для его бывшей школы. Аналогичное письмо получил и Пенроуз Локвуд. Оно было подписано так: «Престон Хиббард, школа св.Варфоломея, 1917, Гарвард, 1921, М.Н.У.[28], Гарвард, 1923». В справочнике школы Хиббард значился как исполняющий обязанности казначея. Он учился в одном классе с Бингом Локвудом, но Джордж ни разу не слышал, чтобы его сын упоминал эту фамилию. В справочнике числилось одиннадцать Хиббардов, учившихся в школе в разные годы, и все они были родом из восточной части Массачусетса.

— Ты не получал письма от некоего Хиббарда из школы святого Варфоломея? — спросил Джордж брата.

— Да, он хочет приехать ко мне, — ответил Пенроуз. — Догадываешься, чего ему надо?

— Наверно, денег.

— Именно денег, и немалых. Мэррей Дикинсон сказал, что они поручили этому парню сначала объехать страну и провести разведку. Выяснить, на что можно рассчитывать, перед тем как объявлять о начале кампании.

— Неудачное он выбрал время, — сказал Джордж. — Все мои наличные деньги ушли в кондитерское дело.

— Но принять его все же надо. Он намерен побывать у всех бывших учеников. Этого парня я не знаю, но его отец учился в одно время со мной. Джон Хиббард. Бостонский банкир. Если бы Хиббарды захотели, то могли бы выписать чек на всю требуемую сумму сами. Они богаты с незапамятных времен. Клуб «Сомерсет», «Портовые крысы». Стопроцентные аристократы. Повидайся с ним — и дело с концом, от этих людей так просто не отмахнешься.