Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Генрих VIII:

Я засунул свиток дарственной за пояс.

— Итак, проводите же нас, — небрежно произнес я, словно не произошло ничего особенного, словно сердце мое не забилось, а душа не возликовала при мысли об обладании Хэмптон-кортом.

— Разумеется.

Уолси вновь отвесил поклон и, взобравшись на осла, пригласил нас проследовать за ним во внутренний двор.

Мне не терпелось узнать, что же скрывается за грандиозной надвратной башней. И я не разочаровался, увидев квадратный обширный газон с идеально подстриженной травой и двухэтажные здания из того же красного кирпича, с большими окнами и красивой отделкой. С верхнего этажа, вероятно, открывается отличный вид на окрестные луга и Темзу. А когда солнце начинает клониться к закату…

Я замечтался, а тем временем моя лошадь встала как вкопанная. Я тронул поводья. Уолси уже поднялся на специально построенное возвышение в дальнем конце двора. Там будет происходить инвеститура. А перед помостом на траве расположатся зрители. «И вероятно, вытопчут ее», — вдруг огорченно подумал я. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то испортил совершенство моих новых владений.

Мы с Екатериной поднялись на помост. Присутствие на этой церемонии не доставляло ей радости, но оно было необходимо для придания полной силы предстоящим пожалованиям. В противном случае заговорщики могли заявить о несогласии королевы и, объединившись под таким предлогом, спровоцировать мятеж. Екатерина вняла голосу разума, она все поняла и оценила грозящую ее ребенку опасность, которую я стремился предотвратить.

Уилл:

Екатерина любила вас, глупый слепец, — единственная из ваших жен! Она согласилась бы выйти при народе обнаженной, если бы вы приказали!

Генрих VIII:

Уолси, в очередной раз проявив хороший вкус, приказал застелить грубо сколоченный из досок помост турецкими коврами. Для меня поставили великолепное кресло, дабы придать особую важность церемонии раздачи королевских почестей. Уолси подумал обо всем. С другой стороны, разве не за это я возвеличил его?

Все заняли положенные места. Приближался полдень, солнце стояло высоко. Приятное тепло раннего утра сменилось нещадной жарой. Я с тоской глянул на полоску прохладной зеленой травы в тенистой части двора. Где же мой сын?

Трубачи вновь подали сигнал. Мальчик вышел из-под арки и в одиночестве поднялся на помост. Облаченный в нарядный бархатный костюм, он выглядел очень серьезным для своих шести лет. Лицо его покрывала матовая бледность. Он шел, не сводя с меня напряженного взгляда, и когда приблизился, я заметил на лбу его поблескивающие бисеринки пота. Бедный ребенок спарился в своем плотном камзоле. И вдобавок ему было страшно. Так же и я в далеком детстве вспотел, когда шел к своему отцу по сырому залу Вестминстера. Мне вдруг живо вспомнились собственные ощущения, тяжесть меча на моих детских плечах, испуг при виде пустых, безучастных отцовских глаз…

Но я же не похож на своего отца! Безусловно, мальчик мог не бояться меня. К тому же такой красивый! Мое сердце радостно трепетало, когда я смотрел на него — воплощение всего, что я желал бы видеть в наследнике. Он даже был рыжеволос — фамильная черта Тюдоров.

Я даровал ему титулы графа Ноттингема и Сомерсета и герцога Ричмонда. Екатерина тем временем выказывала большое смятение. Она сидела рядом со мной и нашей дочерью Марией, которая разглядывала мальчика с откровенным любопытством. Затем он занял новое почетное место по соседству с двумя другими герцогами нашего королевства — Говардом и Брэндоном. Фицрой теперь возвысился над ними, поскольку титул герцога Ричмонда приравнивал его к королевскому роду. Моя сестра Мария, жена Брэндона, положила руку на плечо новоявленного герцога. Она по-прежнему прекрасно выглядела и имела довольный вид любимого и любящего человека. Значит, она счастлива с Брэндоном. Отлично.

В первых рядах придворных, как я мельком заметил, стояла Бесси Блаунт-Тейлбойс, явно наслаждаясь торжественным моментом. Она радовалась за сына — нашего сына. Моя бывшая фаворитка была все так же привлекательна, и ее белокурые локоны подчеркивали здоровый цвет лица. Я задержал на ней взгляд и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Между нами не было любви, совсем не было. Как же нам удалось зачать здорового ребенка? Чудеса!

Церемония продолжалась. Генри Брэндону, моему девятилетнему племяннику, предназначался титул графа Линкольна. Он был крупным, шумливым и нескладным, весь в отца. Я то и дело посматривал на своего сына, такого спокойного, серьезного… Он так отличался от всех прочих… Нет, Генри Брэндон совсем другой, хотя они кузены.

Затем настал черед Генри Куртене, моего двоюродного брата, графа Девона. Я пожаловал ему более высокий титул маркиза Эксетера. По правде говоря, порой у меня возникали сомнения в преданности его семейства. Но сам он был бесхитростен и страстно желал наладить дружеские отношения. Я помню его ясные голубые глаза; казалось, они смотрели прямо мне в душу, когда я произносил формулу, возвышавшую его статус. Их голубизна вызывала в памяти выцветшую синюю материю, и в них не было и намека на злой умысел. Мне придется припомнить его взгляд позже, это будет частенько нарушать мой сон, когда выяснится, что Генри стал изменником. Мне часто снилось, как он смотрит на меня, а с неба струится полдневный жар и ручейки пота стекают по моему лбу. Его же лицо выглядело столь чистым, а сам он казался таким хладнокровным, как будто был выходцем из северной Ultima Thule[62].

Мне захотелось поскорее закончить всю эту церемонию. Жара и пробудившийся голод уже изрядно раздражали меня. Должен признаться, что мне не терпелось приступить к роскошному обеду, который наверняка устроил для нас Уолси. О его пирах ходили легенды, и с каждой новой торжественной трапезой он стремился превзойти самое себя. А самое главное — в зале будет прохладно. Солнце пылало над головой раскаленным шаром.

Терпеть осталось недолго. Генри, лорд Клиффорд, стал графом Камберлендом. Сэр Томас Маннерс, лорд Руз, — графом Ратлендом. Напоследок предстояло объявить титулованных особ низших рангов: Роберта Рэдклифа ждал титул виконта Фицуолтера, а сэра Томаса Болейна — виконта Рочфорда. Когда вперед вышел сэр Томас, я почувствовал лишь огромное облегчение оттого, что церемония пожалования подошла к концу. Пока он шествовал по ковровой дорожке, я глянул на его семейство, собравшееся на помосте.

И тогда я увидел ее. Анну.

Она стояла чуть в стороне от своей матери и сестры Марии. Лиф ее желтого атласного платья скрывался под волнами темных волос — густых, блестящих и (как я почему-то вообразил) источающих свежий аромат.

Стройная изящная фигура, длинное и узкое лицо с незатейливыми чертами. Не красавица. Это признавалось во всех написанных позже посольских депешах, во всех посланиях недоумевающих очевидцев. В ее облике не было ничего общего с красотой, каковую я привык замечать в придворных дамах, она совершенно не походила на милых пухлых фрейлин, кои дарили усладу нашим досугам. Впервые заметив эту смуглую и странную дикарку, я удивился ее пристальному взору и строго посмотрел на нее. Но она не опустила глаз, как полагается королевской подданной. В них сквозило странное злорадство. Меня пробрал безотчетный страх, хотя к нему примешивалось и нечто иное…

Вынужденный вернуться к своим обязанностям, я произнес слова, сделавшие виконтом ее отца. Церемония завершилась, и все наконец отправились в Большой зал на торжественное пиршество.

Екатерина не произнесла ни слова и старалась не смотреть на меня. Я понимал, что она чувствует себя оскорбленной… но приходилось мириться с действительностью. Я коснулся ее плеча. Она так резко отпрянула, словно к ней приблизился прокаженный. Мария пританцовывала вокруг, воодушевленная предстоящим праздничным весельем. Ее никоим образом не волновала судьба герцога Ричмонда.

Возглавляя шествие, Уолси привел гостей к массивным дверям, распахнул их и отступил в сторону, желая насладиться ожидаемыми вздохами восхищения.

И он не был разочарован, ибо мы единодушно выразили свой восторг. На покрытых роскошными скатертями столах, за которыми могли разместиться около трех сотен человек, поблескивали золотые блюда и серебряные приборы. Особый, стоящий отдельно стол накрыли для королевской четы и тех дворян, которых пожаловали сегодня новыми титулами. Уолси тактично усадил моего сына подальше от Екатерины и Марии.

Я надеялся, что сын будет сидеть рядом со мной, поскольку хотел поговорить с ним и получше узнать его. Бесси отвели место за «обычным» столом. Возникла щекотливая ситуация. Леди Тейлбойс приходилась матерью главной титулованной особе сегодняшней церемонии, но не являлась моей женой — более того, она была супругой одного из моих подданных. Однако в данном случае Уолси строго следовал придворному этикету.