Черный квадрат. Супрематизм. Мир как беспредметность - Казимир Северинович Малевич

история предметной живописи отмечает, что живопись вышла в своем осознании к сущности, придя к беспредметному. Конечно, не все живописцы уясняют себе живописную сущность, несмотря на указание кубизма, где ясно произошло растворение предмета как целого тройственного единства в единое живописное различие.

Живопись пришла к живописному пределу, за которым наступает беспредметность. Усилия предметные остались тщетны. Нельзя ли предположить, что и с последними теми, кто уверовал в дух, и теми, кто уверовал в предмет, случится та же история, перед ними будет тот же холст, в котором нельзя реализовать предметного мира? Попытки преодолеть предмет во всех трех путях останутся тщетными, нельзя всего домыслить до конца, нельзя найти предмета, победить же предмет можно, – когда будет побеждено недомыслие, но, может быть, и не в этом преодолении лежит задача, возможно, что всякое изобретение вовсе не предметное разрешение практического реализма, что оно не что иное, как только страница начерченного познания.

[Мое] представление о подлинности мира состоит в том, что оно простое желание познать и никаких целей больше не преследует (и как познается, так наложится); что предмет вовсе не для того, чтобы быть использованным для практического дела, как только чистое познание что в жизни нет совсем ничего утилитарного, полезного или неполезного (и что в этом лежит, может быть, коренная ошибка в применении той страницы, в которой высказано чистое познание, в утилитарную обертку продукта). Так, например, телефон как познание природы послужил для обслуживания общежития, как будто он специальное утилитарное изобретение, тогда когда он не был изобретением; [не будет ли тождества в примере того,] что книга – великолепное собрание листиков для завертывания продуктов?

Ничто не создается для утилитарного. Все, созданное человеком, – чистое познание природы, по-разному рассказанное, по-разному сложенное. Рассказы с трудом понимаются общежитием, как и книги, ибо ни книга, ни рассказ не могут рассказать действительность. Рассказ об явлении не само явление, как только ложь о нем. Не все общежитие может управлять аэропланом, так же не все умеют читать книги, но и управлять аэропланом – только уметь читать, только грамотность, [это] не значит еще понимать. Каждый авиатор не больше, чем грамотный чтец, несмотря на то что и знает систему. Это только техническое знание, но не знание как постижение мира.

Все же, однако, изобретения называются технической утилитарностью. Познать последние – ничего не познать. Изобретение – простое явление беспредметного познания, но, приспособляя его к нужности, человек теряет его чистый смысл; отсюда таковое явление никуда больше и ни на что больше не годное, как только быть утилитарным целесообразным. Человек хочет всякое сложение окончательно приспособить к себе, таково материальное осознание его физического опыта.

Только искусство, освобождаясь от утилитарного предметного использования, пришло к беспредметному. Опыт его указывает, что суть всего явления вне цели утилитарной; произведение живописца стало таким произведением, кое нельзя приспособить к утилитарному, а также эстетическому смыслу, оно вышло из закона в за-закон, в за-мыслие, за-умие, по-за цельность и искусства, и культуры предметного сознания.

Через умозрительное познание природы познается ее безумие в умном, в чем она превращается в «материал», принимает условную известность, становится материалом, духом воплощающихся идей материально-духовных явлений и всех отсюда уже возникающих последствий «умственного воплощения всех практических достижений». Ум [полагает], что воплотившееся в материал осуществляет свою цель как нечто подлинное действительное.

Изобретатель познает, очевидно, природу как «материал», после по-другому он не может ее познать, ибо ум его ищет материала для воплощения материальной практической мысли. И, конечно, с точки «идеи» или практической «вещи» природа не может быть познаваема не «материальной», поскольку познается только через практическую вещь – а она и плотна, весома, и «материальна». Это познание изобретателя.

Есть еще другое познание природы, иная действительность ее, чем у инженера, – именно реальное познание действительности природы живописцем. Правда, что и для живописца она представляет собой ряд разнообразных плотностей, что и у него материальное весовое восприятие остается тем же. Но как только он эту реальность построит в своем холсте, то плотности остаются [все] одинаковы по плотности или весу, например, туман или дом, небо, тучи; все различия остаются одинаково непроницаемы или только в представлении остаются подлинными физическими для него и для всех, становятся объективными, хотя восприятие субъективное. Доказанная в живописном опыте реальность природы не существует как не существуют физические различия в действительности.

Может быть, такое доказательство возможно найти и в науке, где плотности могут быть доведены до своего равенства, – вода, стекло, железо, медь, например, в цвете или газе; все зависит от обстоятельств и их направления.

Живописцы также мыслят, что различие плотности существует в их холстах, и чувствуют их физически не иначе, и убеждены, что холст подлинность реального природного познания, тождественное явлению вне холста. Воспроизведение природы живописцем как различия становятся для него не познанием, а воспроизведением действительности вне научного познания. Отпадают причины, творящие явление и рассуждение о нем, закон не выявлен подобно научному выводу, который равен закону или познанию.

Научный натурализм – закон действия, чего нет в природе, но существует для всего предметного воспроизведения. Познавая природу через практическую предметность, устанавливается прежде всего цель, целесообразность, закон познавания из причины утилитарности, что говорит за использование скорее действия, нежели познания ее подлинности. Узнав же подлинность физическую, полагаем, что познали, тогда когда познали целесообразное представление того, чего нет в познаваемом. Чтобы ее природу познать, прежде всего нужно уму войти в безумие природы и стать ею. Перейдя в состояние безумия, ум ничего не познает, – в безумном освобожденное ничто.

Но мы все же собираемся познать ту совокупность условностей, названную природой. В познании возможно разуметь равенство, познать природу – познать равенство, не выделенное из целостного как ничто. Всякое же выделенное «что» противоположно равному, и потому никогда не будет акта познаваемости как равенства, как единства, так как предметная мысль никогда не познает целостное, как только множество. Личность, единица в предметном множественном растворится, образуя опять целое, как бы боясь окончательного распыления.

Тоже личность религиозная, познавшая Бога единичного, стремится уничтожить множество свое в нем. Для такой личности распыление грех. Таковая личность вечно находится в молитве и не хочет ничего знать, познавать и раскрывать в природе и Боге.

Единый и неделимый Бог – в своем распыленном мире, и мир, чтобы