Исландские саги. Ирландский эпос - Автор неизвестен

В тот же вечер пастух Хродню нашел Хёскульда мертвым, поехал домой и сказал Хродню об убийстве ее сына. Она сказала:

— Он, конечно, еще жив. Разве голова отрублена?

— Нет, — сказал он.

— Я поверю лишь, если сама увижу, — сказала она, — приведи мою лошадь и повозку.

Он так и сделал и собрал все, что было нужно, и затем они поехали туда, где лежал Хёскульд. Она осмотрела его раны и сказала:

— Я так и думала: он еще не умер, а Ньяль может лечить раны и потяжелее этих.

Затем они взяли тело, положили его на повозку и поехали на Бергторов Пригорок. Там они внесли его в овчарню и посадили у стены. Затем они оба пошли к дому и постучали в дверь. На стук вышел работник, и Хродню прошла мимо него прямо в каморку, где спал Ньяль. Она спросила, спит ли он. Он сказал, что спал, но сейчас проснулся, и спросил:

— Зачем ты пришла так рано?

Хродню сказала:

— Вставай с постели, оставь мою соперницу и выйди из дома. Пусть выйдет и она, и твон сыновья.

Они встали и вышли из дома. Скарпхедин сказал:

— Возьмем с собой оружие.

Ньяль ничего не сказал на это, и они вошли обратно в дом и вышли с оружием. Хродню шла впереди и привела их к овчарне. Она вошла внутрь и попросила их пройти за ней. Она подняла светильник и сказала:

— Вот твой сын Хёскульд, Ньяль! Он весь изранен, и ему нужна помощь.

Ньяль сказал:

— Признаки смерти вижу я на его лице, а не признаке жизни. Почему ты не закрыла ему ноздри?

— Я хотела, чтобы это сделал Скарпхедин{196},- сказала она.

Скарпхедин подошел к нему и закрыл ему ноздри. Затем он сказал своему отцу:

— Кто, по-твоему, убил его?

Ньяль ответил:

— Наверное, его убили Лютинг из Самова Двора и его братья.

Хродню сказала:

— Я поручаю тебе, Скарпхедин, отомстить за твоего брата, и я жду, что ты поступишь как должно и отдашь этому все силы, хотя он и не рождеи в браке.

Бергтора сказала:

— Странные вы люди! Вы убиваете людей, когда на то у вас нет причин, а сейчас будете жевать жвачку, пока дело так ничем и не кончится: ведь эта весть сейчас же дойдет до Хёскульда, годи Белого Мыса, и он предложит заплатить вам виру и помириться, и вы должны будете согласиться. Надо действовать сейчас же, если вы вообще хотите действовать.

Скарпхедин сказал:

— Вот и мать подстрекает нас законным подстрекательством{197}.

И они выбежали из овчарни. Хродню пошла домой с Ньялем и осталась там на ночь.

XCIX

Теперь надо рассказать о Скарпхедине и его братьях. Они пошли по дороге к Кривой Реке. Скарпхедин сказал:

— Постоим и послушаем.

Затем он сказал:

— Тише! Я слышу там, у реки, человеческие голоса. Кого вы больше хотите взять на себя, Лютинга или его двух братьев?

Они сказали, что им бы больше хотелось взять на себя одного Лютинга.

— Но он для нас и всего важнее, — сказал Скарпхедин. — Плохо будет, если он уйдет от нас. И я думаю, что он скорее всего не уйдет, если я его возьму на себя.

— Когда подберемся к нему поближе, мы постараемся прицелиться так, чтоб ему не уйти от нас, — сказал Хельги.

Затем они пошли туда, где Скарпхедин слышал человеческие голоса, и увидели, что у ручья стоят Лютинг и его братья. Скарпхедин перепрыгивает на другой берег, покрытый галькой. Там стоит Халльгрим со своими братьями. Скарпхедин ударяет Халльгрима в бедро так, что сразу же отсекает ногу, а другой рукой хватает Халлькеля. Лютинг хочет ударить Скарпхедина копьем, но тут подоспел Хельги и подставил свой щит, и удар приходится в щит. Лютинг поднял камень и кинул его в Скарпхедина так, что тот отпустил Халлькеля. Халлькель хочет взбежать на склон, покрытый галькой, но при этом падает на колени. Скарпхедин кидает в него секиру и разрубает ему хребет. Лютинг пускается бежать, но Грим и Хельги бросаются вслед за ним и оба ранят его. Лютинг бросается от них в реку, добирается до своих лошадей и скачет в Оссабёр.

Хёскульд был дома и сразу же вышел к нему. Лютинг рассказал ему, что случилось.

— От тебя можно было ждать этого, — говорит Хёскульд. — Ты совершил безрассудный поступок. Видно, правильно говорится, что недолго радуется рука удару. Трудно сказать, уцелеешь ли ты.

— Верно, — говорит Лютинг, — что я с трудом спасся, но я все же хочу, чтобы ты помирил меня с Ньялем и его сыновьями и чтобы я сохранил свое добро.

— Пусть будет по-твоему, — говорит Хёскульд.

Затем Хёскульд велел оседлать своего коня и поехал на Бергторов Пригорок с пятью спутниками. Сыновья Ньяля уже вернулись и легли спать. Хёскульд разыскал Ньяля, и они начали разговор. Хёскульд сказал Ньялю:

— Я приехал сюда просить за моего родича Лютинга. Он совершил тяжкое преступление против вас: нарушил мир и убил твоего сына.

Ньяль сказал:

— Мне думается, что Лютинг уже поплатился за это смертью своих братьев. Если я и пускаюсь в разговоры о мире, то только из дружбы к тебе. И я ставлю условием мира, чтобы за убийство братьев Лютинга вира не платилась. Лютинг также не получит виры за свои раны, но заплатит полную виру за Хёскульда.

Хёскульд сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты один рассудил это дело.

Ньяль ответил:

— Я сделаю, как ты хочешь.

— Может, ты хочешь, чтобы при этом были твон сыновья? — спросил Хёскульд.

Ньяль ответил:

— Это нас к миру не приблизит. Но мир, который я заключу, они будут соблюдать.

Тогда Хёскульд сказал:

— Так и порешим, а ты обещай Лютингу, что твон сыновья не будут мстить ему.

— Хорошо, — сказал Ньяль. — Я хочу, чтобы он заплатил две сотни серебра за убийство Хёскульда. Жить он может остаться на Самовом Дворе, но мне кажется, что ему было бы лучше продать свою землю и уехать. Ни я, ни мон сыновья не нарушим мира, но может случиться, что найдется кто-нибудь другой в этих местах, кого ему следует остеречься. Если же тебе кажется, будто я изгоняю его из этих мест, то пусть он остается здесь, но тогда ему грозит большая опасность.

После этого Хёскульд уехал домой. Сыновья Ньяля проснулись и спросили своего отца, кто это приезжал, а он сказал им, что это был Хёскульд, его воспитанник.

— Он, верно, просил за Лютинга, — сказал Скарпхедин.

— Да, — сказал Ньяль.

— Это плохо, — сказал Грим.

— Хёскульд не просил бы за него, — сказал Ньяль, — если б ты его убил, как собирался.

— Не будем упрекать нашего отца, — сказал Скарлхедин. Теперь надо сказать о том, что этот мир между ними не был нарушен.

C

В Норвегии произошла смена правителей: ярла Хакона не стало, и на его место сел Олав, сын Трюггви. А конец ярлу Хакону пришел, оттого, что раб Карк перерезал ему горло в Римуле, в Гаулардале.

В то же время пришла весть о том, что в Норвегии сменилась вера. Народ оставил старую веру, и конунг крестил западные страны — Шотландские, Оркнейские и Фарерские острова.

Многие говорили в присутствии Ньяля, что оставить старую веру — это большое святотатство. Ньяль сказал, тогда:

— Мне кажется, что новая вера гораздо лучше, и благо, тому, кто обратится, к ней. И если люди, которые учат этой вере, приедут сюда, то я, горячо поддержу их.

Он часто ходил один, сторонясь людей, и что-то бормотал про себя.

В ту же самую осень на востоке страны, в том месте Медведицына Фьорда, что зовется Заливом Гаути, пристал корабль. Хозяина корабля звали Тангбрандом. Он был сыном графа Вильбальдуса из Саксонии. Тангбранд был послаи в Исландию конунгом Оладом, сыном Трюггви, чтобы проповедовать новую веру. Его сопровождал исландец по имени Гудлейв. Он был сыном Ари, внуком Мара, правнуком Атли, праправнуком Ульва Косого. А Ульв Косой был сыном Хёгни Белого, внуком Отрюгга, правнуком Облауда, праправнуком Хьёрлейва Женолюба, конунга Хёрдаланда. Гудлейв убил на своем веку немало народу, был бесстрашеи и решителен.

На Медведицыном Мысу жили два брата. Одного из них звали Торлейвом, а другого Кетилем. Их отцом был Хольмстёйн, сын Эцура из Широкой Долины. Они созвали народ и запретили людям торговать с пришельцами. Об этом узнал Халль с Побережья. Он жил у Купальной Реки на Лебедином Фьорде, С тремя десятками своих людей он поехал к кораблю, сразу разыскал Тангбранда и спросил его:

— Что, плохо торгуете?

Тот согласился.

— Вот зачем я к тебе приехал, — говорит Халль. — Я хочу вас всех пригласить к себе и постараться наладить ваш торг.

Тангбранд поблагодарил и отправился с ним.

Однажды осенью Тангбранд рано утром вышел во двор, велел расставить палатку и стал петь в палатке обедню, притом очень торжественно, потому что был великий праздник. Халль спросил Тангбранда:

— В честь кого сегодня праздник?

— Ангела Михаила, — отвечает тот.

— Каков он, этот ангел? — спрашивает Халль.

— Очень хорош, — отвечает Тангбранд. — Он взвешивает все, что ты делаешь хорошего и плохого, и так милостив, что засчитывает за большее то, что ты делаешь хорошего.