Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

будущим свершениям.

Пока Высокопреосвященный Владыка с клиром отслужил торжественную литургию, во дворце паши спешно готовили угощение. Ничего сверхъестественного, разумеется, так, выпить и закусить уставшим людям. Но поскольку пока шло сражение, все успели нагулять аппетит, харча потребовалось не мало.

Расположились все за грубо сколоченными столами, лишь для мен по обычаю поставили отдельно небольшой столик и накрыли его за неимением скатерти, первым попавшимся куском ткани.

По правую руку отвели место для Дайчин-Хошучи. Все же он тайша и сын самого главного калмыцкого хана, или как там у них это называется. В общем, хоть и неровня, а какой-никакой божий помазанник. К слову, пока шло молебствие, Дайчин вел себя более чем прилично, стоял с постным выражением на хитрой физиономии в сторонке и не отсвечивал.

По левую руку, усадили митрополита Серафима. Тот, правда, пытался уклониться от чести, но ему было сказано не умствовать, пока чего не приключилось, и Владыка смирился. Воеводы и прочие начальствующие лица расположились кто, где смог. Еду и напитки разносили ясырки, но мне и моим гостям, разумеется, подавали стольники.

— Ну что, господа, за победу! — поднял я на правах хозяина первый тост.

— Слава! — заорали, поднимая полные кубки стрельцы.

— Виват! — дружно пролаяли мекленбуржцы.

— Любо! — поддержали их казаки.

Вино, надо сказать, было отменным. Начали мы с белого. Крым вообще прекрасное место для виноделов и это ремесло здесь процветает. Здешние сладкие и сухие мускаты будут в мое время очень хороши, особенно если подняты с подвала и хорошо охлаждены, а пока они никому не известны, да и не факт, что их уже делают, но…. Просто божественный вкус. С приятной кислинкой, свежим, чистым вкусом, напоенным щедрыми ароматами цветов и южных фруктов. Недаром я еще в первые дни после захвата Кафы, приказал отправить в Москву как можно больше вина. И для собственного, так сказать, потребления и, конечно же, для патриарха.

Дело это куда более важное, чем можно подумать. Православное причастие надо проводить виноградным вином, причем, красным. А его у нас практически не выращивают. Даже в Астрахани пока только белое. Вот и приходится тратить серебро и золото на импорт.

Выпили мы дружно, разве что Серафим лишь пригубил из своего кубка, и тут произошло первое из событий, резко изменившее мои планы. Во дворик, где мы собрались, ворвался неизвестно где пропадавший до сих пор Рожков и, протолкавшись к моему месту, ни слова не говоря, повалился в ноги. Все это было так необычно, что все присутствующие с удивлением уставились на него, перестав болтать или есть.

— Не вели казнить, надежа-государь! — немного, как мне показалось, театрально воскликнул боярский сын.

— Не буду, — милостиво отозвался я, с сожалением отставляя в сторону кусок жареной баранины.

— Не доглядел, милостивец, уж прости меня горемычного, — продолжал блажить толмач.

— Говори, — велел я.

— Не по собственному хотению, а токмо…

— Да говори же, собачий сын! — первым не выдержал Мишка Татаринов.

— Не знаю, как и начать, — развел руками Рожков. — В общем, вот!

С этими словами, он показал на пришедшими вслед за ним ойрата, тащивших на волосяном аркане богато одетого татарина.

— Кто это? — заинтересовался я.

— Вот и я об том же, — сокрушенно вздохнул Рожков. — Еле растолковал этим, кого они поймали.

— Великий хан! — охнул глядя на пленника митрополит Серафим.

— В каком смысле? — удивился я.

— Джанибек-Герай, Владыка Крымского Юрта, потомок Потрясателя Вселенной, чингизид, — пояснил Владыка. — «Повелитель двух материков» и всего Дэшт-и Кыпчака. Сын сын нурэддина Шакай Мубарека Герая и семнадцатый крымский хан из династии Гиреев.

— Да ну на… — слова едва не застряли у меня в глотке, пока я переводил ошарашенный взгляд с главы местной церкви на Рожкова, а потом на хана и обратно.

Между тем, тот успел выпрямиться и принять более достойный вид, так сразу стало понятно, что перед нами и впрямь местный властитель и потомок самого Чингисхана.

— Неужто, правда? — полез вперед Татаринов, как бы желая потрогать знатного пленника и убедиться, что это не мираж.

— Но-но! — погрозил я есаулу пальцем. — Не лапай, не купишь…

— Ну-ка, брат, — велел я Рожкову, — перетолмачь Джанибеку, что он мой гость, и я рад видеть его за своим столом. Пусть садится рядом, отпразднуем одну из славнейших викторий, одержанных моим войском!

— А если не согласится? — на всякий случай спросил тот.

— Если не согласится, отключим… тьфу ты пропасть! Пусть только попробует не согласиться!

Джанибек впрочем артачиться не стал, а весьма послушно исполнил мой приказ. Видно слухи о его покладистости и готовности подчиняться воле султанов турецких не врали. Оказавшись в руках «мекленбургского дьявола» гордый чингизид изрядно сдулся и лишь опасливо поглядывал на меня время от времени, больше помалкивая и односложно отвечая на вопросы.

— Как это случилось? — тихо спросил я у толмача.

— Известное дело как, — хмыкнул тот. — Калмыки народ темный, схватили, а кого разбираться не стали. Слава богу, хоть не прибили сразу, видать, слышали об указе местных почем зря живота не лишать.

— А ты как его нашел?

— Хозяина своего бывшего искал, — помрачнел недавний полоняник.

— Ну и пес с ним! — усмехнулся я, после чего повысил голос, привлекая к себе внимание. — Слушайте все и не говорите, что не слышали!

— Чего там еще? — довольно громко спросил Татаринов, но получив локтем в бок от Панина притих.

— За верную службу моему царскому величеству и государю наследнику, — начал я. — Боярского сына Рожкова Михаила… как тебя по батюшке?

— Сергеев, — не сводя с меня изумленного взгляда, ответил толмач.

— Михаила Сергеевича, — едва не поперхнулся я от сочетания, — жалую своей милостью и пятьюстами четвертей земли в вотчину. Писаться велю отныне и довеку ему и его потомкам по Московскому списку и с вичем! Храбрым воинам, кои Джанибека изловить смогли выдать по десять рублей каждому, по сабле булатной и доспеху. А тебе, Дайчин, за то, что столь славных воинов привел, пятьсот рублей серебром.

Награждение сопровождалось угощением из моих царских рук чашей вина, причем, если Рожков, осушив поданный ему кубок, вернул его исполнявшему обязанности кравчего Бурцову, то ойраты