Аромат грязного белья (сборник) - Михаил Армалинский

Итак, ложь становится методом продвижения к правде, потому что правда без упаковки в ложь трудно перевариваема для народа.

* * *

Тору можно рассматривать в качестве подсказки того, как можно выйти на общение с Богом напрямую (то есть отвергнув её, как я). Тора – ложь, но в ней намёк. Большинство же не узнаёт, что это подсказка о божественном, и воспринимает Тору как само божественное.

* * *

Для большинства людей, чтобы уверовать, требуется глупость и ложь. Для отдельных людей, чтобы уверовать, требуется разум. Вот я, разумный, смотрю на цветок или в пизду и глубоко верю, что без божественного вмешательства такое чудо возникнуть не могло.

На каждого человека требуется своё чудо, чтобы уверовать. Впрочем, сам разум и есть то чудо, которое позволяет уверовать.

* * *

Глядя на неслучайность многообразия, хотя бы цветов, на запланированность жизни генами, на волшебные стечения обстоятельств, формирующие судьбы людей и мою собственную, я всё непоколебимее убеждаюсь в том, что и «волоса не упадёт с головы» без ведома Провидения. Такого рода тотальная предначертанность выводит меня к принятию чуть ли не всего, ибо, как я писал в юности: «Раз есть, значит, должно быть». Применительно же к россказням Торы моя позиция вынуждает меня принять в ней всё, что я так активно отвергал, поскольку тогда каждое слово в ней, как и в любой другой книге, есть именно тот «волос», который сам по себе не падает. Да и каждое движение моё и всех людей будет походить на движения марионеток, которыми управляет Бог. В таком случае я лучше срочно похерю эту веру про «волосы на голове» и найду себе веру посвободнее. Вот, например: если каждый волос падает с головы лишь по воле Провидения, то каждый волос с лобка падает только по воле ебущихся или дрочащих.

Причём чудес в этой области я тоже навидался достаточно, чтобы уверовать.

* * *

В Библии самой религиозной, полной высшего смысла фразой мне представляется:

В начале было Слово.

И то лишь потому, что я сам – писатель.

Но вещая фраза эта даже не в Торе находится, а в Евангелии от Иоанна.

Тем не менее толпы уверовавших продолжают носиться со «святыми книгами», как с писаной Торой.

Альфред Кинси среди самцов и самок

Читай о Кинси

и не кисни:

он все табу

видал в гробу.

Впервые опубликовано в General Erotic. 2005. № 132.

С делами Альфреда Кинси я знаком давно, но его судьба мне была неизвестна. Интерес к его личности возник у меня лишь после просмотра фильма Kinsey.

Краткая шестидесятидвухлетняя жизнь Кинси показалась мне много интересней, чем его исследования, хотя они и стали весьма важны для своего времени.

В фильме добросовестно обозначены главные вехи, но в силу специфики кинематографа в фильм невозможно втиснуть то, что свободно и полноводно движется в книгах. Так что взялся я за печатное слово.

Название самой последней и полной биографии Кинси, которую я штудировал – Секс есть мера всех вещей, – является обыгрышем знаменитого афоризма Протагора:

Человек есть мера всех вещей.

Так как человек насквозь и со всех сторон пронизан сексом (во всяком случае, с точки зрения Кинси), то человек – это и есть секс, а значит, название выбрано с поистине научной точностью.

Альфред Кинси родился 23 июня 1894 года в маленьком городке в Нью-Джерси. Добрую, заботливую мать подавлял деспотичный, но тоже заботливый отец Альфреда – маниакально верующий христианин, преподаватель местного колледжа.

Первые десять лет жизни Кинси – это сплошные болезни, отягчаемые бедностью семьи. Ревматическая лихорадка, рахит. Он болел, затем выздоравливал в долгом постельном режиме, потом снова болел – пропускал много школьных занятий. Над такими слабаками в школе издеваются и часто бьют. Так с Альфредом и делали. Однажды за ним бежали одноклассники, чтобы очередной раз поизмываться. У него в кармане были одноцентовые монеты, которые он бросил за собой. Мальчишки остановились их собирать, и так он избежал погони. (Аналогичным образом он уже взрослым бросал в общество научные данные, чтобы оно его не побило за интерес к сексу. Это была масса экспериментальных данных, которые можно уподобить центам не по ценности, а по множественности.)

Мать регулярно посылала Альфреда по лавочкам и магазинам, чтобы он купил еду в долг. Это было чрезвычайно унизительно и противно для него, так и в будущем он не умел и не мог заставить себя просить деньги на свои научные исследования – к счастью, за него это делали его друзья и коллеги.

Меню бедных Кинси состояло в основном из картошки, и Альфред возненавидел её, а повзрослев, избегал её в своём рационе.

Несмотря на бедность, его мать и сестра страдали от тучности. А вот Альфред был стройный и высокий.

Обстановка в семье, которая формировала Альфреда, определялась его фанатичным отцом, самым ярым христианином из всей общины методистов, к которой он принадлежал.

Его никто не любил, а студенты подсмеивались над ним, подсчитывая, сколько раз за лекцию он произнесёт слово «я», которым он самодовольно злоупотреблял, ибо был убеждён, что ему известна окончательная истина.

Продажа детям табака в их городке была запрещена. Отец посылал Альфреда в магазин для провокации, чтобы тот попытался купить сигареты, а когда магазинщик, не в силах устоять перед выгодой, продавал пачку, отец врывался в магазин, заставая его с поличным, и устраивал скандал. За это Альфреда тоже не шибко любили в школе и вокруг.

В воскресенье не позволялось ни игр, ни развлечений – вместо них ходьба в церковь на три службы. Да ещё церковная школа, занятия в которой проводил отец.

Альфред вспоминал своё детство с омерзением и, кроме ненавистной картошки, он, став взрослым, не мог терпеть ноготки, циннии и глицинии, которые росли у них в доме: будучи изрядным цветоводом, он отказывался сажать их у себя.

С пяти лет Альфред увлёкся музыкой, причём пожизненно – тётка давала ему уроки фортепиано. У него был явный музыкальный талант, и к шестнадцати годам он становится замечательным пианистом. Альфред выступал на различных вечерах, включая школьные. Стал сам давать уроки музыки. Его любимцы – Бетховен и Шопен.

В 1903 году Кинси заболел популярным тогда тифом. Месяц проболел с высокой температурой, и в результате вдруг излечился от ревматической лихорадки. Клин клином вышибло. Но врачи каркали, мол, болезни так ослабили сердце Альфреда, что не дожить ему до 21 года. Его явно впечатлило это предсказание, потому как работал он всю жизнь с величайшей интенсивностью и напором, чтобы успеть сделать побольше.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});