Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Андрей Лазарчук

Шуршание позади отдалялось, не затихая…

Глава седьмая

Кузня

Нападавшие брали числом, защитники были куда как опытнее. Даже выстрел из РПГ не произвёл на них особого впечатления. Батый тщательно подбирал кадры…

Атакующих пропустили глубоко на территорию, включили мощные лампы – и встретили огнём в упор. Батыевцы, имея несколько автоматов Калашникова и ручной пулемёт, стреляли только одиночными. Единственный же автомат "парижан", ископаемый "шмайссер", заполошно рвал воздух очередями, пока его владельца не снёс заряд картечи, хладнокровно выпущенный из окна второго этажа – окна, в котором ещё не заменили стёкла, пробитые пулями "драгуновки".

Стычка длилась минуты две и закончилась бы просто паническим бегством, если бы не Порцей, контуженный в Грозном ильинец. Кто знает, что померещилось ему в последние мгновения жизни… С диким воплем: "Чечня долба нная! Порву козлов!!!" он швырнул две гранаты – в стены над баррикадами, за которыми укрывались стрелки. Разрывы были убийственные… Он ринулся вперёд, налетел виском на автоматную пулю и умер – наверное, победителем. Но этого хватило, чтобы те, кто перебрался через задние ворота и не попал в огневой мешок – ворвались в гараж. Самодельный огнемёт харкнул сгустком огня. Пламя размазалось по потолку, падая вниз частым дождём…

Почему-то стало ещё темнее.

Это был момент, когда все, даже раненые – испытали странную вибрацию, исходящую то ли из-под ног, то ли с неба. Где-то рядом зазвучал – ниже самых низких звуков – исполинский камертон. А вот свечение полос на земле не увидел никто, потому что слишком ярок был электрический свет. Лишь подзорные птицы смогли различить его…

Знак Агапита Повелителя начинал напитываться кровью.

Вибрация затихла, и вызванное ею оцепенение сменилось совершенно безумной, неукротимой яростью – с обеих сторон. Вышколенные бойцы Батыя, и те утратили всяческую осторожность и всяческое понятие о дисциплине боя. Кто-то даже бросил оружие, чтобы вцепиться в своих противников зубами и когтями…

Потому что у них вдруг появились когти.

Сверху было видно, как в центре складского двора стала проседать земля…

Мелиора. Восток кесарийской области

Два перехода отряд Венедима и табор Живаны шли одной дорогой, на восток. Дальше пути расходились: азахи уходили налево, на отведённые им залежи по южному краю Болотья, славам же путь был направо и вверх, в горы. Эта дорога до блеска накатана была обозами, вывозившими белый камень…

Где теперь это всё?

Сообщения с материком нет – и будет оно ещё не скоро. Говорят, кесарь Светозар в первые же дни после катастрофы направлял посланников к наездникам на птицах, чтобы помогли и полётом, и хитрыми своими переговорными дудочками – но посланники те вернулись ни с чем: маленькие головорезы пропали, оставив на местах стоянок лишь груды расщеплённых овечьих костей.

Видимо, и те места, откуда они родом – высокие недоступные долины в Аквилонских горах, – не обошла стороной беда…

Никого не удивило, когда Живана, отсалютовав своим азахам, повернула коня направо и не спросясь пристроилась к мужу с левой стороны. И Венедим, командир строгий, заметил это, покачал головой, но промолчал.

– Я тебя больше не брошу, – сказала она Азару. – Я почти не знаю тебя, но перед землёй и небом я твоя жена, и я не брошу тебя, а ты меня не прогонишь…

– Этот Поликарп, – в сердцах сказал Азар. – Поленился, пень старый, тебя дочкой записать. Вытянул бы сейчас ремнём по заднице…

Он говорил, а смотрел в другую сторону – где вдоль ручья пришедший раньше табор закреплялся на земле: азахи ставили круглые плетёные шатры, обмазывали глиной, обкладывали пластинами дёрна. Вот уже и тёсаный камень везли откуда-то для печей, и дрова длинными хлыстами…

– Я бы всё равно не ушла.

– Да уж… грозная ты сотница… – он вдруг заулыбался. Глянул искоса на Живану и чуть подмигнул.

Белая башня нависала над головой, но ходу до неё вьющейся дорогой-змеёй было ещё полдня. Остановились на ночёвку пораньше, в удобном тёплом, за ветром, месте – чтобы завтра до солнца начать последний переход.

Ночью многие проснулись в тоске и тревоге. Лошади бились в путах и ржали. Пожалуй, только Азар и Живана не слышали ничего – крепко спали, не выпуская друг друга из объятий.

Где-то

Отрада не сразу поняла, что это – свет и что именно на него она идёт. Слишком хорошо и чётко было золотое зрение, чтобы требовался ещё и простой свет, неверный и размытый. Но свет появился, и Отраду притянуло к нему.

Не меньше часа она карабкалась по сухому коленчатому руслу иссякшей подземной реки, давно потеряв направление. Аски иногда будто бы приходила в себя и что-то шептала, но понять её было невозможно. Шуршание позади давно прекратилось, но Отрада всё равно стремилась уйти как можно дальше, дальше… ну, ещё пять шагов… ну, ещё шаг…

И даже когда казалось, что всё, что уже не шевельнуться и не сдвинуться – в глазах возникало видение когтистых щупальцев, и снова удавалось отползти самой и оттащить проклятую Аски… она ненавидела эту тварь.

Эту проклятую продажную тварь!

Да нет, почему продажную? Аски всех предавала только даром. За что в итоге и поплатилась.

Но именно она оба раза – приносила оружие… первый раз – ещё будучи человеком…

Свет был ярок, казалось, что щель выходит прямо на солнце. И не сразу Отрада поняла две вещи: наверху сейчас ночь – и: свет идёт снизу.

Там что-то было, внизу.

Земля вдруг оказалась дырчатой, как сыр.

Да. Там была промоина в полу, вода когда-то нашла себе ещё одну дорогу, широкая промоина… свет слепил, но вскоре глаза перестали слезиться, и вернулось полное зрение. Отрада бездумно протянула руку – тем же машинальным жестом, каким откидывают со лба волосы, чтобы не мешали смотреть, – и коснулась, как бы отвела в сторону каменный выступ, закрывавший обзор, – и камень отделился от скалы и рухнул вниз, рассыпаясь, словно песчаный ком, а может быть, он и был песчаным комом…

Она даже не слышала того странного звука, с каким он катился по склону. Перед нею открылся дворцовый зал. Ярко освещённый дворцовый зал.

А потом пласт песчаника, на котором они с Аски лежали, наклонился и, тоже рассыпаясь прахом, поехал вниз…

Мелиора. Столия

В какой момент Авенезер понял, что воля его столкнулась с чужою враждебною волею? Нет, не тогда, на опустевшей площади – когда увидел длинные кривые канавки, полные будто бы тлеющих под пеплом угольев, и догадался взмыть телом над городом. Знак Агапита Повелителя багровел, как свежее клеймо. Но, глядя на этот знак, которому не место здесь было, он уже знал, что всё идёт не так, как он хотел, и что кто-то распорядился им самим точно так же, как он сам когда-то распорядился этим неумным чванливым Астерием…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});