Черный клинок - Эрик Ластбадер

– Вот это ножки! – пробормотал он, быстро глянув вслед Марион. Он казался возбужденным, и его возбуждение, похоже, передалось Хэму. По правде говоря, он рассердился на Яшиду – из-за него прервалось свидание.

Хэм лишь неопределенно хмыкнул на реплику Яшиды и, нагнувшись, сказал, понизив голос:

– Уж поскольку ты здесь, я хотел бы, чтобы ты направил инструкции нашему общему другу Шото Вакарэ. – Он прервался на минутку, пока официант разливал кока-колу, а затем продолжил: – Он уже доказал, что стал полезен нам. Должен сказать тебе, Яш, что твой агент в Токио для меня просто бесценен.

– Вы очень добры, сэр.

Хэм лишь улыбнулся и продолжал далее:

– Ты можешь обходиться и без иронии, Яш. Полагаю, тебе больше к лицу невозмутимость. Ты мог бы стать настоящим комиком.

– Спасибо за совет, но я уже нашел себе ремесло.

– Нашел все-таки? – С этими словами Хэм принялся за кофе, с интересом провожая взглядом двух стройных блондинок в распахнутых меховых пальто.

– У меня есть – и, вероятно, плохие – новости, – заметил Яшида.

– Вот плохих новостей нам как раз сейчас и не надо, – попытался пошутить Хэм. – У нас времени просто в обрез, чтобы остановить общество Черного клинка. На этой неделе вступает в силу законопроект сенатского комитета по внешней торговле, согласно которому мы эффективно отгораживаемся от Японии в экономическом плане. По последним сведениям, когда закон предложат утвердить, в его поддержку будет организована чертовски мощная кампания – достаточно сильная, чтобы перечеркнуть президентское вето. Тем временем оппозиция этому законопроекту ослабеет по причине смерти целого ряда сенаторов, занимавших ключевые посты в конгрессе. Предполагают, что все эти смертельные инциденты носят случайный характер.

– В то же время, говоря о Мэтисоне... – Яшида передал Хэму сообщение, полученное по факсу.

– Мой отец, – продолжал Хэм, не обращая внимания на телефакс, – сам по себе целый Вашингтон, и мы оба знаем, кто заправляет столицей. Тут целая сеть знакомств и связей, подчиненность, иллюзия власти. А все это вместе – дерьмо собачье. Обширная сеть связей и знакомств означает, что нужно родиться в соответствующей семье, ходить в соответствующую школу. Подчиненность подразумевает умение выжить и не быть обгаженным кем-то из вышестоящих. А что касается власти, так это способность шепнуть нужные слова в нужное ухо, чтобы их назавтра цитировали в нужных газетах, да к тому же на видном месте. И поверь мне, Яш, мой отец – великий мастер на все эти штучки.

– Все, что вы говорите, из области доброго старого прошлого, – с грустью сказал Яшида. – Ваш отец насадил всех нас на крючок этому Мэтисону, – он показал зашифрованный телефакс, – и Мэтисон стал теперь главной помехой в деле.

– Что случилось?

– К нему приходила одна японка, и он уехал вместе с ней. И знаете ли, кем она оказалась? Той самой художницей, про которую он рассказывал. Вакарэ опознал ее и сообщает, что она член общества Черного клинка, возглавляемого Нишицу. – Яшида покачал головой, а потом добавил: – Возможно, это означает проникновение посторонних в наши ряды, а может быть, и нет. Мэтисона хотели допросить в связи с убийством одного из его сотрудников. На прошлой неделе видели, как он укрывался с этим парнем, а потом того нашли с двумя пулями в затылке из кольта Мэтисона.

– Боже ты мой!

– Я ведь предупреждал вас.

– Помню, Яш, но не могу поверить, чтобы Мэтисон прикончил своего подчиненного. Он же не дурак.

– И тем не менее, сомнений не остается. Мэтисон стал нам опасен. Ситуация вышла из-под контроля. Забудьте о том, виновен Мэтисон или нет. Представьте лучше, что будет, если все это привлечет внимание журналистов? А если он переметнулся к врагам, то уж наверняка лучше придумать что-нибудь такое, что убедило бы вашего старика.

– Да, вы правы. Вы во всем правы, – сказал Хэм и понял по лицу собеседника, что тому стало легче.

– Ну а что насчет вашего отца? – поинтересовался Яшида.

– Не беспокойтесь, я все с ним улажу, – ответил Хэм с уверенностью, хотя в душе такой уверенности не было. Честно говоря, он даже не представлял, как начать об этом разговор с отцом, и решил, что лучше пока об этом помалкивать.

Хэм задумался о Мэтисоне и о японке. Что у них общего? Он сжал кулаки.

– Черт бы его побрал! Теперь ясно, что нам не надо было оказывать Мэтисону помощь после того, как его сбросили с крыши. Он знает слишком много. Если только он разболтает обо всем этим газетчикам...

– Тут нам бояться нечего, – заверил Яшида. – Он знает лишь одного Шипли, а тому очень легко исчезнуть.

Хэм отрицательно покачал головой:

– Это роли не играет. Мэтисон многое знает о наших планах. Если японское правительство что-то пронюхает о них, нам труба, нас затопчут и смоют в канализацию. Президента разберут на части, кусочек за кусочком, и позволят всему миру изрыгать на наши головы хулу и проклятия. Это будет последней сваей в фундаменте, так необходимом обществу Черного клинка у себя дома, в Японии. Если Торнбергу верить не станут, он не сможет противостоять президенту. И тогда на пути общества Черного клинка не останется ни единой преграды. – Хэм отодвинул в сторону чашку с кофе: в желудке слегка заныло – то ли от повышения кислотности, то ли от плохих новостей. – Мне наплевать, с кем он связан, этот Мэтисон, хоть с самим дьяволом! Рано или поздно он все равно всплывет на поверхность. А когда объявится, его нужно будет убрать ради выполнения нашей миссии. Расходы меня не волнуют: сколько надо, столько и выложим. Займись этим делом, Яш! Считай, что это приказ.

Токио – Нью-Йорк – Вашингтон

Минако переходила от сна к бодрствованию так же легко и естественно, как легко и естественно ходят люди, механически переставляя ноги. Ей были неведомы расслабленность и отсутствие мысли – переходное состояние перед полным пробуждением. Она просыпалась сразу.

Едва открыв глаза, Минако поняла, что что-то не так. Она встала, надела халат и вышла из спальни. Внимательно прислушавшись, она услышала жуткие вздохи, словно вдали пыхтит машина. Это было проявлением "макура на хирума".

Она попыталась успокоиться, хотя и понимала, что пришло время глубоко пожалеть о том, что потревожила свой дух. Она знала, чем это кончается, и сердце ее сжалось от надвигающейся беды.

Минако страдала так же, как страдала ее бабушка всю свою жизнь. В жизни Минако бывали времена, подобные нынешнему, когда знание будущего становилось своеобразным адом, который она и представить себе не могла в тот далекий день, когда встретилась с Кабуто-лисой и неосторожно сказала: "Хочу видеть настолько далеко, насколько это возможно". Бывали времена, подобные нынешнему, когда неумолимый ход грядущих событий никак нельзя было изменить. Она всегда управляла людьми и событиями, и все шло нормально, потому что будущее, которое она видела, определяло ее действия. Но в ее жизни случались и страшные события, которые она предвидела еще в раннем возрасте, но мысль о них не тревожила ее до последнего момента и тихо дремала, подобно горному озеру. А когда в положенный срок эти события начинали разворачиваться, они поневоле заставляли думать, что такого быть просто не может, и она не раз мысленно непроизвольно изменяла их ход. Так было с гибелью людей ради общества Черного клинка, совпавшей с ее предсказаниями. Так было и со страшной болезнью её дочери Казуки, вызванной тем, что ей открыли доступ к познанию "макура на хирума", – магическая сила этого явления буквально пожирала ее жизнь. Так случилось и с ее супружеством с отцом Ханы, и с созданием ее сыном Юджи Оракула, который она считает символом краха старых порядков и давней вражды. Так произошло и с ее любимой Ханой, с ее полетами из реальности, которую она теперь выносить не может, и, наконец, с приходом... Чего. Здесь даже она, при всей уникальности ее дара, не смогла увидеть, что должно появиться.

Все эти события, словно нитка несчастливого жемчуга, которую она обречена носить на шее всю жизнь, никогда не снимая, жгли и терзали ее душу, все время напоминая о неминуемом проклятии. Ибо еще при самом первом взгляде в будущее она узнала, что ей уготована роль творца собственной гибели.

Минако заметила промелькнувшую тень, или, что более точно, признала ее и поняла, что она означает и чем должна оказаться. Как и другие подобные призраки, этот тоже возник из ее мыслей...

"До чего же трудно, – подумала она, – любить своих детей, когда все, что бы они ни сделали или что бы с ними ни случилось, в один прекрасный день будет брошено тебе же в лицо в виде потока упреков, грозящего втянуть тебя в волну ненависти, страха, гнева, боли, любви, крушения надежд". Поэтому встречи с детьми опустошали ее душу, особенно встречи с Юджи – ее гениальным сыном, которого она поклялась оберегать от своей второй, тайной жизни и не посвящать в нее.