Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

После этого у меня созрело решение взять девочку в Союз и удочерить ее. Когда вечером вернулись Креминг и Маша и я рассказал им об этом своем намерении, Креминг сразу одобрил это решение, а Маша даже всплакнула. С превеликим трудом удалось уговорить «бабушку», но в конце концов та согласилась.

Я хотел сразу же отправить девочку в Малагу, на попечение Триниды, но Василий Иванович меня уговорил отложить это до окончания одной фронтовой операции, после чего мы все должны были вернуться в Малагу.

Но на другой день, когда мы выехали на фронт, фашисты, разузнав, что в Сан-Педро помещается наш временный штаб, решили его уничтожить и со злости, что не застали там никого из офицеров, расстреляли из самолетных пулеметов бабушку и Пакиту, укрывшихся от бомбежки в саду. Как рассказывали очевидцы, девочку прошила пулеметная очередь из нескольких пуль.

Когда мы вернулись с фронта, то вместо нашего домика нашли развалины, а бабушку с Пакитой уже похоронили. Это преступление фашистские бандиты совершили вполне преднамеренно: ведь бомбили-то они днем и стреляли из пулеметов на бреющем полете в упор, великолепно видя, в кого стреляют.

Хотя я на слезы и не очень щедр, но на этот раз я их не стеснялся. Если до этого, бывая на передовой, я как-то избегал пользоваться стрелковым оружием, то после уже никогда не упускал случая дать хорошую очередь по фашистским бандитам: «Это вам, сволочи, за Пакиту!».

В дальнейшем обстоятельства сложились так, что фашисты начали проявлять активность не только на юго-западном направлении, но и на всех других: как-то на северном, и даже на наиболее для нас опасном северо-восточном, где всегда перешеек нашей территории местами не превышал нескольких сот метров, а другим концом наша территория упиралась в Средиземное море. Ликвидация этого перешейка угрожала нам полным окружением, так как на море безраздельно господствовали фашисты, не давая даже мирным рыбакам удаляться дальше километра от берега. Воздух почти постоянно патрулировали итальянские гидросамолеты, и, завидев хотя бы одну рыбацкую посудину, безжалостно ее расстреливали из пулеметов, хотя прекрасно видели, что это мирный испанский рыбак, которого только крайняя нужда заставила в такое время выйти в море. Хотя с прибытием нашей эскадрильи фашисты уже стали остерегаться проводить днем массированные воздушные налеты на город, но ночью, когда из-за отсутствия прожекторов наши истребители бездействовали, фашистские гости все же частенько навещали нас, правда, без особого стратегического успеха.

На сухопутных же участках фронта активность фашистов все время возрастала, причем особо крупных операций они пока не проводили, а самое главное было то, что мы никогда не могли заблаговременно определить точное направление этих тактических ударов, ведь из-за скудости людских резервов, вооружения и боеприпасов мы все время должны были находиться в обороне, а противник держал наши части в постоянном напряжении, не упуская инициативы из рук. Кроме того, фашисты, по-видимому, имели в наших штабах надежную и хорошо законспирированную агентуру, с отлично налаженной системой связи, так как, по точно проверенным данным, особо важные решения, принимаемые нашим командованием, становились известны противнику примерно через сутки, максимум через двое, для нас же действия фашистов были почти всегда неожиданными и весьма неприятными.

Разведданные о действиях франкистов у нас были весьма нерегулярны, скудны и недостоверны. Агентуры в фашистских штабах у нас, по-видимому, почти не было, а войсковые части не были обучены ведению фронтальной разведки и считали, что это совершенно необязательно: наше дело воевать на передовой, а сведениями о противнике нас обеспечит высшее начальство на блюдечке с голубой каемочкой. Это очень хорошо описано в «Испанских дневниках» у Михаила Кольцова, где он пишет, что когда наши офицеры как-то приехали в штаб батальона (которым, кстати, командовал не свежеиспеченный военспец из партийных деятелей, а кадровый капитан испанской армии) и спросили у командира, какова примерная численность и ближайшие намерения расположенного на его участке противника, то этот капитан был крайне удивлен даже самой постановкой такого вопроса и вполне резонно ответил: «К сожалению, противник не сообщает мне ни о своей численности, ни о своих намерениях, а если бы он это делал, то был бы не противником, а союзником».

Так чего же было требовать от основного костяка скороспелого республиканского офицерства, состоявшего в основном из вчерашних рабочих или мелких торговцев, если даже кадровые военные проявляли в вопросах разведки такую вопиющую военную безграмотность. А об анархистских вожаках и говорить не приходилось: те, как правило, в боевых действиях руководствовались в первую очередь своими узкопартийными интересами, а затем уже военной целесообразностью, да и то в том смысле, как они ее понимали.

Некоторое затишье на Мадридском фронте и возросшая активность фашистов на нашем южном заставили призадуматься наш генеральный штаб. Если нельзя помочь нашему сектору боеспособными воинскими частями, то нужно хотя бы улучшить его снабжение оружием и боеприпасами! Нет-нет, да подбросят грузовик с винтовками (нашими родными трехлинейками). Эти винтовки выдавались у нас в торжественной обстановке и то лишь особо отличившимся лицам, а остальные в большом количестве имели на вооружении всё, вплоть до дедовских кремневых пистолетов. Иногда поступали и пулеметы, а как-то даже пришла батарея полевых орудий (правда, неполного комплекта). Но на фоне потребностей нашего сектора все это были лишь капли в море.

10

Кстати, о море. Оно было вотчиной фашистов, там они были полными хозяевами. «Канариас» и иже с ним все чаще навещали наше побережье, оставляя на память изрядное количество гостинцев шести, восьми, девяти и даже двенадцатидюймового калибра. Как правило, такие визиты не наносили серьезного ущерба воинским объектам, но мирное население несло большие потери. Внезапность нападения, густота и скорострельность артиллерийского огня фашистов не позволяли своевременно укрыться в убежищах пожилым людям и женщинам с детьми, да и сами убежища были слабыми и маленькими.

Никакой активной морской обороны Малага не имела. И вот однажды приезжает из Валенсии Василий Иванович и, радостно потирая руки, изрекает: «Ну, Лева, конец фашистским морским разбоям! Вопрос решался в высших инстанциях. Нам выделили пятнадцатидюймовую пушку береговой обороны и вспомогательный крейсер. Все это можно немедленно получить. Езжай быстренько к своим друзьям-морякам в Картахену и получай у Николаса (кличка военно-морского советника Н. Г. Кузнецова) пушку и крейсер. Пусть теперь “Канариас” сунется к нам, 15-дюймовка плюется километров на двадцать гостинцами в тонну весом, да и крейсер-то кое-что стоит!» По своей морской наивности мы еще не знали, что за коварный смысл скрыт в слове «вспомогательный» и как нас накрыл хитроумный Николас, но об этом дальше.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});