Торжество жизни - Николай Дашкиев

Прислонившись щекой к радиоаппарату, девушка заплакала горько, навзрыд, но сразу же спохватилась и, все еще всхлипывая, закричала в трубку:

— База слушает… Записываю, передавайте!

Доцент Свиридов ничего утешительного сообщить не мог.

А на следующий день Таня Снежко, как всегда после дежурства в радиорубке, зашла за Леной. Но в лаборатории Лены не оказалось, не было ее и дома. Сотрудники вспомнили, что Лена ушла, когда лишь начало темнеть, и с тех пор не возвращалась.

Лена Борзик исчезла.

Думали, что она забралась в какой-нибудь укромный уголок и заснула, но все помещения были пусты. Долго ходили у болота, бродили по опушке, аукали, звали — никакого ответа.

А Лена в это время сидела полуобнаженная в густых зарослях и плакала. Слезы катились по щекам, но она их не вытирала. Ей казалось, что уже ничего не нужно, что пройдет еще несколько часов — и она заболеет неизлечимой «болотницей», но зато послужит науке. Комары облепили ее всю, тело чесалось невыносимо, на коже появилось множество волдырей, но Лена не чувствовала боли. Она все терпела, решив, что приносит себя в жертву. Ей было жаль не себя, а Мишу Абраменко. Ну что он, бедный, будет без нее делать?

Именно Миша Абраменко и нашел ее в кустарнике, когда на рассвете примчался с попутной машиной на базу.

Было странно видеть спокойного, уравновешенного Мишу таким растерянным и жалким. В ответ на его трогательные расспросы Лена твердила:

— Ничего, ничего, Миша… Мне не больно… Надо же узнать, отчего заболевают «болотницей».

Профессор Петренко об этом происшествии узнал рано утром. Ночью у него было совещание тройки в Златогорске. Таня по радио рассказала ему все подробно, и он за дорогу успел остыть, а то досталось бы Лене за глупый самовольный эксперимент. Он и теперь вошел в комнату с твердым намерением заявить Борзик об ее отчислении из состава экспедиции, если дело окончится благополучно, конечно. Но, едва взглянув на Лену, он понял, что было бы непростительно жестоко сказать ей об этом сейчас.

— Что ты наделала, глупышка! Кто же теперь будет сменять Таню? Ведь нам дорог каждый человек. Ну, расскажи хоть, какие ты делала наблюдения.

Оказалось, что Лена решила установить, действительно ли «болотница» переносится комарами.

— Ну, а если не комарами, сможешь ли ты сказать, отчего заболела? Ах, глупышка, глупышка!

Лена отделалась легким насморком да несколько дней была вынуждена класть примочки на искусанную кожу. Из состава экспедиции ее не отчислили: профессор Петренко понял, что в данном случае виновен он сам. Если бы он объяснил практикантам их обязанности как следует, Лене не пришла бы в голову эта глупая затея.

Однако Лена кое в чем помогла: на ее теле были найдены клещи, довольно редко встречающиеся в этой местности, которые до сих пор подозревались как вирусоносители. Теперь вывод напрашивался сам собой: клещи, как и комары, «болотницу» не распространяют.

В небольшом поселке в глубине тайги эпидемиологическая экспедиция тщетно бьется над загадкой «болотницы», а в Ленинграде происходят события странные и немаловажные для всех героев нашей книги.

Неправдоподобна случайная встреча с человеком, которого не знаешь и который очень нужен. Но случилось именно так: Джон Кэмпбелл, добродушный боцман английской шхуны «Медуза», оказался человеком общительным и разговорчивым. Он рассказал Степану, что заболел давно, еще в 1943 году, во время рейса из Америки в Советский Союз. Джон считал, что всему виной было виски, боченок которого он со своим другом-коком сумел спрятать при погрузке, а также страх перед ежедневными нападениями немецких подводных лодок и самолетов-торпедоносцев.

— Как бы то ни было, — разглагольствовал он за кружкой пива на Двенадцатой линии Васильевского острова, — я стал пегим, словно тощий ободранный кролик, и корабельный врач «Вирджинии», на которой я служил, списал меня на берег, подозревая, что я заболел какой-то опасной заразной болезнью. Меня направили в действующую армию, снабдив пятидневным рационом и напутственными речами… А затем меня в составе «коммандос» вышвырнули на французское побережье, я выпустил несколько очередей из своего автомата и очнулся в госпитале. Больше на фронте я не был, но уже никогда и не смог попасть на более-менее порядочный корабль: капитаны показывали мне корму, едва завидев мой камуфляжный нос, хотя я за десять фунтов стерлингов купил свидетельство, что моя болезнь не заразна…

Степана мало интересовали приключения боцмана. Решив приступить непосредственно к делу, Рогов заявил, что он по профессии врач и давно ищет человека, больного такой редкой и неизученной болезнью. Степан красноречиво описывал, что сможет изобрести лекарство против этой болезни и непременно вылечит Кэмпбелла.

Боцман сочувственно кивал головой, медленно глотая пиво. Для него все было ясно: молодому седоголовому хорошо одетому врачу нужен уникальный больной — вот он, этот больной — Джон Кэмпбелл. Советскому врачу нужно десять граммов его, Кэмпбелла, крови — это сделать нетрудно. Джон вовсе не был скупым и полагал, что пролил за короля и Британию больше крови, чем они этого заслуживают, следовательно, мог поделиться и еще с кем-либо. А в отношении обещания русского вылечить его, боцмана Кэмпбелла, Джон понял, что седоголовый, попросту говоря, «заливает», чтобы не переплатить: боцман буквально на собственной шкуре узнал, что стоит лечение в Англии.

После горячей речи Степана Рогова Кэмпбелл сказал, попыхивая трубкой, что всегда чувствовал симпатию к ученым и готов пожертвовать своим здоровьем за небольшое вознаграждение в сумме пятьсот фунтов стерлингов, то есть около пяти тысяч рублей.

Степан оторопел, но боцман, видя, что запросил слишком много, поспешно сбавил цену вдвое.

У Степана было всего около тысячи рублей на те два месяца, которые он собирался прожить в Ленинграде, и он, не колеблясь, выложил их на стол. Но боцман отрицательно покачал головой. Тогда Степан попросил боцмана подождать до завтра, но Кэмпбелл не согласился — «Медуза» уходила ночью.

Степан не знал, что делать. Он поглядел в окно, как чуда ожидая появления какого-нибудь знакомого, чтобы одолжить у него денег. Но кто мог ему встретиться в Ленинграде? Наконец он огорченно развел руками:

— Нет… сделка не состоится.

Они простились вежливо, но холодновато.

Едва лишь Степан Рогов скрылся за поворотом улицы, Джон Кэмпбелл крякнул от досады. Боцман до последней минуты надеялся, что седоголовый, как и подобает солидному покупателю, немного поломается, но все же возвратится и набавит рублей пятьсот. Пусть у врача нет с собой денег, но ведь он вполне свободно мог предложить дополнительно часы, например… И вот теперь все рухнуло. Тысяча рублей — более двухсот долларов!.. Выпадет ли еще когда-либо такой случай получить огромную сумму денег!.. А деньги Джону нужны, — ах, как нужны! Можно было бы обратиться к знаменитому лондонскому врачу Меджиссону и вылечиться от своей неприятной болезни…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});