Русь и Орда Книга 2 - Михаил Каратеев

После двух приступов, которые были тверичами отбиты с немалым уроном для осаждающих, князь Дмитрий Иванович их больше не повторял, решив, очевидно, взять город измором. Войско его стояло лагерем вокруг Твери, совсем близко от стен, расположившись привольно, словно на отдыхе. Воины играли в рюхи и в козу, горланили песни, а то вступали в соленую перебранку с теми, кто показывался на стенах; жгли костры, на них готовили себе хлебово и тут же, на глазах голодных тверичей, не спеша его поглощали. Иногда какой-нибудь шутник, привязав к стреле обглоданную кость или кусок падали, с озорными прибаутками пускал ее в город. Но много чаще прилетали стрелы с подвязанной к ним горящей паклей, и осажденным все время приходилось быть начеку, чтобы вовремя тушить начинающиеся пожары. Видя, что осаждающие не очень бдительны, однажды ночью князь Михаила попробовал сделать вылазку, но потерпел неудачу: вышедший из ворот отряд был сразу замечен обращен в бегство, – на его плечах москвичи едва не ворвались в город. Михаила Александрович от этой вылазки никакой существенной пользы не ждал, а лишь хотел ею поднять дух своего воинства. Но получилось обратное, и впредь попытки пришлось оставить, ограничиваясь зорким наблюдением за противником и постоянной готовностью отразить возможный приступ.

В начале третьей недели, ночью, подплыв по Тверце на лодке, в город сумел пробраться сын боярский Родион Чагин, за два дня до начала осады посланный князем с поручением в Торжок. Он привез плохие вести: новгородцы, захватив Торжок, наместника князя Михаилы, боярина Зюзина, вымазали дегтем и, осадив верхом на козла, водили по всему городу, а потом убили. По всей Тверской земле рыщут московские отряды, грабят города и села, множество смердов угоняют в полон, а там, где им пытаются оказать хоть малое сопротивление, выжигают все дотла. Михаила Александрович и сам не ждал иного, но все ж каждое слово Чагина, будто капля горячей смолы, падало ему на сердце.

– А про Ольгерда Гедиминовича что слышно? – хмуро спросил он.

– Ольгерд Гедиминович шел сюда со своею ратью, княже, – ответил боярский сын, – и был уже в одном переходе от Твери. Но тут, сведав о том, какую силу привел с собою Московский князь, в тот же час повернул обратно и ушел в Литву.

– Быть такого не может! – крикнул князь Михаила, потрясенный этим известием. – Так мог поступить лишь трус, никогда не слыхавший о чести, а Ольгерд славный волн и князь! Тебе солгали, а ты и доверил!

– Вестимо, сам я литовского войска не видел, княже, но другие видели, и ты тому верь. Мне сказывали люди надежные, на их правде я крест целовать готов!

– А о татарах тебе довелось ли что услышать? – спросил присутствовавший при этом разговоре боярин Вельяминов, пользуясь тем, что Михаила Александрович замолчал и погрузился в тяжелое раздумье.

– Слыхал лишь то, что в Сарае спова замятия, – ответил Чагин. – Сказывают, будто хана Айбека убил Арапша, но только и его самого сразу же согнал с царства еще какой-то хан.

– Да я не о них тебя пытаю, – с досадою промолвил Вельяминов, – Эти пускай себе режутся! Ты мне о Мамае скажи.

– О Мамае ничего не слыхал, боярин. Надо быть, стоит на Волге. Говорят, нонешним летом там вновь озоруют ушкуйники.

– Ладно, коли ничего больше нет, ступай отдохни, – устало сказал князь Михаила. – А за службу твою спаси тебя Христос.

*Арапшой на Руси называли царевича Араб-шаха.

Чагин поклонился и хотел идти, по тут к нему снова обратился Вильяминов;

– Погоди, молодец, еще слово; ты даве сказал, что подплыл к кремлю на челноке?

– Точно, боярин.

– А что ты с тем челноком сделал?

– Схоронил его недалече, в камышах. Может, еще сгодится.

– Вельми разумно ты поступил, за это хвалю! Ну, иди теперь с Богом.

– Пошто тебе дался челнок? – вяло спросил Михайла Александрович, когда они остались одни.

– Может, в нем теперь наше спасение, княже.

– Это как же так?

– Надобно тебе, нимало не медля, посылать гонца к Ольгерду.

– К Ольгерду?! Да будь ему трижды анафема, литовской собаке! Нешто ты не слыхал, что Чагин сказывал?

– Слыхал, Михаила Александрович. И все же нам не на кого больше надеяться. Надо уговорить его, или Твери конец.

– Где его уговорить, коли он уже тут был и от одного духа московского убег, как заяц!

– Ты не всякому слову верь, княже. Может, то не сам он был, а кто-либо из его сподручных князей или воевод, с невеликим войском. А такому что оставалось делать, когда увидел он, какая у Дмитрея сила?

– А и правда, Иван Васильевич, так оно, наверное, – воскликнул князь Михаила, с легковерием обреченного отдаваясь этой повой надежде, – Не верится мне, чтобы Ольгерд Гедиминович мог меня, своего зятя и друга, столь подло предать!

– Я и говорю, Михаила Александрович, тут что-то такое было. И нам теперь надобно если уж не поднять Ольгерда, по крайности, хоть разведать все толком, дабы знать, что дальше-то делать.

– Сдаваться ли Дмитрею али еще стоять?

– Так, княже? Только о сдаче помышлять тебе рано. Коли за Ольгерда с умом взяться, он выручит.

– Кого пошлешь-то? Надобно, чтобы человек не убоялся голову поставить на кон, а к тому был бы ловок и мудр.

– Меня пошли. Я сделаю.

– Тебя, боярин?!

– Ну, да, меня! Нешто я тебе не добыл ярлык от Мамая? И Ольгреда обломаю не хуже. Я уж знаю, что и как ему сказать.

– Да я не к тому! Сам ведаю, что лучше тебя такого дела никто не сделает. Но ведь супротив кого иного ты не гораздо худшее идешь, пробираясь сквозь московский стан. Другого, ежели заметят и возьмут живым, – продержат в железах до мирного ряда, и только. А тебе Дмитрей голову велит ссечь, это уж как пить дать!

– То истина, княже. Но ведь так меня еще словить надо, а коли останусь я здесь и придется тебе просить у Дмитрея миру, – он допрежь всего потребует, чтобы ты мепя выдал.

– Я тебя не выдам, боярин, – с достоинством ответил князь Михаила. – Я не Иуда!

– Знаю, что ты не схочешь выдать, Михаила Александрович, да ведь принудят. За меня, за одного, целый город губить негоже. Такого я и сам не попущу.

– Может, еще и не придется сдавать город-то…

– Коли я не приведу литовцев, беспременно придется, княже. Кто еще поможет? На татар надеяться нечего, – кабы они сюда шли, давно бы о том вся Русь знала и Дмитрей не стоял бы тут столь спокойно. Сам видишь: как ни поверни, а надобно мне ехать.

– Ну, что ж, Иван Васильевич, коли так, – с Богом! – помолчав, сказал князь Михаила. – На тебя возлагаю последнее упование мое. А учить тебя нечего: сам знаешь, что надо говорить Ольгерду и чем его улестить можно.

– Будь спокоен, князь. Дал бы только Господь добраться! Коли я счастливо миную московский стаи, почитай дело сделанным. Я так мыслю, что в Вильну мне ехать не придется, ибо Ольгерд Гедиминович ныне беспременно находится при своем войске, где-то подле наших рубежей. Он осторожен и, покуда Дмитрей отселе не ушел, будет стоять наготове, дабы, в случе чего, не пустить его в Литву. А ежели так, я его борзо сыщу.

– Помоги тебе в том Христос, боярин. Так когда же в путь?

– Завтра днем Чагин покажет мне со стены – где схоронен челнок, а в полночь спустите меня на веревке вниз.

– Добро. Только как узнаю о тебе?

– Да ежели меня схватят, небось шум подымется, – стоя на стене, услышишь. А коли все будет тихо, значит, я ушел.

– Это так, Иван Васильевич, да я не о том: после бы получить от тебя весть, – как дело-то обернулось с Ольгер-дом?

Вельяминов немного подумал, потом сказал:

– Коли он окажется поблизости и я с ним столкуюсь, почто к тебе и весть посылать? Сам увидишь: не минует седмицы, сюда подойдет Ольгердово войско, – ведь от литовского рубежа до Твери нет и восьмидесяти верст. Ну, а ежели выйдет какая заминка, к примеру, придется мне в Вильну ехать либо литовский князь нам в помощи откажет, – тогда я тебя упрежу. Начиная с восьмой ночи, от завтрашней, бдите на стене, точно где я спущусь: мой человек кинет наверх камень с подвязанной грамоткой. Чтобы он то место нашел, загодя сбросьте под стену три лошадиных черепа. Для верности пошлю двух вестников, через ночь.

– Добро, Иван Васильевич, стало быть, все у нас обговорено. Авось Господь над нами сжалится и не попустит погибнуть вольной Твери! Каждый день станем возносить о том молитвы, а теперь надобно и соснуть: уже петь бы вторым петухам, кабы мы их всех не съели.

На следующую ночь Иван Васильевич, переодетый простым воем, пустился в опасный путь. Сын боярский Родион Чагин сам проводил его до челнока и час спустя, возвратившись обратно, сказал, что боярин благополучно миновал неприятельский стаи.

Глава 53

Видев же князь Михаиле Александрович яко не бысть ему от Литвы помощи, и град свой видя изнемогающь послаша владыку Еуфемея и старейших бояр своих к великому князю к Дмитрию Ивановичю с покорением и с челобитьем, прося миру и даяся на всю волю великаго князя.