Очаровательная проказница - Лиз Карлайл

В блеске огня он видел в ее глазах слезы и проклинал себя.

— Я не могу любить тебя так, — шептала она. — У меня нет выбора. И никогда не было. Особенно теперь, когда жизнь пошла наперекосяк. И я не для тебя, Мерсер. Ты всегда это знал, потому что…

— Зоэ, замолчи, — мягко сказал он.

— …потому что, если бы я была подходящей, ты бы не держал дистанцию так долго, разве ты не понимаешь? Когда все это кончится, когда Робин поправится и я уеду отсюда, ты станешь думать об этих неделях, как… как я сказала прежде. Отвлеченное время. Словно этого не было в реальности, и ты будешь рад, что освободился от меня:

Запустив пальцы в ее волосы, он повернул ее лицом к себе.

— Это очень, очень реально, Зоэ. — Его голос был низким и хриплым. — Мое чувство реальное и сильное, я не расстанусь с тобой. Я не знаю, Зоэ, как сейчас правильно поступать. Но я вижу, что ты бросаешься к другому мужчине, который…

— Который что?

— Который тебя не любит, — спокойно договорил Мерсер. — И которого ты не любишь. Не так, Зоэ.

— Я люблю Робина всем сердцем! — горячо возразила она. — Но да, Мерсер, ты знаешь, что я не люблю его так… Но будь я проклята, если опозорю его, чуть ли не на смертном одре.

— Зоэ, я никогда не попросил бы этого.

— Тогда о чем ты просишь? — В ее взгляде промелькнуло обвинение. — Ты просишь, чтобы я стала твоей женой? Потому что ты это сделаешь. Я не могу оскорбить папу, заняв другое положение. И я неподходящая жена для тебя.

— Конечно, подходящая! — возмутился он. — Конечно, именно этого я прошу! Боже милостивый, как ты можешь думать иначе?

Зоэ смотрела в сторону, как будто устыдившись.

— Я давно усвоила горький урок, Мерсер, каково мое место в обществе, — твердо сказала она. — И я знаю, что Робин не хочет меня. Ты прав. Он никогда не хотел. Он не собирается жениться на мне, и я не собираюсь припирать его к стене, требуя исполнить клятву. Нет, после того, что… мы с тобой были вместе.

— Так что ты намерена делать?

— Когда он поправится, я откажу ему, как только это будет прилично, и если он попробует стать своего рода мучеником, если он будет настаивать, тогда… гм… я скажу ему правду. И тогда ты возненавидишь меня еще больше.

— Тогда я скажу ему, — заявил Мерсер. — Я хочу тебя, Зоэ. Я сделаю то, что должен.

— У тебя есть другие заботы, — ответила она. — И я… я фактически погублена. И ситуация может…

— Что может?.. — потребовал он ответа. Зоэ не смотрела на него.

— …может стать намного хуже.

— Хуже? Что ты имеешь в виду? Зоэ, что ты недоговариваешь?

Она покусывала губы.

— Ничего, — наконец прошептала она. — Это не имеет значения. И не отменяет факта, что ты можешь стать посмешищем, Мерсер, если женишься на мне.

— Меня не волнует, что думают другие, — мрачно сказал он.

Но как только слова слетели с его языка, он понял, что солгал. Он заботился о Зоэ, о ее счастье, ее добром имени. О себе он мало волновался, но не увидит ее опозоренной.

Теперь он понимал, что в ту ужасную ночь на Брук-стрит она уцепилась за Робина от душевной боли. Она была столь измучена изощренным презрением общества, столько раз слышала бесконечные высказывания, пусть самые вежливые и тонкие, что не хороша… и сама начала думать, что не достойна ничего лучшего. Если она бросит Робина и выйдет за его брата, то в свете об этом посплетничают в худшем случае неделю. Это легко пережить. Она опасается чего-то другого…

Он не знал — чего?

— Я справлюсь с Клер, если это тебя тревожит, — уже мягче произнес Мерсер. — Зоэ, я тебе обещаю.

— Как? — тихо возразила она. — Деньгами? Возможно. Но это похоже на плату шантажисту, и ты не захочешь этого делать, особенно если она носит твоего ребенка.

— Не носит, — твердо сказал он.

— Ты не можешь этого знать. Пока.

— Мне известен каждый ее шаг. Она ведет прежнюю жизнь. Ей не делается дурно, она нормально себя чувствует, не прибавила в весе ни фунта. Играет дни и ночи напролет, и почти разорилась. Ни одна беременная женщина так себя не ведет.

— Она все еще желает примирения? — спросила Зоэ. — Ты все еще обеспечиваешь ее?

Мерсер долго колебался. — Да.

— И она невероятно красива. Понятно, как она могла бы соблазнить тебя. — Внезапно Зоэ положила руку на его щеку. — Ох, Мерсер, пожалуйста, давай оставим это! Я становлюсь сварливой.

— Немного ревнуешь, смею надеяться?

— Ну и заносчивый же ты! — закатила глаза Зоэ. — Кроме того, дело не только в Клер. Мы не можем сейчас двинуться дальше, ты и я. Моя жизнь перевернулась вверх дном, и твоя тоже. Мне нужно время, чтобы увидеть, как все устроится.

Мерсер смотрел ей в глаза, его, сердце разрывалось от желания и от опасения, что он никогда не сумеет заставить ее полюбить его так, как он любит ее. Он ненавидел ее сомнения и не понимал их. Но это была Зоэ, упрямая до безобразия. А он эгоистичен.

— Тогда чего ты хочешь сейчас? — спросил он. — Что сделает тебя счастливой, Зоэ? Только на эту ночь. Только сейчас… если жизнь так скупо выдает нам радости…

Обвив руками его шею, Зоэ притянула его к себе.

— Люби меня снова! — молила она, ее нежные глаза сияли. — Люби меня так, чтобы у меня дыхание перехватило, как только ты один умеешь делать, Мерсер. Только сегодня. Только сейчас.

И он это сделал, поскольку, как и всегда опасался, увлекся ею так, что тонул в ней, что уже не мог без нее. И маленькая толика Зоэ лучше, чем ничего.

Глава 15 В которой Бонна сердится

— Мама, я же сказал, не хочу! — Лорд Роберт бросил кусок хлеба на тарелку и так стукнул вилкой, что лакей подскочил.

Зоэ подняла взгляд от маленького столика, на котором был сервирован завтрак, и сочувственно посмотрела на Джонет. — Тебе нужно есть, дорогой, — уговаривала мать.

— Я буду, есть то, с чем сам могу справиться. — Голос Робина дрогнул от боли, физической и моральной. — Ни один взрослый мужчина не захочет, чтобы мама намазывала ему хлеб маслом. Коул Амхерст решительно положил нож.

— Роберт, я знаю, нога и рука причиняют тебе боль, но я настаиваю, чтобы ты был любезен с матерью.

Робин понурился.

— Да, верно. Простите.

Он говорил искренне. Судя по его тону в последнее время, он был очень напуган собственными вспышками. Так продолжалось почти неделю. Телесные раны Робина заживали, и эмоции все больше прорывались на поверхность — остаточные явления сотрясения мозга, как сказал доктор Бевинс. Робин уже три дня спускался к обеду и с каждым днем казался все крепче. Но счастливее он не становился. И Зоэ тоже. Шрам на лице Робина, по крайней мере, заживал. Шрам на ее сердце — нет. Это было настоящее горе — сидеть рядом с Мерсером за завтраком и мечтать о его прикосновениях, даже тревожась о Робине. На самом деле она уже пресытилась беспокойством о Робине и все же не могла отделаться от мысли, что частично повинна в его состоянии.