Черный пролетарий (СИ) - Юрий Гаврюченков

— Я его поставил в первые ряды, под картечь, — успокоил работодателя пиар-менеджер. — Главное, чтобы пушка выстрелила.

— Выстрелит, никуда не денется, — отец Мавродий покрутил большими пальцами вокруг друг друга. — Будет пара орудий, какой-нибудь из расчётов не выдержит, когда по ним стрелять начнут. Снайпер заряжен, отработает по заградотряду со стороны толпы, так что непонятно будет, откуда пули.

— Опричник не подведёт? Подпишется ставить своих людей в заграждение?

— Я его сейчас обработаю, если ваш ковбой не налажает, а вдогон Велимир Симеонович уговорит. Варяг сделает всю грязную работу, разрулит наш конфликт, а потом исчезнет. Ковбой заряжен?

— Всё на мази. Ваш опричник не просечёт, что его используют втёмную?

— Я с ним втёмную киллера завалил, и сейчас не прочухает. Чухна, она такая.

— Щавель — ильменьский словенин по национальности, — поправил пиар-менеджер.

— Сразу после разгона Велимир Симеонович нарежет ему делянку в самой дальней глухомани, и опричники унесутся быстрее ветра ловить своих вожделенных рабов. У светлейшего князя новгородского купить, как все порядочные люди, у нас на рынке денег не хватит.

— Лучезавр всё предпочитает брать на халяву, — снова дополнил компетентный москвич. — Он любит резину тянуть, пока система не начнёт разваливаться, а потом принимает отчаянные меры по исправлению ситуации.

— Оборотная сторона бессмысленной жадности — это беспричинный страх, — отец Мавродий глядел на москвича недовольно, свирепо, но в то же время грустно и с недоумением. — Вот у него и мечутся кровавые опричники, да головы пачками летят.

— Лучезавр на всё готов, лишь бы не тратить средства на грамотную профилактику. Казна считана-пересчитана, а всё никак не преумножится, — поддержал работодателя пиар-менеджер. — Он до власти и денег сам не свой, причём, себе в убыток. Шведы предложили инвестировать в железную дорогу, бизнес-план показали как нормальному, Желдоральянс акции давал купить по льготной цене, пока они были. Не-е, за копейку удавится. Всё духовность будет развивать.

— Боюсь, что полноценные дорожные работы плюс закупка рельсов ему не по карману, — отец Мавродий был непоколебим в вере своей относительно финансовых возможностей властителя.

— Русские вообще с подозрением относятся ко всему новому, — сказал москвич греку.

— Трудно живут, вот и с подозрением, — священник пожил на Руси достаточно долго, чтобы разбираться в людях. — Перед опасностями современного мира одно спасение — в невежестве, и обитатели Святой Руси под руководством мудрого князя Лучезавра преуспели в спасении как никто другой.

— Вызовы, которые кидает современный мир архаичным правителям, либо принимаются ими с пониманием, либо архаичные правители уступают место актуальным и более динамичным, готовым принимать соответствующие моменту решения, вступать в «Единую Россию», удваивать ВВП и снимать назревшие вопросы по мере их поступления.

Отец Мавродий многозначительно кивнул.

— Следующим на повестке дня вопрос престолонаследия в Великом Новгороде? — прозорливо спросил московский политтехнолог.

И отец Мавродий снова утвердительно кивнул своей головой в знак согласия.

* * *

Священник-детектив назначил встречу в «Жанжаке», но не в самом заведении, а на веранде, в окружении котолюбов. На открытом воздухе разговоры было труднее подслушать, столики стояли дальше друг от друга, слова приглушались уличным шумом.

— Велимир Симеонович готов с вами встретиться на днях и обсудить вопрос, с которым вы прибыли. Убийцу генерал-губернатора мы нашли и заслуженно покарали. Ваша миссия окончена и любезнейший князь Пышкин не станет задерживать посланников светлейшего князя Лучезавра. Выделит крупное село и пехоту в загонщики, да ловите себе невольников на здоровье.

Благословив ловцов, священник поднял рюмку лучшего казахского кальвадоса и оросил прекрасное начинание.

— Мне нравится, что у вас результативность рабства научно обоснована, — польстил в ответ Щавель. — Читал на днях руководство «Рабоводство» от Института холопства и организации труда, Карп подогнал. Рабы в налаженном хозяйстве живут лучше свободных нищебродов без хозяина в голове. Надо будет у себя в Тихвине нечто подобное организовать.

Отец Мавродий откинулся на стуле, огляделся, словно подсчитывая воркующих над своими питомцами котолюбов, и кротко вздохнул.

— Вокруг нас столько самодельных нищебродов, что грустно делается. В Великом Муроме все негодяи, абсолютно все. Ведут речи галантные, а сами беспардонно подставляют друг друга. Любой из здесь присутствующих… — настоятель храма Блаженных вкладчиков испустил тихий стон общественного порицания. — Любой может заделаться дельцом, дать громкую рекламу, втянуть на доверительных отношениях ближних. Разорившись, он объявляет себя банкротом, закрывает лавочку и уходит из бизнеса.

— Потом в яму за долги?

— В Великой Руси запрещено долговое рабство. От этого цена на невольников падает. Уважаемые люди недовольны.

— Хорошо устроились.

— У нас много таких. Оставшись не у дел, паладины проебизнеса идут в правозащитники.

— Я жил в больших городах, — прервал его Щавель. — Разговоры о правах ничтожных любят вести не столько неудачники, сколько жертвы материнского воспитания. Утверждая в умах трепетное отношение к слабым и готовность встать на защиту заморыша, пусть и недостойного, убогого и даже вредного, только потому что он неполноценный, бабы подстраховывают себя от возможных бед. Плохо, что они такими же дурами выращивают дочерей. Совершенно непростительно, когда они из вольных сыновей воспитывают рабов, готовых до конца жизни прислуживать духовно нищим, юродивым и прочим моральным калекам вроде прогибиционистов и веганов.

— Правозащитники зелёные, да не уподоблюсь им вовек, — прошептал охранительную мантру священник, творя пальцами обережный знак, и мельком поозирался.

— От этих неуподоблюсь потом вся зараза, — сказал Щавель.

— У нас отдельные неуподоблюсь готовы защищать права рабов.

— Права? — удивился Щавель. — Рабов? У раба есть только права его хозяина, которые живое имущество может отстаивать, если найдёт смелость и преданность выслужиться. Раб способен выслужить какие-то привелегии, но привилегии раба — временная прихоть его хозяина.

— В старину находились и такие, кто выступал за права животных.

Достойные мужи посмеялись над замшелым курьёзом.

— Одержимые, — молвил тихвинский боярин. — Или проходимцы. Или шуты чьи-нибудь.

— В старину московские вампиры говорили, что единственная перспектива у молодого человека во Внутримкадье — работать шутом у содомитов, либо содомитом у шутов за тот же самый мелкий прайс.

— И теперь московские вампиры истреблены подчистую, — констатировал Щавель. — В том числе, за такие перспективы. Они, наверное, сильно огорчались и недоумевали, почему их все ненавидят.

Отец Мавродий хотел возразить, когда подскочивший к веранде мальчонка с внешностью полукитайца выхватил из-под драной курточки револьвер и открыл по котолюбам стрельбу. Щавель как опытный воин сразу бросился на пол. Пули пролетели над ним, увязая в аристократической плоти. Священник-детектив, как рассказывали потом очевидцы, гордо вскинул окладистую бороду, сверкнул чёрными глазами словно Зевс, поднял огромный воронёный револьвер и сразил грязного террориста в его бесовское сердце. Синий пороховой дым густо повис над верандой. По тротуару разбегались кошки в модных ошейниках с колокольчиками, разнося серебряный звон. Кричали и хрипели раненые.

«Добротно пообедал», — подумал старый лучник.

Глава двадцать шестая,

в которой князь Пышкин проводит совещание за совещанием, в Великом Муроме творится великий произвол, а командир Щавель выслушивает различные откровения и соглашается выполнить рискованное поручение к обоюдной выгоде сторон

«Накроем всех урок за одну ночь, — отрапортовал полицмейстер. — Прихлопнем всю блоть одним махом, ваше сиятельство, был бы приказ!»

«Урок не надо, найдите изготовителей нелегального огнестрела, — распорядился князь Пышкин. — В городе каждый день пальба. Стреляют не урки, а не пойми кто. У простонародья на руках стволов как грязи. Оружие кто-то мастерит, кто-то продаёт. Вот их и найдите».

«Я знаю, где искать, — решил старший опер, когда Пандорин довёл до подчинённых приказ мэра. — Урок надо прессовать при каждом удобном случае. Нароем огнестрела сколько потребуется, а работяг лучше не трогать, они и так ущемлённые».

Другие полицейские были не столь щепетильны как раскованный колодочник из пандоринской бригады. Они вламывались в квартирки мастеровых, переворачивали всё вверх дном, пугая и пробуждая ненависть к власти даже у самых лояльных. Кое-где обнаруживали запретное и арестовывали кормильцев, встречая открытое сопротивление склонных к простым решениям пролетариев и их скорых на расправу баб. Воодушевлённые погромом Шанхая, злобы они не сдерживали.