Православные христиане в СССР. Голоса свидетелей - Ольга Леонидовна Рожнёва

раза покадил у всех на виду. Только покадил и пошел дальше, а у меня слезы как брызнут из глаз! Я выбегаю из храма, наплакался, сколько можно было, и вернулся обратно. Владыка смирил меня своей кротостью.

Отец все время говорил: «Бог у меня в душе»

Отец мой, Красиков Николай Витальевич, 1923 года рождения, прошел всю Великую Отечественную войну, был очень добрым человеком, но пил, курил, матерился. Пенсия у него была хорошая, как у фронтовика, поэтому вокруг него собиралось много разных людей, в том числе пьющих. Отец все время говорил: «Бог у меня в душе». А мне очень хотелось, чтобы он пришел к Богу по-настоящему. Поговорю, поговорю с ним – понимания никакого.

Жил я рядом с ним двенадцать лет, и ничего у меня не получалось: Господь показывал, что нужно терпеть, смиряться, то есть надеяться не на себя, а на Бога. Я тогда только сам к вере пришел, а у новоначальных всегда ревность не по разуму, им надо всех воцерковить. Я смирялся, терпел, ездил постоянно в монастырь, исповедовался, причащался.

Отец у меня может умереть

В 2001 году, после очередной пьянки, у отца разболелась нога. Я мазал мазью, пытался что-то сделать, но нога все больше опухала. Привез его в больницу – оказалась гангрена, а ему было около восьмидесяти лет. Врачи говорят: «Умрет он на операции». Я сразу побежал в храм к отцу Димитрию Жданову. Говорю ему: «Отец у меня может умереть». Он быстро собрался и со мной на машине поехал в больницу. Исповедал и причастил отца.

После этого батю повезли на операцию. Потом мне звонят и говорят: «Все нормально у отца, приезжай». Ногу отрезали выше колена, но батя остался жив. Я опять к отцу Димитрию, и он опять батю исповедал и причастил. Потом пособоровал. В палате было четыре человека, все моложе отца и все с подобными болезнями. И все они, кроме моего бати, умерли.

Отец отлежал в больнице два месяца, и я забрал его к себе домой. Нас привезли в Семигороднюю 2 декабря, было минус семь градусов, оттуда до моего дома еще семь километров, а у него рана такая огромная… Я его на санки и повез на санках. Мороз, тащу, и вдруг навстречу идет поезд, лесом груженный. Мы свернули в сторону, сани перевернулись, батя в снег, короче, кое-как добрались.

Как мы с батей постились

Начали жить вместе, и я стал читать все молитвы вслух: и утренние, и вечерние, и Псалтирь. Конечно, бате было очень трудно, так жили полтора года. Я, сразу как начали жить вместе, позвонил в Харовск отцу Анатолию, и он постоянно приезжал к нам, а это надо было доехать до Семигородней, а потом семь километров к нам идти – тоже непросто. И отец Анатолий каждый месяц исповедовал и причащал отца. Так и жили дальше.

Наступает Великий пост, отец сидит на диване, ходить не может, я кормлю его, помогаю ему во всем, он начал потихонечку читать Апостол, Евангелие, особенно ему понравился среди апостолов Петр. Стал батя потихоньку воцерковляться, больше не хочет ни пить, ни курить, ни материться.

И вот как-то раз Великим постом, в среду первой седмицы, батя попросил сварить суп из тушенки. Ну, я подумал: «Батя больной, в возрасте, надо сварить». Приехал в Семигороднюю, там дали мне хорошей тушенки, вода своя в колодце. Начал варить суп, картошечку покрошил, ну, говорю бате: «Смотри, какая хорошая тушенка, такая редко продается, мне дали по знакомству». Вывалил тушенку, сварил суп. Открываю крышку, а там ужасная вонь – не только есть, нюхать невозможно. То есть поститься надо.

У бати только ноги нет, а желудок хорошо работает, потому надо попоститься – он всю жизнь не постился, а тут Великий пост начался, первая седмица. Я спрашиваю его: «Ну, чего есть будем?» А он отвечает: «Ну, давай кашу геркулесовую поедим». Вот такое чудо. После этого батя постился хорошо весь пост, на каше да на картошке.

Как батя пришел ко Господу

Приезжает к нам сестренка и водочку везет по традиции. Я спрашиваю: «Отец, что будем делать? Будем пить?» Он отвечает: «Нет». Сестренка удивляется: «Как это так – за встречу и не будем?!» А батя больше никогда не пил, не курил и не матерился. Жизнь у него вон какая была ужасная, а теперь ничего этого не надо. За полтора года он стал таким, каким должен быть, каким бывает невинный ребенок.

Как Господь сказал: «Не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное» (Мф. 18, 3). И прожил батя так полтора года, а потом Господь прибрал его к Себе. Вот какой путь у отца. Не то, что я ему сказал: читай Евангелие и причащайся, и он стал так делать, но Господь Сам призвал его к Себе через скорби, потому что путь наш у всех через скорби.

Так батя мой пришел ко Господу и был единственным из мужиков в той деревне, кто умер христианской смертью, остальные – кто повесился, кто застрелился, кто по пьянке умер, кто замерз. Насколько батя смог, он постарался жить христианской жизнью. Работник единодесятого часа.

Отец Анатолий тоже понес довольно большой подвиг, не каждый священник согласится на такое: это надо встать в три-четыре утра, сесть на электричку, а потом идти пешком семь километров по узкоколейке, снегу полно, волки бегают, а он каждый месяц ездил.

Я думаю, что самое главное в преодолении жизненных бед и напастей, которые обрушиваются на человека, – это вера, молитва и упование на Господа. Какие бы беды ни случались с человеком, мы всегда должны уповать на Господа, никогда не унывать, не отчаиваться, потому что, как говорил иеромонах Рафаил (Огородников): «Уныние – это самый глупый грех из семи».

Раз мир стоит, значит есть люди и крепче камня

Рассказывает Галина Анатольевна Чухчина, прихожанка храма преподобного Онуфрия Катромского в городе Харовске Вологодской области

Я не слышала за все время ни одной ссоры

Я родилась в 1949-м в безбожное время. Хотя в войну было послабление верующим со стороны правительства, но в годы правления Хрущева снова не стало никакой свободы. В школе постоянно велась антирелигиозная пропаганда. Мы были октябрятами и пионерами. Одной девочке родители не разрешили вступить в пионеры, и она много претерпела от учителей и одноклассников. В комсомол я уже не вступала.

Семья наша была